Боец Демона-Императора - Коваль Ярослав. Страница 19

Мне продемонстрировали кольчугу — тонкое плетение, удобные наплечники, в остальном же штуковина хиленькая, от сильного прямого удара не спасет — и велели тренироваться в ней. Разумно. Здесь не хватало места для индивидуальной тренировочной залы каждому гладиатору, и нам приходилось выжимать из себя пот на глазах друг у друга. Но никого уже не волновало, что кто-то сможет подсмотреть хитрые приемчики друг друга. И меня не волновало — я в основном тренировался с мечом, а самбо оставлял на вечер.

Приближался этот день, и если сперва я в глубине души желал растянуть время и сделать так, чтоб дни сменяли друг друга как можно медленнее, то потом наоборот стал мечтать, чтоб назначенный день как можно скорее наступил, а там уж будь что будет.

— Где мы будем биться? — спросил я Хунайда, когда решил, что кроме ругани и показного негодования могу узнать и еще что-нибудь.

— Болван, где еще, по-твоему, могут происходить празднества, как не в столице? Мог бы сам догадаться и не отрывать меня от дела своей ерундой. — И, с довольным видом потирая щетинистый подбородок, удалился.

— И скоро нас туда перевезут? — спросил я у своего напарника, с которым на этот раз отрабатывал ближний бой на мечах.

— За день до открытия празднеств. Там же будет и пирушка. Правда, я их не очень люблю. Перепьешься, а потом жребий падет на тебя, и будешь с похмелья драться. На фиг надо.

— Так не напивайся.

— Когда начинаешь, там очень трудно остановиться. Обстановка такая. — Он покрутил пальцами и, не найдя, видимо, подходящего выражения, взял меч на изготовку. — Ну что, продолжим?

Почему-то ближе к надвигающемуся событию беспокойство оставило меня. Я привык к мыслям о грядущем состязании на арене и до самого последнего момента оставался невозмутимым. Ждал подозревающего взгляда Хунайда, когда заявил, что вечеринка меня не интересует и я на нее не пойду, но тот отреагировал вполне спокойно.

— Хочешь сработать на разогреве?

— Не хочу, но могу.

— Болва-ан, — добродушно наградили меня. — Спервоначалу публика добродушна, а его величество вообще заканчивает заниматься делами, поэтому шансов на то, что проигравшего помилуют, больше. Ты же все это понимаешь, хитрец! Поэтому и напрашиваешься.

Я не спорил. Напрашиваюсь так напрашиваюсь. Мне же проще.

В столице, куда бойцов доставили на двух десятках огромных драконообразных существ, размеры императорского замка поразили воображение тех из нас, кто пока не имел счастья наслаждаться этим зрелищем. Всю столицу немыслимо было накрыть взглядом с той высоты, на которой двигались крылатые животные. Но мощь твердыни, вокруг которой теснились бесчисленные городские районы, впечатляла.

Как почти каждый замок, его не возвели разом вот таким, а достраивали и укрепляли десятилетие за десятилетием. И теперь он сам по себе тянул на средних размеров город. Интересно, как его думают защищать в случае чего? Впрочем, с магией это может оказаться намного легче, чем просто руками и телами. Ведь должна же здесь бытовать не только та магия, которая помогает вытаскивать из других миров то одного, то другого бойца, непременно есть и боевая.

В замке оказалось так много места, что, как и раньше, мне досталась целая комната, в которой, впрочем, предстояло прожить недолго. Если все пойдет как надо, после празднеств выжившие вернутся обратно, а если я не выживу…

Накануне открытия пышных празднеств я спал особенно сладко и даже, кажется, видел какой-то завлекательный сон. И утром проснулся свежим. Мальчишек, будущих гладиаторов, прислали помочь одеться и вооружиться сущим гладиаторам, и, увидев восторженные глаза юнца, подававшего мне подкольчужник и кольчугу, я второй раз за время пребывания здесь невольно испытал удовольствие от своего положения. В самом деле, трудно не дрогнуть душой, когда на тебя взирают, словно на живое божество.

Нас позвали спуститься во двор, когда солнце уже вовсю заливало брусчатку и щедро поджаривало дорожную пыль. Под рев труб распахнулись замковые ворота, и, предводительствуемые красиво экипированными и вооруженными солдатами из императорской гвардии, а также четырьмя магами в длинных бирюзовых мантиях, мы, гладиаторы, ступили на улицы города.

Здесь было людно и шумно. Разодетые горожане толпились на обочинах дорог, не переступая прорисованной прямо по брусчатке желтой границы, кричали, махали руками, иногда швыряли цветы или пригоршни крашеных зерен, а те, что помоложе, еще и подпрыгивали. Так и тянуло помахать рукой в ответ наподобие какого-нибудь знаменитого боксера, подступившего к рингу.

Черные с красной полосой плащи на наших плечах трепал теплый ветер, грозивший ближе к полудню превратиться в обжигающе-жаркий. Слава Богу, что в этих краях принято было устраивать гладиаторские представления рано утром и поздно вечером, а днем, в самое пекло, посещать прохладные храмы, смотреть представления в закрытых театрах и пировать — об этом мне уже подробно рассказали. Хоть не придется размахивать мечом, когда солнце в зените.

Жмурясь, я поглядывал по сторонам, разглядывая роскошные особняки и арки, благожелательно поглядывая на молоденьких женщин в ярких платьях и накидках, на яркие флаги по стенам… Или, может, это были просто куски тканей, изображений-то на них нет, разве кое-где повторяющийся узор… Точно ткани. А вот и с той террасы свисает ярко-красное полотно, отделанное гирляндами живых цветов. Красиво, ничего не скажешь.

— Шествия — штука дурацкая. Но публике надо дать насмотреться на настоящих мужчин, — бурчал шагающий рядом со мной гладиатор из старших. — И нам приятно, и им интересно. Только лучше б они кидали не зерно, а монету. Они сейчас насмотрятся, потом будут еще смотреть на нас на арене. А мы — потеть.

— Они ведь за места платят, — вставил другой боец.

— Но тут-то не платят ни черта!

— Ты уж за каждый чих готов требовать монету. Тебе должно быть лестно, что тебе рукоплещут. Вчера нам устроили праздник…

— Не они, а император.

— Император — владыка всех этих людей. Они ему служат, а он им за это — праздники.

— Закрутил-то, закрутил…

Я лишь хмыкнул про себя и улыбнулся молоденькой горожанке, которая особенно настойчиво тянулась вперед, не решаясь все же переступить через желтую черту. На улицах здешних городов нельзя было увидеть полураздетых девиц на шпильках, чья грудь при ходьбе выпрыгивает из декольте с таким же рвением, с каким ягодицы норовят выскочить из штанов с заниженным поясом. Все местные женщины кутались в тряпки не хуже мусульманок, разве что предпочитали не черные мешки, а тончайшие прозрачные, приятные глазу драпировки.

Однако при всем при этом представительницы прекрасной половины человечества этого мира привлекали к себе куда больше мужского внимания. Может быть, здесь сказывалось то, что они избегали его, а может, то, что избегали недостаточно усердно. Обрисовываемое складками тело казалось намного более манящими, чем практически полностью открытое взгляду.

Дорога тянулась под гору, дома постепенно становились все выше, а людей — все больше. Перед нами вставал огромный столичный стадион, занимавший, как было видно с башен императорского замка, куда нас пускали полюбоваться видами, изрядный кусок драгоценной городской земли. Внешние террасы были расцвечены многоцветием самых разных магазинов и ресторанов, а также других заведений, развлекавших горожан в дни, когда на стадионе не случались игры. Впрочем, все это изобилие было к услугам клиентов и в дни праздничные.

Для нас были настежь распахнуты огромные кованые ворота, обычно плотно запертые, и подходы к ним устилали ковры. Я успел узнать, что ковры на улицах обычно подстилаются под ноги самым уважаемым людям, и в этом было еще одно свидетельство того, как высоко положение гладиаторов в здешнем обществе. Лепестки цветов и ветки с зелеными листьями, брошенные нам под ноги, скоро усыпали эти ковры настолько, что трудно было разглядеть узор.

Таким же зримым знаком почтения к нашей профессии явилась стайка облаченных в прозрачные ткани, увешанных венками из листьев плюща девушек, выпорхнувших нам навстречу с золотыми дисками в руках. Оказывается, эти диски умели звенеть не хуже бубенчиков. Танцевали девушки восхитительно, и я с удовольствием остановился вместе со всеми, чтоб полюбоваться этим зрелищем. Аккомпанировал им затейливый перелив барабанов, доносившийся незнамо откуда, чуть позже присоединились звуки каких-то сипелок… Что-то восточное было в этой музыке, как и в этом танце, но какая, в конце концов, разница?