Слово воина - Прозоров Александр Дмитриевич. Страница 40

— Налей мне вина, ведун, — хрипло попросила женщина. — Хоть не так чувствовать буду.

Середин кивнул, наклонился к расстеленному на полу вышитому полотенцу, на котором стояла небольшая деревянная кружка, глиняный кувшин, лежали на деревянном подносе несколько небольших копченых форелей. Он наполнил кружку, повернулся к княгине.

— Да, благодарю, — протянула она руку. — Давай скорее, а то мочи нет. — Княгиня поморщилась, мотнула головой: — Скажи, ведун, я умру?

— А где болит?

— Живот весь, как углем горящим засыпан.

— Ну-ка, постой… — Олег вернул кружку обратно на полотенце, присел перед женщиной, протянул руку.

— Не смей! — отпихнула ведуна княгиня. — Вон, с девками незамужними балуй, а меня не трожь!

— Как же? — не понял Середин. — Я же как лекарь!

— Вот как знахарь и лечи! А руками чужую жену не лапай!

— Вот те… Ква! — в сердцах высказался ведун. — Как же я болезнь определю, если не осмотрю, не прощупаю?

— Я те дам, посмотрю… — Женщина закрутила головой, что-то ища, но, на серединское счастье, ничего подходящего не обнаружила.

— До руки хоть дотронуться можно?

— До руки ладно… — смилостивилась больная, выложив на подлокотник украшенные перстнями пальцы.

Олег опустился рядом на колени, положил свою ладонь сверху, опустил голову и закрыл глаза…

«Невозможно налить родниковой воды в чашу, полную кваса, — нередко говаривал Ворон. — Чтобы набрать воды, вначале нужно вылить квас. Так и с душой. Если хочешь полноценно ощущать окружающий мир, сперва нужно очистить душу. Ни о чем не вспоминать, не думать, не гадать. Нужно стать ничем — и просто впустить мир в себя».

Именно так он и поступил: перестал гадать о своем будущем, о будущем всех тех, с кем успел познакомиться в этом мире, о способах лечения этой, еще не старой с виду, женщины и о том, сможет ли вещий Аскорун дать ответ на вопрос излишне действенного заклинания. Просто ни о чем не думать — не поддерживать своим вниманием влетающие непонятно откуда в сферу сознания мысли и даже не провожать их взглядом, когда они начинают обиженно таять в тоскливом одиночестве.

Сознание ведуна наполнилось пустотой — и в нее, в эту пустоту, стала вливаться энергетика существа, оказавшегося с ним в плотном контакте, а потому невольно переплетшего с Олегом свою ауру. Он испытал страх, зябкость, острую жалость к себе из-за расставания с дочерью и сильнейшую боль, которая, словно прачка мокрое белье, скручивала внутренности.

Серегин часто задышал от боли, но, вовремя спохватившись, что она чужая, отстранился. Колоть стало меньше. Он отстранился еще, и еще — от источника страданий остался только маленький огонек, который затаился в животе, всего лишь небольшая точка. Нет, не точка — источник болезни чуть вытянут… Он совсем маленький. И это не желудок, это чуть ниже…

— Поджелудочная железа! — Ведун резко отпустил руку женщины, вскочил, прошелся вдоль каменных зубцов, восстанавливая дыхание… Да, еще два-три таких сеанса, и чужие болячки начнут застревать в его энергетике, а потом и в организме…

— Ладно, пустое, — тряхнул головой Олег. Итак, что он знал о поджелудочной железе? Ее иногда удаляют. Значит, болезнь не смертельна. Железа выделяет инсулин, как-то участвует в пищеварении. Выделяет что-то, расщепляющее жиры, и еще что-то… Скорее всего, княгиня просто наугощалась на многодневном пиру всякими вкусностями выше меры. Плюс стресс из-за отъезда дочери, нервы. Вот железа и надорвалась. Скорее всего, железе достаточно просто отдохнуть.

Он поднял с полотенца кружку и выпил до дна. Потом повернулся к Беремире:

— А тебе, княгиня, извини, этого нельзя. Сегодня вообще ничего есть и пить нельзя, кроме кипяченой воды. И завтра, если силы воли хватит, нужно воздержаться. Примерно дней пять есть только черствый хлеб и воду. А еще лучше — сухарики ржаные, и водой запивать. Во-от… А в дальнейшем воздерживаться от жирной пищи. То есть зайчатину можно есть, сколько в живот влезет, а вот всякого рода солонину, гусятину, свинину или, упаси боги, сало — ни в коем случае. И проживешь ты тогда еще лет тридцать, пока совета моего не забудешь. Потерпи пару часиков. Я уверен, что боль отпустит и больше не вернется.

Олег налил еще кружку, выпил, потом собрал полотенце за уголки, взял кувшин:

— А это я от соблазна приберу…

Внизу особого веселья не наблюдалось. Нет, разумеется, гости свадьбу праздновали: рассевшись на лавки за собранными в единое целое столами, они отъедались цаплями и осетриной, гусями и пирогами, персиками и капустой. Играла музыка — какие-то скоморохи в бело-красных домино создавали шумовой фон, играя на свирелях и столь любимых шотландцами волынках. Знаменитых балалаек и гуслей не виднелось и в помине.

Пройдя к дальнему от князя краю стола, Олег втиснулся на свободное место, взял с ближайшего подноса крупную сочную грушу — больше всего ему хотелось пить, а ничего безалкогольного ведун на столе не наблюдал. Минутой спустя появился служка, поставил перед ним полный вина ковш. Середин поймал на себе взгляд здешнего правителя и, смирившись с неизбежным, поднял его, кивнув Олесю Руслановичу:

— За здоровье молодых!

Многие тоже схватились за ковши и кружки, но особого ажиотажа его тост не вызвал. По всей видимости, выкрики «горько» и тосты здешним свадебным обычаем не предусматривались. Молодых, кстати, за столом видно не было. Похоже, что-то важное в празднике уже произошло. Олег мысленно пожал плечами, потянулся за гусем, отрезал себе ножом кусочек грудки, подкрепился. Затем обратил свое внимание на севрюгу. Слуга снова поднес полный ковш. Олег покосился во главу стола — князь куда-то пропал — и пить не стал. С такими праздниками и спиться недолго. А если его начнут дергать с разными просьбами — лучше оставаться трезвым.

Спустя примерно полчаса все тот же слуга положил перед Олегом на стол тяжело звякнувший кошель.

— Это еще что? — приподнял ведун брови.

— Князь велел передать.

— Забери! — потребовал Середин. — Забери немедленно! Отнеси назад.

— Но князь…

— Забери!

Слуга вздохнул, забрал деньги, ушел, но быстро вернулся:

— Олесь Русланович к себе тебя требует, ведун.

— Ох, не дадут поесть спокойно, — поднялся Середин.

Князь встретил его у входа на лестницу, гневно играя скулами:

— Слуга молвил, золотом ты моим брезгуешь, ведун.

— Я не привык брать деньги, не зная, за что они плачены, княже, — твердо ответил Олег.

— Беремиру отпустило, ведун. Она сказала, что ты обещал ей тридцать лет жизни, если она не станет есть свинину.

— Не станет есть жирного, князь, — поправил Олег.

— Вот видишь. Ты ее вылечил, ведун. За то и награда. Или тебе мало?

— Мне много, князь, — покачал головой Середин. — Я не лекарь, я воин. Я не хочу и не должен брать денег за лечение.

— Но ведь ты ее вылечил!

— Это случайность.

— Но вылечил!

— Я не хочу, княже, чтобы кто-то рассчитывал на мое знахарское мастерство, — улыбнулся ведун. — Поэтому не стану брать золота за умение, которого нет, и не стану никого лечить. Я воин. Если тебе станет досаждать оборотень или василиск — зови. А лечат пусть лекари, княже…

— Зело странен ты, ведун, — прищурился князь. — Доселе волхвы токмо просили у меня лишних подарков, но никогда не отказывались от даренного.

— Но я не волхв, княже.

— Я запомню твои слова, ведун. Зла на тебя более не держу. Ступай.

Олесь Русланович кивнул ратникам, которые, как оказалось, маячили чуть в стороне, направился к пиршественному столу.

— Да тебя ныне и не узнать, Олег, — в самое ухо прошептала Верея. — Никак, ты с князем повздорил?

— Да кто я такой, чтобы с правителем Белозерского княжества спорить? — повернулся к ней Середин. — Так, нищий бездомный бродяга. А тебя тоже — не узнать.

На этот раз девушка была в тяжелом парчовом платье, украшенном множеством драгоценных камней. В таком наряде уже не побегаешь, на качелях не покачаешься.