Работа над ошибками (СИ) - Квашнина Елена Дмитриевна. Страница 65

— Да на счет «Альфы», — встрял неизвестно откуда взявшийся Валерка. Из воздуха он что ли материализовался? Я поискала глазами Саню. Махнула рукой, подзывая. Как бы мимоходом заметила:

— Не люблю начальство. Если они еще на горизонте появятся, свистните мне. Я опять уйду к медикам.

И пошла к костру, не подозревая, что напророчила. Иван появлялся у нашей баррикады несколько раз. И с начштаба. И один. Я каждый раз успевала сбежать к медикам. Уводила с собой Саню. Не дай бог он с Иваном пересечется. Пока Сашка общался с медиками, я смотрела из окна автобуса. Ругала себя за трусость. И сама себя успокаивала. Не для того третий день нахожусь здесь, чтобы личные проблемы решать. Долго потом ходила молчаливая, отмахиваясь от Валерки с его рассказами и от Астащенки-младшего с его помидорами в условиях крайнего севера.

В три часа ночи на балкон Белого дома вышел Руцкой. Рявкнул в мегафон:

— Подлец Крючков арестован. Победа, товарищи! Победа! Все! Можете идти по домам!

Вместо ожидаемого «Ура» по площади, разрастаясь, покатился дружный хохот. Покатился и долго не затихал. Скорее, это было последствием напряжения, несколько дней гнездившегося в людях и теперь отпустившего их. Естественно, никто никуда не пошел. Три часа ночи. Метро закрыто. Наземный транспорт не ходит. Да и не хотелось сразу расставаться. До рассвета люди смеялись, хлопали друг друга по плечам, делились переживаниями и последними радостными новостями. Лишь в шесть часов утра начали расползаться. Площадь тихонько пустела. В семь часов ушли танки, защищавшие Белый дом. Мы их провожали, как родных. Пытались, несмотря на протесты, закинуть в люк еще хоть немного продуктов, газировки, сигарет. Аня плакала. И танкисты посадили ее на броню — прокатить напоследок.

Мы собирали с Саней свои вещи в рюкзак, когда появился Валерка Хренов с двумя бутылками кагора в руках.

— Мужики! Церковный! Освященный! Сам отец Глеб Якунин угостил!

Сотник Володя с сомнением разглядывал бутылки. Не верил, что они из церковных подвалов. Хренов его неправильно понял. Заклянчил:

— Грех за победу не выпить. Володь, а?

Смешно было слушать, как отчаянный Хренов по-детски пытался умаслить Володю. Володя оглянулся вокруг. Людей оставалось мало. От нашей сотни — меньше половины. Он махнул Хренову рукой:

— Давай!

Мы пристроились возле палатки комитета солдатских матерей. Неизвестно откуда появились пластиковые стаканчики. Хренов прямо-таки священнодействовал, разливая вино.

— Ну, за победу!

Мы чокнулись. И тут дикий вопль прорезал воздух над уже пустой площадью:

— Тревога! ОМОН на танках!

Пластиковые стаканчики попадали на заботливо кем-то расстеленную пять минут назад газету. Кагор вытекал из них густой рубиновой влагой.

Все куда-то побежали. Кто к баррикаде, кто к Белому дому. Я побежала на крик. Еле расслышала далеко за своей спиной громкие команды Володи:

— Сотня! Стройсь!

Но меня уже пронесло вперед. Я затормозила, собираясь вернуться назад, к строящейся сотне. Тут кто-то подхватил меня под руки. Кто-то уверено скомандовал над ухом:

— Быстро в цепь!

И я оказалась зажатой между двумя незнакомыми мне мужчинами.

— Цепь! В «замок»!

Все команды выполнялись автоматически. Суета моментально улеглась. Наступила тишина. Я перевела дух и оглянулась. Проезжую часть перед Белым домом через равное расстояние перегораживали четыре двойные цепочки. И все. Никого больше. Я оказалась в первом ряду первой цепи. Через несколько человек от меня стояла еще одна женщина. И во втором ряду — одна. Всего три женщины в цепочке.

Из подъезда вышла группа мужчин. Все военные. В форме. Только один в штатском. Они посовещались. Куда-то послали двух парней в камуфляжках. Парни скоро вернулись. Видимо, доложили обстановку. Тогда один из военных пошел к нам.

— Кто это? — тихо спросила я у соседа.

— Это Кобец, — так же тихо пояснил сосед, маленький пожилой человечек в очках с толстыми линзами, с синей береточкой на седой голове.

Кобец прошел перед нами, внимательно нас разглядывая. Я засмущалась, отвела глаза в сторону. И чуть не вскрикнула. Мужчина в штатском стоял совсем недалеко. И этим мужчиной в штатском был Иван. Разглядеть удалось даже свежую царапину на его щеке. Я засмотрелась. Боялась и надеялась одновременно, что вот сейчас он меня увидит. Чуть не упустила команды Кобеца:

— Всех баб — во второй ряд.

Он произнес это таким тоном, что мужчины ретиво принялись исполнять приказ. Мы упирались, как могли. А я попробовала ругаться. Понимала: нас хотят уберечь. Но из второго ряда Ивана не увидишь. Брыкнулась разочек. Нас все-таки выпихнули туда. И поставили вместе всех троих.

— Ладно, — прошептала новая соседка, женщина моих лет. — Хорошо, хоть во вторую цепь не выперли.

Снова побежали куда-то парни в камуфляжках. Вели переговоры? Вернулись минут через десять. И снова Кобец прошел перед строем. Не приказал, а своеобразно попросил, болезненно морщась:

— Всех женщин из цепочек убрать и отвести за ограду в парк.

Ага! Щаз-з-з! На сей раз мы сумели оказать достойное сопротивление. Вытурить нас не удалось. Кобец только досадливо махнул рукой. Мол, пусть эти дуры остаются, если им жизнь не дорога. И опять мы ждали. К баррикаде у памятника подъехала черная «Волга». Из нее никто не вышел. Только дверца распахнулась. И я видела, как Иван пошел к «Волге». Пока он о чем-то договаривался с сидящими в машине, я каждую секунду умирала от страха за него. Ведь неизвестно, кто сидит в этой чертовой машине и что за разговор там идет. Но паниковала напрасно. Он вернулся, сохраняя спокойное сосредоточенное выражение лица.

Военные совещались. К нам же вышла невысокая худая дама. Попросила полной тишины. Проинструктировала. Все арматурные прутья выбросить. Если танки пойдут, разойтись по обе стороны дороги, лечь на газоны. Активных действий не предпринимать.

После ее слов наступила гробовая тишина. Как-то сразу расхотелось шептаться, обмениваясь впечатлениями. Слышны стали работающие вдалеке мощные моторы. Потом наша инструкторша поинтересовалась носовыми платками. Таковых ни у кого не обнаружилось. Зато кто-то достал из кармана толстый отрывной блокнот с маленькими квадратными листочками. Блокнот быстро раздраконили, передавая листочки по рядам. И опять — тишина.

— Слушайте внимательно, — сказала худая инструкторша. — Повторять уже некогда. Если начнется газовая атака, намочите в луже ваши листочки, зажмите ими нос и, если получится, рот, бегите подальше. Вон туда. И ложитесь на землю лицом вниз.

Сказала, развернулась и ушла. Моментально вспыхнули шутки. Наша цепь как раз стояла посреди огромной лужи. Но веселье быстро замерло. Никто больше не подходил к нам и ничего не говорил.

Началось томительное ожидание. Напряжение возрастало быстро, а минуты истекали медленно. Они исчезали, вместо них появлялся страх. Все молчали. Ждали. Готовились. К чему? Может быть, к смерти.

Мне было страшно все время. С того самого момента, когда кто-то завопил про ОМОН на танках. Я отчаянно боялась показать это стоявшим рядом людям. Вспоминала сына, сцепив зубы. Мысленно прощалась с Димкой. И с бабушкой. Мысленно же просила у них прощения за то, что я здесь. Вроде как невольно предала своих близких. Оставила одних, бросила. Но я не могла иначе. Бабушка меня поймет, не может не понять. А вот Димка? Сейчас я боялась и за него. Весь тот страх, что я испытывала, грозил сломить меня, уничтожить. Как человека. Мне хотелось сбежать отсюда. Невзирая на позор, который я бы навлекла на себя. Но когда увидела Ивана, страх начал уходить. Ничего страшного. Бабушка найдет в себе силы простить меня. И сумеет все объяснить Димке. Ведь не только ради себя я здесь, но и ради него тоже. Ради его права самому решать, как надо жить. Вот и Иван тут. Димкин отец. Где мне еще находиться в трудную минуту, как не рядом с ним? «Жена да прилепится к мужу своему». Он мне не муж, правда. Но все равно что муж. Если что, то, по крайней мере, умрем вместе и за одно дело. И я не слушала Раю, свою соседку слева. Не слушала инженера-электрика Игоря Петровича, стоявшего справа. Смотрела на Ивана. Непонятная сила росла внутри меня и медленно побеждала страх.