Ведьмин век - Дяченко Марина и Сергей. Страница 68

— Иными словами, — проговорил он медленно, — вы подозреваете меня всего-навсего… в измене?

Что-то дрогнуло в его голосе. Что-то такое искреннее, что даже герцог смутился, и глубоко сидящие глаза его нервно моргнули:

— Нет. Нет, что вы, Клавдий… Я мог бы всего этого не говорить. Но я поставил вас в известность, это лишний раз доказывает мое доверие к вам, как к руководителю важнейшего ведомства…

— Инквизиция не ведомство, — Клавдий смотрел в потолок. — Инквизиция во все времена была сама по себе, империя Инквизиции… Ваше Сиятельство, признайтесь — вы были страшно огорчены, когда этот пост занял именно я.

Герцог посмотрел на свою руку с догоревшей сигаретой. Посмотрел на стоящую рядом пепельницу; нерешительно вздохнул, будто не зная, как именно соединить эти два предмета.

— Дорогой господин Старж. Был ли я огорчен или обрадован — какое это может иметь значение… теперь?

— Разве никакого? — удивился Клавдий.

Герцог поджал губы:

— Вам мерещится заговор… Да, одно время я прикладывал некоторые усилия, чтобы вас, так сказать, сместить… Но не теперь, когда… Короче, не теперь.

Последовала продолжительная пауза. Двое, сидевшие по разные стороны длинного стола, напряженно смотрели друг другу в глаза.

Первым отвернулся Клавдий.

— Хорошо. Откровенность за откровенность, ваше сиятельство… Эта женщина, которой так много внимания уделяют ваши источники — ведьма с повышенной восприимчивостью. Я использую ее в работе… Она была невестой сына моего друга, и потому я считал себя обязанным… немного ей помочь. Это все; что до матки, то, ваше сиятельство, любой эксперт подтвердит вам, что до самого обряда инициации будущая сущность ведьмы не установима никоим образом. Более того, в первые часы-дни после инициации эта сущность находится в «плавающем» состоянии — рабочая ведьма, к примеру, может запросто дорасти до воина. Из той же Ивги с ее сверхчувствительностью может получится ординарнейшая из ведьм, слабая, с мелким «колодцем»… Это при том, что я сделаю все возможное, чтобы она никогда не инициировалась. Это при том, что мои личные чувства — даже любовь, если бы она не была вымыслом ваших источников, если бы она действительно существовала, даже самая что ни на есть страстная любовь стареющего мужчины к длинноногой соплюхе — никогда не будет иметь ни малейшего влияния на мои поступки. Это я вам могу со спокойной душой гарантировать; я сказал все, что вы хотели услышать?

— Спасибо, — медленно отозвался герцог. И еще раз, после паузы: — Спасибо… Ваши женщины — ваше личное дело, Клавдий. Ваши методы работы… тоже. Ваша откровенность… за нее спасибо. Теперь скажите мне без лишних слов — что происходит?

Клавдий вздохнул.

Он говорил, откинувшись на спинку кресла, удобно утопив затылок в кожаной подушке; он говорил безостановочно пятнадцать минут, и глаза герцога понемногу приобрели прежний блеск и хватку. Клавдию показалось, что в его череп ввинчиваются два стальных шурупа. Наконец, он замолчал и перевел дыхание.

— Благодарю за урок альтернативной истории, — пробормотал герцог глухо. — Пять неурожайных лет кряду, чума и голод — да, все это обычно приписывают ведьмам… Но и ту смуту четырехсотлетней давности, государственную измену, кровавую распрю между наследниками герцогского трона вы тоже спишете на ведьм?..

Клавдий прикрыл глаза:

— Списать на ведьм все человеческие грехи… Я, ваше сиятельство, испытываю к ведьмам нечто вроде родственного чувства. Нет, не спешите меняться в лице, может быть, никто из людей не ненавидит их так сильно, как я… Но они мне не чужие. Это профессиональное; я скорее стану оправдывать ведьм и обвинять спесивых удельных князьков, потому что эти последние шли по трупам исключительно в угоду своей алчности, в то время как ведьмы… просто слушались своей природы.

Клавдий перевел дух. Герцог не сводил с него глаз; на дне глубоких глазниц лежало удивление.

— Ведьмы слушаются своей природы, как никто. Прошло четыреста лет… Новая матка пришла.

Клавдию показалось, что последние слова его не растаяли, как положено звукам человеческого голоса, а непонятным образом зависли под потолком. Вместе с космами сигаретного дыма. Именно так, наверное, остается висеть в зале суда неожиданно суровый приговор.

И герцог это тоже почувствовал. Помолчал. Нервно дернул отвисшей щекой:

— Гуманисты… зараза. Доигрались… Доигрались в человеколюбие… ведьмолюбие, з-зараза заразовна…

Клавдий не отвел взгляда:

— В истории человечества, ваше сиятельство, были времена и государства, исповедовавшие «вариант-ноль». Мир без ведьм.

Герцог молчал.

— Вы понимаете, ваше сиятельство, о чем я… Ведьм не делалось меньше, зато жизнь в «нулевых» странах становилась невыносимым подобием военного завода. Единообразие, железный режим и вечный страх перед этим режимом. В результате — еще большая кровь, взрыв… Вы знаете лучше меня.

Герцог опустил веки:

— И?..

— Глупо упрекать себя… В «гуманизме». Мы шли по единственно возможному пути… Теперь мы ищем способ уничтожить матку.

— Она на нашей территории? — быстро спросил герцог. — Точно на нашей?..

Клавдий усмехнулся:

— Традиционно на нашей территории. Традиционно. Памяти Атрика Оля…

Снова зависло молчание. Долгое, долгое, бесконечное.

— И вы знаете, Старж, каким образом этот ваш предшественник… совершил свой подвиг?

Клавдий заколебался. Сказать «да» означало соврать. Сказать «нет» означало признаться в бессилии.

Герцог пожевал губами:

— Вероятно, он ходил на нее с серебряным ножичком? Таким, как висит здесь у вас на стенке?

Клавдий невольно поднял голову. Да, справа от входа висел на гвозде серебряный ритуальный кинжал, которым ведьма из Одницы оборвала нить собственных злодеяний. На стадионе, во время концерта, едва не обернувшегося грандиозной мясорубкой. «Много-много парного мяса»…

— Не думаю, — сказал Клавдий тихо. — Скорее, ему удалось нащупать ее нервные центры… И нанести точный удар. С помощью, скажем, архаичного рупор-заклинания.

— Точечный, — сказал герцог задумчиво.

— Что?..

— Точечный… Рупор-заклинание — это хорошо. Но с тех пор прошло четыреста лет…

Клавдий ощутил беспокойство. Страх, живущий в душе герцога, не сделался меньше, но стал куда определеннее; герцог не стыдился своего страха. Герцог смотрел мимо Клавдия, на дознавательный знак.

— Я далек от паники, Старж… Пусть мои слова не покажутся вам воплем паникера. Я, как вы знаете, еще и верховный главнокомандующий… А у современной армии есть средства получше, чем даже ритуальный кинжал. Я дам вам… это будет выглядеть как телефонная трубка. Допуском будет отпечаток вашего пальца в сочетании с кодом; дальше вам останется только ввести координаты — и время. Выследите свою матку, и поскорее, пока наши отчаявшиеся соседи не закидали нас бомбами… Постарайтесь сами держаться… подальше. И хорошо бы это не был населенный пункт… вы меня понимаете.

— Не понимаю, — сказал Клавдий медленно.

Герцог вымучено улыбнулся:

— Понимаете, чего там… Может быть, это обидно, но Инквизиция в нашем мире — не самая сильная сила, Клав. На настоящее время ничего нет лучше хорошей ракеты с подходящей начинкой… Вы передадите на пульт координаты. В назначенное вами время состоится точечный ядерный удар… Вы догадываетесь, что это последняя мера. Испробуйте сперва свои кинжалы и все рупор-заклинания.

Клавдий молчал. Герцог дернул щекой:

— Может быть, вам странно, что я настолько вам доверяю?

Клавдий почему-то вспомнил Хелену Торку. Горящий театр, «вы были добры»…

— Ваше сиятельство может быть уверенным, что я оправдаю это доверие, — отозвался он сухо. — Ровно как и в том, что крайние меры не понадобятся. Я принимаю… предложение, но не для того, чтобы им воспользоваться.

Герцог помедлил и неуверенно кивнул.

Кажется, темный комок страха, побудившего его сиятельство на этот разговор, только теперь немного ослабел.