Кофе с перцем и солью - Ролдугина Софья Валерьевна. Страница 5

Впрочем, легче все-таки найти водителя для своей собственной машины. На днях непременно отправлю запрос в агентство.

В «Старое гнездо» я вошла через черный ход, будто служанка, и сразу же отправилась на кухню, к Георгу.

Там бурлила работа — в буквальном смысле.

Разогревался в котелке над очагом шоколад. В печи доходили до готовности кексы. Над джемом, выставленным к окну для охлаждения, поднимался ароматный пар. А сам Георг сосредоточенно взбивал сливки.

— Подменяете миссис Хат? — обратилась я к повару… Впрочем, называть Георга небрежным словом «повар» было бы некрасиво. — А кто общается с посетителями — Мэдди?

Георг был душой «Старого гнезда». И, разумеется, прекрасным мастером.

Когда-то он отправился в кругосветное путешествие с молодой четой Эверсан, будучи еще помощником кондитера в доме Валтеров. Георг Белкрафт, Роуз Фолк и Малкольм Хат стали не только простыми слугами для Милдред и Эдмонда, но верными друзьями и спутниками. После года странствий, изучив культуры и традиции множества чужих государств, перепробовав кофе и сладости со всех уголков мира, Георг вернулся знатоком своего дела. Да таким, что к нему, семнадцатилетнему юноше, обращались за уроками мэтры кулинарии в Бромли.

Но Георг хранил верность Эверсанам — и «Старому гнезду». За сорок лет безупречной работы ни одного рецепта не вышло за пределы маленькой кухни на авеню Роул. Поговаривали, что леди Милдред готова была оставить кофейню именно Георгу. Но когда огласили завещание, в очереди наследников он был всего лишь вторым — сразу после меня.

— Да, леди Виржиния, — с отечески заботливыми интонациями ответил Георг на оба вопроса. — Все в порядке, не беспокойтесь. Пока еще не было ни одного посетителя.

Удивительно, как улыбка преображала его мрачное лицо. Говорят, что в юности он был невероятно красив: черные, как смоль, волосы, хищный орлиный нос, глубоко посаженные глаза цвета темного дерева и смуглая, как у романцев, кожа. Но, несмотря на успех у противоположного пола, Георг так и не женился. Возможно, оттого что был влюблен — увы, без надежды на взаимность! — в Рози Фолк…

Позднее — миссис Хат.

Сейчас же страстный юноша превратился в вечно угрюмого старика… Ну, это для тех, кто не знал его лично. Внутри мистер Белкрафт оставался таким же добрым и отзывчивым человеком. Разве что наивности и восторженности у него изрядно поубавилось.

— Кто бы говорил, — я небрежно прислонила зонтик-трость к креслу и бросила сумочку на сиденье. — Слишком много хлопот было утром из-за простого обморока.

— Видели бы вы себя со стороны, леди Виржиния, — укорил меня он, не прекращая возиться с десертом. — Ходите бледная до синяков, уже четыре месяца траур не снимаете, что ни день — то сознания лишаетесь, да и сердце не бережете…

— Глупости, — возмутилась я. — Бледность — это наследственное. Все Валтеры были белокожими. А что касается траура, Георг… вы должны понимать, что это не только цвет одежды.

— Я-то прекрасно это понимаю… но, леди Виржиния, ей-богу — вам бы сейчас пошла на пользу встряска, — в сердцах он слишком сильно взмахнул венчиком, и воздушные капельки сливок оросили стену и стол. Я поморщилась. — Съездили бы на курорт, на те же теплые воды… Или хотя бы в театр сходили!

Конечно, леди не подобает заниматься уборкой… Но я слишком трепетно относилась к порядку. И поэтому, порадовавшись моде на узкие рукава, подхватила полотенце и тщательно вытерла брызги.

Георг, однако, продолжал смотреть на меня неодобрительно. У него это выходило весьма внушительно: из-под косматых бровей, сжимая в ниточку губы, слегка наклонив крупную голову. На мгновение мне даже действительно стало стыдно. Всем своим видом он будто говорил мне: «Нельзя так небрежно относиться к себе!»

— Что ж, удачи вам. День будет долгий, — сложив полотенце вчетверо, я механически провернула на пальце тяжелое бабушкино кольцо — цветок розы из черненого серебра, усыпанный маленькими опаловыми «росинками» — и решительно направилась в зал, исполнять обязанности хозяйки.

В «Старое гнездо» приходили, как в гости. Большая часть клиентов, кроме постоянных, загодя направляла письма-уведомления, на которые лично я — или Мадлен под мою диктовку — составляла ответы с согласием и указанием даты, когда мы могли принять посетителя. К сожалению, необходимая мера, учитывая то, что мест в зале было всего две дюжины. Визит в «Старое гнездо» сильно бил по карману — наши цены считались заоблачными даже по меркам шикующего Бромли.

И не удивительно. Даже если не считать колоссальных затрат на лучшие специи, кофе и какао, если позабыть о весьма и весьма неплохих жалованиях для Георга, Мэдди и Роуз… Деньги с посетителей можно было брать за сам дух этого заведения. Второго такого не только во всем Бромли не сыскать, но и в целой Империи!

Каждый столик — оформлен в индивидуальном, уникальном стиле, не важно, для «гостиной» или для одного из «кабинетов». Скатерти — только из тончайшего кружева и бхартских тканей разных цветов. По стенам вместо картин — коллажи из осенних листьев, засушенных веток, трав и цветов. Освещение — старинное, лампы из дорогого анцианского стекла и полированной меди, ароматические свечи…

У нас никогда не играли музыку живые артисты, лишь изредка я заводила граммофон. И эта тишина, наполненная запахами кофе, корицы, ванили и миндаля тоже виделась посетителям особой чертой, эдаким «знаком отличия» нашей кофейни от всех прочих заведений.

И, разумеется, сердцем «Старого гнезда» была радушная хозяйка этого великолепного дома — графиня Эверсан. Раньше — Милдред. Теперь — Виржиния-Энн.

То есть я.

Развлечь беседой, принять заказ, расспросить о проблемах, а для особенно дорогих гостей — сварить кофе лично и самой отнести его за столик, составив компанию или, наоборот, обеспечив уединение… Надо сказать, что все это я делала с огромным удовольствием. Частенько люди приходили в кофейню грустными и подавленными, а уходили в замечательном расположении духа. Кто угодно повеселеет, если почувствует, что ему рады.

Случайных посетителей здесь почти не бывало. Но даже среди постоянных гостей иногда попадались такие прелюбопытные личности. Как, например, Эрвин Калле, самый известный художник современности. Причем известный не столько своими картинами, сколько…

— Добрый день, мистер Калле. О, а эта прекрасная юная леди рядом с вами — неужели…

— Да, моя новая вдохновительница, — жеманно улыбнулся художник. Имея от природы весьма неприметную внешность — средний рост, правильные, но мелковатые черты лица, волосы невнятного русого оттенка, Калле вовсю потакал своей склонности к эпатажу. Первым и любимым способом взбудоражить общество для него было устроить у себя на голове какое-нибудь безобразие — малинового, синего, салатного цвета… И где только краски брал — не иначе, в своей мастерской.

А вторым — завести новую любовницу.

— Счастлив представить вам мисс Анну Брумсток. Даму моего сердца… на этой неделе.

Смущенная, краснеющая от неприкрытого цинизма слов, еще более очевидного от манерных интонаций, девушка терзала в руках дешевенькую сумочку. Кажется, Эрвин опять выбрал себе в пассии простую горожанку — на этот раз светловолосую и высокую. Интересно, знает ли она о репутации художника? А если знает, то почему составляет ему компанию? На легкомысленную вертихвостку мисс Анна вовсе не была похожа — скорее, на единственную дочку какого-нибудь богобоязненного лавочника.

— Рада видеть вас в «Старом гнезде», — с искренней теплотой улыбнулась я парочке, немного жалея бедную девчушку. Кажется, ей едва шестнадцать минуло… И сразу попасть в ловкие руки Эрвина! Впрочем, возможно Анне повезло — художник всегда был до крайности щедр со своими любовницами. И не о деньгах речь — о внимании, переходящем почти в поклонение. За внешним цинизмом Эрвина прятался океан страстей — каждую свою «даму сердца» он любил всей душой, при этом прекрасно отдавая себе отчет, что чувства его быстротечны. — Мистер Калле…