Борьба с химерами (сборник) - Лондон Джек. Страница 6

— Ну, да.

— Почему мы не можем стронуть с места “Лидс”? По той же причине. Исходя из этого, я рассуждаю так: а что, если мы снабдим носовую часть судна подобием остро отточенного ножа, и затем попытаемся тянуть судно? Тогда нож на форштевне будет не напирать на водоросли, а разрезать их. Поняли?

— Идея, черт возьми! — оживился капитан. — Нож мы можем выковать. Слесаря есть… Слушайте, Буслей. Право, вы — башковитый парень. Никогда я этого от вас не ожидал.

И Смитс быстро вышел на палубу отдавать приказания матросам.

В машинном отделении застучали молотки: кузнецы принялись изготовлять под руководством механика огромный нож, чтобы, надев его на форштевень, обратить судно в подобие плуга для вспахивания саргассового поля.

Тем временем другая часть матросов занялась попыткой проложить мостки по саргассам, чтобы по ним протащить до лагуны бот для буксирования “Лидса”.

Доски приходилось спускать с большой осторожностью, потому что на глазах у команды парохода одна оброненная доска, попав концом в воду, погрузилась и после не всплыла на поверхность.

Но другие доски оправдали надежды: очутившись на поверхности воды, они опирались о водоросли и выдерживали довольно значительную тяжесть, погружаясь лишь незначительно.

Мостки быстро росли. Матросы оживились: они поняли, что таким путем представится возможность в крайнем случае хотя бы покинуть прикованное к саргассам судно и на лодках уйти в беспредельное пространство океана.

Работа кипела, и эту работу совершали все свободные люди. На борту парохода оставалось только семь-восемь человек, не считая Буслея и самого капитана.

Работа шла следующим порядком: положив около самого борта “Лидса” на водоросли две широких доски, матросы испытали их устойчивость и на всякий случай, чтобы доски не разошлись, скрепили их при помощи перекладины. Затем были спущены и уложены еще две доски, концами к прежним. Закрепили и эти доски, связав их с первыми, и так далее.

Работа не прерывалась даже на время обеда. Часть матросов обедала, другая работала, не покладая рук, создавая все новые и новые звенья мостков.

Так дело шло до вечера.

Вечером работу пришлось прекратить: было темно, фонари мало помогали, странствование по зыбким мосткам становилось опасным.

Но едва взошла багровая луна, как капитан отдал приказ продолжать работы, и матросы снова забегали по доскам мостков, весело перекликаясь.

Буслей и Смитс стояли на командирском мостике “Лидса”, следя за работой матросов. Буслей обдумывал возникшие в его голове фантастические планы. Лицо Смитса было угрюмо, и глаза, казалось, с ненавистью глядели на все окружающее.

— Посмотрите-ка на луну, — вдруг прервал он размышления Буслея. — Кажется, что она сегодня точно выкупалась в крови.

— Ничего особенного. Это известное атмосферное явление рефракция.

— Называйте как хотите. Это слово ничего мне не поясняет… А вот не нравится мне эта луна сегодня.

В это время крики матросов возвестили, что работа по сооружению мостков благополучно приведена к концу, — мостики достигли свободной воды.

Теперь следовало спустить с парохода бот и осторожно протащить его до лагуны.

— Отложим до утра, — предложил было Буслей.

— До утра? — удивился капитан. — Это с какой же стати? Ночь ясна, спокойна. Все рады-радешеньки делать что-нибудь. Нет, пусть уж тащат бот, нечего откладывать.

И бот потащили по мосткам, соблюдая все предосторожности.

Буслей и Смитс наблюдали за этим в бинокли. Когда бот протащили всего третью часть мостков, “Лидс” вздрогнул, словно получил мягкий толчок. Может быть, под ним прокатилась выросшая в неведомых глубинах моря волна и всколыхнула массивный корпус судна.

— Осторожнее с ботом! — крикнул в рупор капитан.

— Есть! — отозвался штурман, командовавший матросами у бота.

И именно в это мгновение произошло нечто непонятное и вместе с тем ужасное: в нескольких десятках сажен от парохода воды океана вдруг словно вспухли, встали холмом. Холм этот быстро, неимоверно быстро рос. Еще миг, и затрещали жидкие скрепы досок мостков, сами же доски оказались разбросанными во все стороны. Крик, треск ломающегося в щепы дерева, стоны и все смолкло…

Секунду спустя волна докатилась и до самого “Лидса”, подняла его, поставив почти вертикально, положила на бок, потом пароход оправился и принял обычное положение.

Во время этой встряски Буслей был сбит с ног и покатился по палубе. Капитан устоял на ногах, но ударился головой о какую-то стойку настолько сильно, что на несколько секунд потерял сознание.

Опомнившись, Буслей закричал раздирающим голосом:

— Бот!.. Капитан!

Ни бота, ни матросов, ни мостков уже не было видно: их во мгновение ока поглотила зеленая морская пучина.

Только здесь и — там еще виднелись обломки мостков, да по временам по зеленой поверхности саргассов ходили, перекатываясь, мелкие волны. На небе, сделавшемся прозрачным, удивительно чистым и светлым, спокойно плыла багровая луна, безучастная свидетельница ужасной драмы.

И день, и два, и три, и целая неделя прошла над молчаливо стоявшим в Саргассовом море “Лидсом”, не принося несчастному судну никаких перемен.

Разыгравшаяся трагедия окончательно убила у оставшихся матросов надежду на спасение и, что еще хуже, убила всякую энергию. Ничем нельзя было расшевелить упавших духом моряков и заставить их приняться за выковывание ножа, при помощи которого Буслей мечтал вывести из саргассов если не пароход, то хоть лодки с экипажем.

По наблюдениям капитана, саргассы медленно, но безостановочно плыли в северо-западном направлении, перемещаясь ежедневно на десяток километров. Плывя, они увлекали с собой свою жертву, — застрявший в водорослях пароход.

— Может быть, в этом наше спасение, — иногда говорил капитан.

— Это каким же образом? — спрашивал Буслей.

— Говорят, эти проклятые водоросли выдерживают только определенную и притом довольно высокую температуру воды. Попав в более холодные воды, они быстро умирают. А нас тянет именно туда, где имеется холодное океанское течение. Значит, можно рассчитывать, что некоторое время спустя водоросли начнут вымирать, распадаться, и тогда…

— А хватит ли у нас провизии и воды до тех пор?

— Кладовые у нас снабжены недурно, но все же припасы тают… Я и то уже распорядился, чтобы уменьшить рационы. Но матросы сердятся. Со дня на день жду среди них беспорядков.

Да, капитан Смитс не ошибся. Действительно, среди уцелевших матросов судна назревал бунт, и скоро он вырвался наружу.

Началось с того, что как-то днем матросы, окружив капитана, беседовавшего с Буслеем, закричали:

— Вы нас завели в эту ловушку, вы и выводите, как знаете!

Бледный, как полотно, капитан Смитс смотрел на обезумевших от тоски и ужаса людей, но не находил слов для ответа.

Покричав, матросы разбрелись по судну.

На ночь Буслей и Смитс забаррикадировались в одной из кают, куда стащили все наличное оружие. Долго они не спали, но потом, убедившись, что матросы не думают о нападении, предались сну.

Вскоре их разбудил грохот и крики на палубе.

— “Лидс” движется! — воскликнул, вскочив со своей койки, капитан.

В самом деле, с пароходом что-то творилось: он тяжело переваливался с боку на бок, трясясь всем корпусом. Потом послышались странные звуки, словно кто-то шлепал по бортам и палубе огромными тяжелыми лапами. Несколько мгновений судно лежало на левом боку, потом оно опять выпрямилось и приняло нормальное положение.

Капитан выбежал на палубу. Там не было ни души.

— Что случилось?! — кричал капитан. — Эй, кто-нибудь! Куда вы попрятались, черти?!

На голос капитана откуда-то из угла выползли два обезумевших от страха матроса. Но они ничего не могли сказать, ибо и они проспали это время.

В конце концов капитану удалось добиться толку от одного из матросов. Это был судовой повар, итальянец Джорджанэ, болтун и хвастун.

По его словам, он ночью выбрался на палубу за несколько минут до толчков, испытанных судном, и он видел, как из-под водорослей поднялось какое-то колоссальное чудовище.