Один день - Николс Дэвид. Страница 51

— Что?

— По-моему, ты просто потрясающая. — В подтверждение своих слов он сжимает ее грудь. — Не знаю, что буду делать без тебя целые шесть недель.

— Может, хоть ссадины от ковра заживут.

— Целых шесть недель без тебя. — Его борода щекочет ей шею. — Да я с ума сойду без секса…

— Что ж, ты всегда можешь воспользоваться услугами миссис Годалминг, — замечает она и как бы со стороны слышит свой голос — ехидный и злобный. Она принимает сидячее положение и опускает платье ниже колен. — К тому же мне всегда казалось, что долгие каникулы — одно из преимуществ учительской профессии. Так мне говорили. Когда я устраивалась на эту работу.

Он обиженно смотрит на нее с ковра:

— Не надо так, Эм.

— Что?

— Не притворяйся брошенной.

— Извини.

— Мне это нравится не больше твоего.

— А мне кажется, что как раз нравится.

— Ничего подобного. Давай не будем все портить, ладно? — Он кладет ладонь ей на спину, словно утешая. — Ведь мы до сентября больше не увидимся.

— Хорошо, я уже извинилась. — Давая понять, что разговор закончен, она разворачивается, целует директора и уже собирается подняться, однако в этот момент он кладет руку ей на затылок и тоже ее целует, слегка царапая бородой кожу.

— Как же я буду скучать.

— Знаешь, что тебе нужно сделать? — говорит она, снова целуя его в губы. — Это довольно радикальный шаг…

Он смотрит на нее с тревогой:

— Продолжай…

— Этим летом, как только кончится четверть…

— Говори.

Она касается пальцем его подбородка:

— Думаю, тебе нужно сбрить бороду.

Он резко поднимает корпус:

— Да ни за что!

— Мы уже так давно вместе, а я до сих пор не знаю, как ты на самом деле выглядишь.

— Я так и выгляжу!

— Но твое лицо… твоего лица не видно. Может оказаться, ты даже симпатичный. — Она кладет руку на плечо директора и увлекает его обратно на ковер. — Что скрывается под маской? Откройся мне, Фил. Позволь увидеть тебя настоящего.

Они смеются, и неловкость уходит.

— Боюсь тебя разочаровать, — говорит он, поглаживая бороду, как любимого щенка. — К тому же без бороды мне придется бриться три раза в день. Раньше я брился по утрам, но уже к обеду был похож на уголовника. Потому и решил: а пусть себе растет, пусть будет у меня такой стиль.

— А… так это твой стиль…

— Борода смешная. Детям нравится. С ней я похож на бунтаря…

Эмма снова смеется:

— Фил, нынче не тысяча девятьсот семьдесят третий год. В наше время борода уже не признак бунтарства.

Он обиженно пожимает плечами:

— А Фионе нравится. Она говорит, что у меня безвольный подбородок. — Наступает тишина, как всегда, когда он вспоминает о жене. Чтобы разрядить обстановку, он решает подшутить над собой: — Да и ты наверняка знаешь, что дети прозвали меня Бородачом…

— Впервые слышу. Правда? — Фил смеется. Эмма с улыбкой прибавляет: — Не Бородачом, а Бородой. Ты просто Борода. Человек-Борода, а еще Волосатая Обезьяна.

Он вдруг приподнимается на локте, сурово нахмурившись:

— Волосатая Обезьяна?

— Так тебя называют.

— Кто?

— Дети.

— Волосатая Обезьяна?!

— А ты разве не знал?

— Нет!

— Ой. Ну, тогда извини.

Фил ложится на спину, обиженно насупившись:

— Не могу поверить. Волосатая Обезьяна.

— Они это в шутку, — успокаивает его Эмма. — Не со зла.

— А по-моему, звучит очень зло! — Он снова поглаживает бороду, точно утешая собачку. — Это все потому, что у меня тестостерон повышен, вот в чем дело. — При слове «тестостерон» он заметно веселеет, привлекает Эмму к себе и целует ее еще раз. От него пахнет дешевым кофе из учительской и вином, которое он прячет в своем шкафчике.

— У меня будет покраснение, — жалуется она.

— Ну и что?

— И все поймут.

— А все уже ушли. — Фил кладет руку ей на бедро, но в этот момент на столе звонит телефон, и директор вздрагивает как ужаленный. Шатаясь, встает на ноги.

— Не подходи, — умоляющим тоном произносит Эмма.

— Не могу!

Он натягивает штаны, точно разговаривать с Фионой без штанов было бы предательством: он как будто боится, что по его голосу та поймет, что ниже пояса он обнаженный.

— Привет! Да, дорогая! Да, я знаю! Как раз собирался уходить…

Он обсуждает с женой домашние дела, что лучше — сварить на ужин макароны или заказать еду с доставкой, посмотреть телевизор или DVD. Не желая знать подробностей семейной жизни своего любовника, Эмма поднимается на ноги, находит свои скомканные трусы, которые валяются на столе среди скрепок и колпачков от шариковых ручек. Одевшись, она подходит к окну. Вертикальные жалюзи запылились, розовые лучи солнца освещают окна кабинета химии напротив, и у Эммы вдруг возникает острое желание оказаться где-нибудь в парке, или на пляже, или на площади какого-нибудь европейского города — где угодно, лишь бы не в этом душном школьном кабинете с женатым мужчиной. Как случилось, что однажды утром она проснулась и обнаружила, что ей уже тридцать и она чья-то любовница? Это такое отвратительное, такое гадкое слово, и она бы его не использовала, да вот только по-другому и не скажешь. Она любовница начальника, и в этой ситуации она видит лишь один плюс — по крайней мере, у него нет детей.

Их роман — еще одно гадкое слово — начался в прошлом сентябре, после того ужасного отпуска на Корфу, когда она в тарелке с кальмарами обнаружила обручальное кольцо. «Мне кажется, мы слишком разные» — лучшая отговорка, которую она смогла тогда придумать. Последующие две недели прошли как в тумане: солнечные ожоги, обиды, самоуничижение и страхи по поводу того, возьмет ли ювелир кольцо обратно. Нет ничего грустнее, чем отвергнутое обручальное кольцо. Оно лежало в чемодане в их номере, излучая грусть, как радиацию.

Из отпуска она вернулась загорелой и несчастной. Ее мать, которая знала о кольце и уже купила себе наряд для свадьбы, пришла в ярость и неделями пилила Эмму, пока та уж не начала сомневаться, правильно ли поступила. Однако для нее сказать «да» означало пойти на уступки, а Эмма знала из книжек, что брак, на который соглашаются из чувства безысходности, ничем хорошим не заканчивается.

Роман с Филом решил все ее проблемы. Во время какой-то рутинной встречи она расплакалась в его кабинете, он вышел из-за стола, обнял ее, поцеловал в затылок, словно говоря «ну наконец-то». После работы он сводил ее в одно местечко, о котором давно слышал; это был гастропаб, и название заведения говорило, что там есть пиво, но и еда тоже вкусная. Они заказали стейки и салат с козьим сыром, и когда их ноги случайно соприкоснулись под большим деревянным столом, она все рассказала Филу. После второй бутылки вина осталось лишь завершить начатое; за объятиями в такси последовал поцелуй, а вскоре она нашла в своем ящичке коричневый конверт внутренней почты («Насчет прошлого вечера — все время думаю о тебе, ты нравишься мне уже много лет, когда мы сможем поговорить?»).

Все познания Эммы о супружеских изменах были почерпнуты из сериалов 1970-х годов. Чинзано, спортивные машины, вечеринки с вином и сыром — измена вызывала у нее ассоциации с людьми среднего возраста, среднего класса. Теперь же, когда она сама в этом участвовала и наличествовали все атрибуты адюльтера вроде взглядов тайком, рук, сплетенных под столом, поцелуев в подсобке, ее удивляло, насколько всё это казалось знакомым и какой сильной эмоцией может быть влечение, особенно в сочетании с чувством вины и осознанием собственной ничтожности.

Однажды вечером он торжественно протянул ей коробочку в подарочной обертке — после секса в декорациях рождественского спектакля, постановку которого она готовила, — на этот раз это был мюзикл «Бриолин».

— Мобильник!

— Вдруг мне захочется услышать твой голос.

Сидя на прозрачном капоте «бриолиновой молнии», [34] она вздохнула, глядя на коробочку: