Темный мастер - Степанова Анна. Страница 2
— Ничего, — уже совсем расслабившись, продолжал успокаивать ее и себя Реми, — пакет у нас, передам кому следует поскорее. Награду вдвойне получишь — и забудем обо всех несчастьях, как о сне дурном!
Уверенность толстяка несколько усыпила неприятные Лаины предчувствия. Потому и рассказывать обо всем случившемся принялась она легко, почти весело, как всегда у нее это было заведено.
Но только господин Реми, слушая, все сильнее хмурился да все больше выпытывал:
— Выходит, усиленная охрана? Странная, на обычных стражей непохожая? И на фокусы твои не попалась? А ты подпаивала? Соблазняла? Заморачивала? Глаз отводила, или как там это у тебя называется?
Лая в ответ только плечами пожимала: мол, что я тебе — первый день в охотниках?
— Да еще охранные амулеты сильные, какие в обычной лавке не купишь, — еще больше мрачнел он. — Сундучок с тремя ловушками и замками хитрыми? И хватились в ту же ночь, подмену обнаружили? Не говорю уже о твоих двух… гм… встречах… Да, о-очень любопытно, что же мы все-таки украли!
«И главное, у кого?» — добавила про себя Лая. Подозревала она, что Реми этим вопросом тоже немало озабочен, но раз молчит — значит, что-то уже надумал и делиться не собирается. Ну и ладно! Она тоже зря болтать не будет!
Как завороженные смотрели девушка и старик на пакет, борясь с растущим любопытством да искушением. Реми очнулся первым. Ткнув толстым пальцем в издевательские тесемочки, прорычал:
— Твоя работа? Остроумно! Еще бы карточку поздравительную прицепила… Все-то тебе шуточки, Насмешница!
Покряхтел недовольно себе под нос, прикладываясь к огромной пивной кружке да аппетитно зажевывая ее содержимое сочной конечностью какого-то местного морского жителя. Выдал примиряюще:
— Ладно, с передачей я сегодня же все улажу. Переночуешь пока у меня. Да тряпки эти монашеские сними — смотреть противно! Я все-таки заслужил немного уважения к своему чувству прекрасного!
Лая ухмыльнулась, кивнув красноречиво на грязный его балахон.
— На служанку мою становишься похожей, — проворчал в ответ толстяк. — В моем кабинете я одеваюсь как мне угодно!
«Вот уж за сравнение спасибо!» — вспомнив бульдожью физиономию почтенной Канны, возмутилась Лая, не забыв весело хлопнуть на прощанье дверью хозяйского кабинета.
Час спустя из окна отведенной ей комнатушки девушка с любопытством наблюдала за скрытой плащом человеческой фигурой, опасливо трусящей со знакомой ношей через сад. «Быстро же ты, господин Реми, управился! — думала она с растущим опасением. — Видать, пакетика этого клиент с утра еще здесь дожидался, а ты мне про то ни слова! Ох, хитришь!»
История Лае нравилась все меньше. А тут еще поспешная возня у конюшен! Не иначе, как Реми, старый негодяй, решил убраться поскорее, а ее оставить на съедение. Ладно, его это дело. Каждый сам дрожит за свою шкуру — таково правило. Только вот и ей задерживаться совсем не обязательно. С принесенным ужином давно покончено, полученные в сегодняшней схватке ранения тщательно обработаны лечебным снадобьем, так что остается лишь одеться и выпрыгнуть через окошко в сад… Проклятье! Кто же додумался посадить здесь эту колючую гадость!
Наступающая тьма скрыла охотницу от посторонних глаз…
Той же ночью желтый пакет попал в руки заказчика, но не успел еще тот изучить его содержимое, как погиб — преждевременно и жестоко, а предмет, ставший причиной стольких несчастий, вернулся к своим законным владельцам. Господин Реми и его верная Канна в это время как раз въезжали в одну захудалую деревеньку далеко к северу от Крама, Лая же повстречалась с третьим убийцей…
— Семерых! Гильдия потеряла уже семерых! Это просто позор! И о чем только мастера думают? — говорил рыжий веснушчатый паренек собравшейся вокруг него группке подростков.
— А чего им думать, за них Гильдмастер думает, — съязвил приятель рыжего.
— …И, как назло, захворал, — подхватил тот, но компания его не поддержала: наоборот, задергали, зашикали, испуганно отпрянули.
Мальчишка оглянулся, едва не подпрыгнув от неожиданности: за его спиной, на расстоянии шага, застыл высокий человек в темном дорожном плаще — мешковатом от въевшейся грязи, чересчур плотном для нынешней жаркой и сухой погоды. Широкий капюшон плаща был откинут, открывая испуганным ученическим взглядам молодое, почти мальчишеское лицо в обрамлении длинных светлых волос — лицо, обманчиво прекрасное, словно с храмовых светлых фресок, но с жесткой, неприятной усмешкой на безупречных губах.
Лицо, которое любой ученик предпочел бы встретить лишь на портрете в зале для парадных церемоний…
Не то чтобы стоявший перед ними молодой человек имел какое-то отношение к здешним ученическим проблемам. Но слишком уж страшная слава окружала его.
Рыжий побледнел.
Узкие синие глаза заставшего их врасплох юноши вцепились в незадачливых болтунов с неприкрытым, выжидающим интересом. И от этого странного, смущающего взгляда, бесцеремонного и проницательного одновременно, те съежились, почти втянув головы в плечи.
— Высокий м-мастер Огнезор! — выдавил из себя рыжий. — С возв-вращением!
— Не болтать лишнего — золотое правило здешней жизни! — назидательно заметил тот, мгновенно нацелив свои пугающие глаза на мальчишку. — Вот вы, оболтусы, правил не знаете, и что теперь?
— Что? — заметно напрягся ученик.
— Придется мне вместо заслуженного отдыха искать дежурного наставника, чтоб доложить о вашем прискорбном поведении. — Голос и взгляд юноши уже вовсю сочился насмешкой, но «оболтусы» не спешили расслабляться. — А вам теперь, — продолжал мастер, — голову ломать над достойной отговоркой! Тебе вот, рыжий, особенно: я тебя запомнил!
— Как прикажет господин высокий мастер! — уныло вздохнул рыжий, стараясь изобразить раскаяние.
— Ну-ну, — ничуть не поверил юноша.
И вдруг всякое веселье исчезло с его лица.
— Еще хоть слово о Гильдмастере услышу в подобном тоне, — холодно отчеканил он, — язык укорочу!
Ученическая стайка дрогнула, синхронно зажимая ладонями любящие поболтать рты.
— Как прикажет господин высокий мастер, — с трудом удержавшись от того же жеста, тихо, но твердо повторил рыжий, не в силах все же поднять глаз.
Потому и не увидел он, как дернулись напоследок губы мастера в довольной усмешке — услышал только (или показалось?) негромкое хмыканье, когда тот уже неторопливо шагал к длинной лестнице на верхние этажи, в роскошный, ученикам недоступный мир.
— И надо же было нам именно ему попасться! — нарушив повисшее было молчание, с досадой зашипел рыжий.
— Я слышал, живых после него не остается, — понижая голос до шепота, встрял незадачливый его приятель. — А тебя вот, Огнеглав, он запомнил…
— Заткнись! — зло перебил тот. — Врут половину! Я сам подмастерью Ледославу байки сочинять помогал!..
— И все-таки жуткий он, — отозвалась тоненькая сероглазая девчушка, все время прятавшаяся за спиной рыжего. — Красивый, конечно, как и говорят. Но страшный…
Старший подмастерье Слава, не знай она Огнезора так давно, с мнением своей ученицы, наверное, согласилась бы: уж слишком ярким представлялось, даже для тщеславной ее души, завораживающее Огнезорово сияние. И дело здесь было даже не в удивительных чертах лица его, не в глазах его странных — то холодно-серых, то бесконечно-синих, не в упоительной игре тонких пальцев с острым, смерть несущим лезвием, не в улыбке, умеющей быть такой чарующей. Не столько внешним блеском поражал он неприметную, по-мальчишески худощавую, да еще и стриженную совсем коротко девушку, сколько непревзойденным талантом своим, неизменным во всем успехом. Про таких говорят, что одной они с Первым Богом крови, что подарено всего им щедро и идти им дорогой величия, но и боли нескончаемой, ибо любит их Первый Бог, как детей своих, и ненавидит так же… Давно, еще в пору своего ученичества, исходила за все это Слава на Огнезора злой черной завистью, теперь же восхищалась им безгранично и любить была готова до безумия.