Девятый - Каменистый Артем. Страница 69

— А ну стоять!

Оборачиваюсь — у стены былинным богатырем замер епископ. Будто на голову выше стал — вид грозный, глаза сверкают. Из одной руки свисает черная змея длинного кнута (так вот кто тварь на землю вернул), в другой поблескивает длинный узкий кинжал.

Странно, но все послушались. Такому требовательно-властному голосу трудно сопротивляться.

Расступились в стороны, не спуская глаз со все еще подрагивающего изрубленного туловища. Кто-то неистово крестится раскрытой ладонью, другие тихо бормочут молитвы, на земле, зажимая ладонями рассеченное горло, хрипит умирающий. А за стеной обыденно гудит лагерь — звенят крышки котлов; расправляясь с древесиной, собранной на дрова, стучат топоры; ржут лошади, кричит детвора, гомонят женщины. Никто ничего там еще не знает — стены пристройки надежно скрывают происходящее.

Замерли — стоим молча. Приятно видеть, что в шоке не только я. Хотя чего тут приятного — я-то как раз ожидал всякого, а эти люди собирались попить вина и перекусить. Облом получился эффектный…

Арисат шагнул вперед, к туловищу, присел. Сверкнул нож, лезвие с натугой погрузилось в подрагивающую плоть. В разрез полезла рука — от этой омерзительной картины к горлу вновь подступил комок.

Воин поднимается, поворачивается ко мне, протягивает руку. На раскрытой ладони — комок из фигурно закрученной проволоки, облепленный слизью, кровью и какими-то тонкими корешками.

— Черное сердце, — срывающимся голосом произносит Арисат.

— Господи, да я чуть в штаны не наделал! — охнул Цезер.

— А я наделал… — без стыда произносит ополченец, баюкающий подрезанную руку.

Покосился на уже затихшего его коллегу — этот затих навсегда.

— Как вы догадались? — Опять Арисат.

Не уточняю, что он имел в виду, и так понятно.

— Попугай… На нее шипел попугай…

— Да вроде не сильно и шипел — на меня, бывает, сильнее шипит, — удивляется Арисат и поспешно, чуть испуганно, добавляет: — Но я не опоганенный ведь! Просто не нравлюсь я птице!

— Да я тебя и не подозреваю. Зеленый, бывает, и на меня шикает, когда не в настроении. Но на нее он шипел всегда. Несильно, недолго, но всегда, когда она проходила мимо. Шикнет — и с задумчивым видом затихает: будто видит, что с ней непорядок, но сомневается. Я проверил ее на похоронах Флориса — ходил вокруг толпы, когда все собрались. Попугай беспокоился, только когда приближались к ней.

— Так вы еще тогда про нее все поняли?! — поразился Арисат. — И все это время делали вид, что с ней все в порядке?! Господи всемогущий — да она ведь раны ваши штопала и кормила-поила! И при больном сидела! Как же вы это терпели?! Почему же сразу ее не прибили?!

— Убивать ее? Зачем?! Да ведь это удача, что она была с нами!

Подойдя к телу, я нагнулся, выпрямился, положил на бочонок отрубленную голову.

— Арисат, взгляни на нее. Помнишь, я тогда, в Талле, говорил, что среди нас есть те, кто связаны с погаными? Кто все о нас рассказывает? Ты ведь не поверил, что такие могут среди вас оказаться. Теперь веришь?

— Теперь — да, как тут не поверить. Только не предавала нас Йена. Она… она хорошая была — честная. Опоганили ее тогда, по зиме, а мы не поняли этого… Наш промах… Сам не пойму, как такое получилось, — никогда не видел подобного. Как же хитро все им удалось… Это что ж выходит?! Нападение на священника было задумано только ради нее?!

— Наверное… Удобно очень для погани. Все погибают, но остается красивая юная вдова. Она потрясена смертью мужа и друзей — становится тихой, молчаливой. Ее жалеют, и изменение характера объясняют пережитым потрясением. Отличные условия для внедрения к вам опоганенного. Сэр Флорис берет ее под свою опеку: она вхожа в его избу в любое время. Кормит и поит вас на всех пирушках, слышит все, что говорится на любых советах. Знаете, что король сейчас сил не жалеет, нанося удары по погани везде, где можно и нельзя? Потому вас и не раздавили сразу — терпели чужих в центре опоганенных земель. Знали, что беды от вас не будет — у вас же Йена есть, которая всегда присмотрит. Если что не так, то заранее предупредит. Не подумали, почему на вас напали, как только я появился? Нет?! Так я поясню: забеспокоились они, получив такие новости. Страж — это серьезно: мало ли что у него на уме. Это с вами все ясно и понятно, а он неизвестно что учудит… И без меня бы начали давить, только позже — не может Кенгуд вечно на себя всех отвлекать.

В пристройку, гремя железом, вошел Тук. Замер на пороге, отвесил челюсть до земли:

— Э… это чего у вас тут такое?!

Не тратя времени на объяснения, требовательно спросил:

— Нашел?

— Вот. — Тук протянул холщовый мешочек.

— Что там?

— Трея сказала, что все травки здесь нужные, для ран мелких — Йена ведь помогала врачевать, вот и держала у себя.

— А ты узнал у Треи, что я просил?!

— Да, узнал. Говорит, что сонника желтого много у Йены, а он для ран совсем не нужен. Его для примочек на геморрой берут и отвар делают, чтобы буйных успокаивать. Человек сонный становится совсем, шатает его, но не засыпает.

Обернулся к собравшимся:

— Смерть Флориса. Помните? Сам на себя в ту ночь похож не был. А ведь наливала в его бокал она.

— Опоила?! — охнул Арисат.

— Очень похоже на то — удивительно вовремя он погиб. Благодаря этому мы сами пошли на резню — не понадобилось на нас силы отвлекать, занятые играми с королем.

— А вас?! В походе, когда вы слегли?! Тоже, выходит, опоила!

Насчет этого я сомневался — тараканы мои тогда взбунтовались мозговые, а не тварь поработала. Но Йена при этом крутилась, так что можно все смело на нее валить — отличная возможность развеять всеобщее недоумение по поводу той странной болезни.

— Да — похоже, она. Чудом выжил.

— Я подозревал что-то нехорошее, но до такого просто не додумался, — признался епископ. — Дан, хоть со мной могли бы поделиться. Видано ли дело — опоив, она и потом за вами присматривала. Могла ведь добить легко! Ну да ладно, на вашей совести пусть останется… Но плохо то, что твари теперь знают обо всем. Они готовы встретить удар королевской армии и нас встретить тоже готовы. Наверняка собрали все силы, откуда только можно и нельзя. Мы — лакомый кусочек, который сам пришел в пасть: нельзя такого упускать. Боюсь, даже с помощью армии Кенгуда нам теперь не вырваться…

— Не будет никакой помощи, — равнодушно сообщаю наконец правду.

Тишина: народ не верит своим ушам. Странно, но первым на вопрос решается Тук, не имеющий здесь вообще права голос подавать:

— Это как это не будет? Вы ж говорили…

— А так, не будет: ни Кенгуд, ни его солдаты, ни маршалы, ни генералы — никто понятия не имеет, что мы движемся к границе, и встречать нас, естественно, не собираются.

В полной тишине неожиданно расхохотался епископ, отвесил в мою сторону ироничный поклон:

— Браво, сэр полуденный страж! Если вы когда-нибудь займетесь торговлей или политикой — сделаете неплохую карьеру! Надуть и своих и чужих — надо уметь!

— Еретик, ты это о чем? — обескураженно уточняет Арисат, все еще приходя в себя после новостей о моем грандиозном вранье.

— Эх, бакаец, неужели ты еще не понял? Дан, вы сами объясните или мне этим простофилям глаза раскрыть?

— Раненого к лекарке и объявить общий сбор. Сам объясню. Сразу всем.

На плечо вернулся чуть успокоившийся Зеленый, покосился в сторону изрубленного тела твари, злобно прошипел:

— Ну как тебе, красотка, наши моряки?!

Почему-то никто даже не улыбнулся…

Полторы тысячи человек: опытные воины и боязливые крестьяне, мастеровые еретики и женщины, не знавшие косметики, дети и старики… Последних очень мало — трудно им при такой жизни приходится. С темного неба временами покрапывает дождь, безветренно, тихо. Огромная толпа стоит молча, лишь в задних рядах монотонно хнычет беспокойный младенец. Все уставились в одну точку — на отрубленную голову, болтающуюся под моей рукой.