Темный мастер - Степанова Анна. Страница 59
Но Лая вдруг обхватила его судорожно, прильнув всем телом, стиснула изо всех сил.
— Плевать на остальных! На всех, на всю Империю! Даже если мир будет гореть и корчиться под твоими ногами, я… я никогда, слышишь… никогда… не прокляну… твоего имени! Никогда… не отвернусь в страхе! — выдохнула горячо, словно заклинание.
Огнезор застыл, не в силах поверить в то, что слышит. Понимая каждой частичкой себя, что вот теперь-то он пропал окончательно. Не тогда, в Таркхеме, когда узнал в ней девочку из своей полустертой памяти, и не тогда, когда решил с Дворцовой ее вытащить, и даже не ночью той в замке Таргел, а именно теперь, в этот миг…
Потому что не было больше для него никого другого, и та же участь, что Темнослова, врага его, постигла бы теперь и Ледогора, и Славу, и всякого, кто на пути его стал бы. Без разбору. Без сомнений. Без жалости.
— Примешь ли ты мою клятву, Огнезор? — вопрошала между тем Лая почти торжественно. — Позволишь ли быть с тобой? Повторишь ли слова, что заглушил тогда гонг в замке Таргел?
«Как могла она услышать?» — пораженно распахнулись во мрак его глаза.
— Я… люблю тебя, — шевельнул непослушными губами почти безразлично, удивляясь, как бесцветны эти слова перед той ненормальной, нелепой, страшной одержимостью, что рождалась на самом дне пустой его души.
— Это все, что мне нужно знать о тебе, — ласково прошептала девушка, припадая губами к бешено трепещущей жилке у него на шее. — Остальное не имеет значения…
Той же ночью темный город выпустил их из своих объятий, подгоняя колючим снежком на северо-запад, где нерушимо ожидали холодные вершины далеких Северных гор.
— Пе-э-эрвый день, первый день, первый день зимы-ы-ы, — нарочито писклявым голоском изо всех сил распевала Лая детскую новогоднюю песенку, старательно коверкая мелодию и фальшивя.
Смешливое горное эхо весело перекатывало незатейливые слова. Лошади на поводу фыркали, с подозрением косясь на девушку.
Эдан молча шел рядом, легко, словно по столичной мостовой, ступая по неровному, острыми камешками и грязным снежком присыпанному склону. Выражение лица он сохранял совершенно непроницаемое.
«Вот упрямец!» — начинала уже злиться Лая.
В сердцах она пнула подвернувшийся под ноги камень, затем почти выкрикнула очередную строчку песни особенно громко и особенно отвратительно — так, что даже смирившаяся со всем Лошадка отшатнулась и всхрапнула испуганно.
— И когда только тебе надоест! — наконец не выдержал Эдан.
«Ага!» — тут же возликовала девушка, пристально вглядываясь в его лицо в поисках малейших признаков вполне оправданного раздражения.
Но лишь легкая насмешливая ухмылка едва заметно кривила его губы, почти не задевая холодную синеву глаз.
— Надоест что? — прикинулась дурочкой Лая.
— Дразнить меня, — невозмутимо обронил ее спутник. — Насколько помню, пела ты всегда отлично. Значит, эти ужасающие звуки ты производишь нарочно, и, поскольку никого другого здесь нет, предназначены они для моих ушей. Вот я и спрашиваю, скоро ли тебе это надоест?
— А что, сильно раздражает? — с надеждой спросила девушка.
В ответ Эдан только хмыкнул, вновь погружаясь в непроницаемое молчание.
— Уж лучше бы ты злился! — не удержалась Лая. — А то слова из тебя не вытащишь после…
«После Эн-Амареша», — хотела сказать она, но вовремя прикусила язык. Не хватало еще, чтоб он вновь вернулся к своим мрачным размышлениям о каких-то «гранях», и «долге проклятом», и прочей подслушанной тогда ерунде. Чтоб опять сидел ночи напролет, уставившись в одну точку, с таким лицом, что просто жуть берет…
«Провались она, эта Гильдия!» — в который уже раз мысленно зашипела девушка. Вспомнилось, как еще совсем недавно проклевывалась в глубине души надежда, что, может, получится Эдана оттуда вытащить, вернуть к нормальной жизни. «Освободить» — так она это называла, словно речь шла о каторге или заключении.
То, что там у него могла быть своя, ни на что не похожая, жизнь, со своими правилами, с друзьями и врагами, с чем-то важным, за что стоило держаться, ей и в голову тогда не приходило — настолько эта мысль была дикой. Теперь же только об этом и думалось.
«Вернуться-то тебе все равно придется» — «Думаешь, сам не знаю?» — раз за разом звучали у Лаи в ушах последние подслушанные в тот день слова.
Она это тоже знала. Вот что самое отвратительное.
Не было больше в Лаином мирке далекой страшной сказки — Гильдии. Была действительность. Тяжелый долг, проклятый путь, согласия на который никто не спрашивал. Всегда меж двух огней быть третьим. Стать палачом или защитником — как будет нужно…
Имперское правосудие — не указ высоким лордам. Зато суд Гильдии — однозначный, неумолимый — другое дело. Всегда ли он справедлив? Это уж с какой стороны глянуть… Если чему и научилась Лая за годы своих скитаний, так это тому, что почти всякая справедливость условна и что никакого она отношения не имеет ни к жестокости, ни к милосердию…
Зато ко всеобщему спокойствию и сытости — очень даже, как ни печально от этого всем гордым, любящим свободу мечтателям…
Когда-то и они с Эданом были такими.
Не теперь…
Даже если друг ее, тот мальчик из прошлого, и захотел бы послать Империю с ее бедами ко всем десяти дьяволам, то Огнезор — Белый Мастер — сделать этого никак не сможет.
Права не имеет.
И кто она такая, чтоб из этого его вытаскивать?
Каждый раз подобные размышления возвращали Лаю к тому, что когда-то, еще в начале их пути, рассказывал ее спутник, то ли пытаясь скрасить неловкое отчуждение, то ли отвлекаясь от тревожных мыслей.
«Меня иногда поражает, — говорил он, — до чего хрупок наш обжитой, „цивилизованный“ мир. Ничтожный клочок пригодной для жизни суши, который мы в тщеславии своем гордо окрестили Империей. Просто Империей, без названия — словно такое пренебрежение именем в порядке вещей! Но ведь это не так! У легендарных империй древности ведь были названия! Потому что до сих пор они не оставались в этом мире единственными… И людям не нужно было ограничивать себя крохотным пространством плодородной земли, зажатым между огромным, почти безжизненным Северным континентом и не меньшим, зато слишком уж населенным — опасной, ядовитой жизнью — Южным. Они занимали всю сушу по эту сторону мира и даже мифические земли — по другую… Так говорят старые легенды. Я не очень им доверяю, но… я был на юге и видел в болотах руины, а это ведь уже что-то реальное. Гораздо осязаемей полузабытых россказней… Когда видишь такое, становится страшно, что может время сотворить с нашим маленьким, бессильным мирком…»
Лая тогда лишь смеялась в ответ.
«Судьбами мира пусть занимаются боги! — говорила она. — Нам бы уж как-нибудь с собой разобраться!»
Теперь ей уже не было смешно. Проклятые боги конечно же палец о палец не хотели ударить, с радостью сгрузив всю свою ношу на хрупкие людские плечи!
Мысль о богах неожиданно позабавила девушку. Вспомнилось, как лет в двенадцать морочила она голову глупым фермерским девчонкам, пытавшимся у нее выведать, правда ли, что Эдан — незаконный отпрыск какого-то знатного семейства.
«Нет, конечно! — отвечала она загадочным шепотом, делая страшные глаза. — Разве ТАКОЕ лицо может создать человеческая кровь, пусть даже и благородная? Скорее уж беспечные лесные боги потеряли в наших краях свое дитя!»
Эдан потом еще удивлялся, почему при встрече с ним окрестные фермеры делают знак, отпугивающий духов. Злило его это неимоверно…
— Ты можешь говорить об этом, — вдруг вторгся в Лаины размышления голос ее спутника.
Вздрогнув от неожиданности, девушка остановилась, перевела недоверчивый взгляд с соснячка впереди, понемногу сереющего от лениво кружащего снежка, на бледное лицо своего друга.
— Говорить о чем?
— О том, что было в Эн-Амареше, — невозмутимо ответил тот, останавливаясь рядом. — И обо всем остальном. Вообще, о чем угодно.
— С чего это ты вдруг? — прищурилась на него Лая с плохо скрываемым подозрением.