Дочь снегов. Сила сильных - Лондон Джек. Страница 10

— С добрым утром, — приветствовала она его.

— И вас также, — ответил он, поднимаясь на ноги и берясь за ведро. — Я не спрашиваю, хорошо ли вы спали, потому что уверен в этом.

Фрона рассмеялась.

— Я пойду за водой, — продолжал он, — и надеюсь, что к моему возвращению вы будете уже готовы к завтраку.

После завтрака, греясь на солнце, Фрона издали увидела на дороге знакомую группу людей, огибавших ледник со стороны озера Кратер. Она захлопала в ладоши.

— А вот мои вещи и с ними Дэл Бишоп. Воображаю, как он сконфужен своей неудачей. — Затем, обернувшись к молодому человеку и вскидывая на плечи свой дорожный мешок и фотографический аппарат, она сказала: — Итак, мне остается только попрощаться с вами и поблагодарить вас за любезность.

— О, не стоит, не стоит. Пожалуйста, не благодарите. Я сделал бы то же самое для всякой…

— Опереточной звезды.

Он с упреком посмотрел на нее.

— Я не знаю, как вас зовут, и не хочу даже спрашивать вас об этом.

— Ну, я не так скромна: я знаю, как вас зовут, мистер Вэнс Корлис! Я прочла ваше имя на пароходных ярлыках, разумеется, — пояснила она. — И буду очень рада, если вы навестите меня, когда будете в Даусоне. Меня зовут Фрона Уэлз. До свидания.

— Так Джекоб Уэлз ваш отец? — крикнул он вдогонку Фроне, которая легким шагом опускалась к тропе.

Она обернулась и утвердительно кивнула головой.

Дэл Бишоп не только не был сконфужен, но даже, как оказалось, нисколько не беспокоился о ней. Уэлзы никогда и нигде не пропадут, утешал он себя, укладываясь спать накануне вечером. Но все же он был зол, как черт, сказал он сам.

— Здравствуйте, — приветствовал он Фрону. — По лицу видно, что вы прекрасно провели эту ночь, а все по моей милости.

— Вы очень беспокоились обо мне? — спросила она.

— Беспокоился? О дочери Уэлза? Кто? Я? Ни капельки. Я был чересчур занят тем, чтобы выложить начистоту озеру Кратер, какого я о нем мнения. Не люблю я воду, вы это знаете. Она всегда норовит сыграть со мною какую-нибудь дурацкую штуку. Впрочем, я, конечно, совсем не боюсь ее. Эй вы, ребята! — крикнул он индейцам. — Наддайте пару! Нам нужно добраться к полудню до озера Линдерман.

«Фрона Уэлз», — повторял про себя Вэнс Корлис.

Все это происшествие казалось ему сном, и, чтобы рассеять свои сомнения, он еще раз обернулся и посмотрел вслед ее удаляющейся фигуре. Дэл Бишоп и индейцы уже скрылись из виду за выступом скалы. Фрона как раз огибала ее подножие. Солнце ярко освещало ее, и фигура ее отчетливо вырисовывалась в золотом сиянии на фоне сумрачных скал. Она махнула ему на прощание своим альпенштоком, обогнула утес и исчезла из виду. А Корлис, сняв шапку, все еще смотрел ей вслед.

Глава V

Положение, которое занимал Джекоб Уэлз, никак нельзя было бы назвать естественным. Он был торговцем-гигантом в стране, не знающей торговли, и, будучи сам зрелым продуктом девятнадцатого века, процветал в обществе, весьма близком по культурному уровню к вандалам. Став крупнейшим промышленником и могущественным монополистом, он господствовал над сборищем самых независимых людей из всех, когда-либо стекавшихся в одно место с четырех концов земного шара. И, тем не менее, это был самый обыкновенный человек. Воздух земли впервые ворвался в его легкие среди прерий на берегах Лаплаты. Над головой его сияла синева небес, а зеленая трава ласково прижималась к его нежному обнаженному тельцу. Первое, что он увидел, были нерасседланные лошади, с удивлением созерцавшие это чудо. Ибо его отец-траппер только что перед этим свернул с дороги, чтобы дать жене спокойно разрешиться от бремени. Через час-другой оба они — вернее, все трое — были уже в седле и догоняли своих товарищей трапперов. Родители ребенка не отказались от охоты и не потеряли даром времени; утром мать его уже готовила завтрак над походным костром и до заката не сходила с лошади, проделав за этот день пятьдесят миль верхом.

Этот миссионер экономического Евангелия, своего рода коммерческий апостол Павел, проповедовал догматы силы и целесообразности. Веруя в естественные права человека и будучи сам сыном народа, он заставлял всех подчиняться своей самодержавной власти. Правление Джекоба Уэлза, в интересах Джекоба Уэлза и народа, осуществляемое исключительно Джекобом Уэлзом, — таков был его неписаный символ веры. Опираясь исключительно на собственные силы, он расширял свои владения до тех пор, пока они не поравнялись размерами с десятком римских провинций. По его указу население то и дело переливалось из конца в конец на территории, насчитывавшей свыше ста тысяч квадратных миль, и города возникали и исчезали по мановению его руки.

Отец его, траппер, происходил из здоровой валлийской семьи, которая перебралась из густонаселенных восточных штатов в штат Огайо, когда тот еще только начинал заселяться. Мать же его была дочерью ирландских эмигрантов, поселившихся на озере Онтарио. Таким образом, он с обеих сторон унаследовал склонность к кочевой жизни, стремление вечно передвигаться с места на место и любовь к рискованным предприятиям. В первый год своей жизни, еще не научившись ходить, Джекоб Уэлз изъездил на лошади тысячи миль по пустынным прериям и зимовал в охотничьей хижине на верховьях Северной Красной реки. Его первой обувью были мокасины, первым лакомством — олений жир. Его первые обобщения сводились к тому, что мир состоит из огромных пустынь и белых пространств и населен индейцами и белыми охотниками, как его отец. Город — это группа шалашей, покрытых оленьими шкурами, фактория — центр цивилизации, а комиссионер — сам всемогущий Господь Бог. Реки и озера существуют главным образом для того, чтобы люди могли переправляться по воде. Вот почему горы, назначения которых он не понимал, смущали мальчика. Однако он отнес их в своей классификации к области необъяснимого и перестал ломать голову над этой тайной. Иногда люди умирают. Но мясо их не годится в пищу, а от кожи тоже нет никакого проку, может быть, потому, что она не обрастает мехом. Звериные шкуры, напротив, ценятся очень высоко, и, имея несколько тюков таких шкур, человек может завладеть миром. Животные созданы для того, чтобы человек мог убивать их и сдирать с них кожу. Для чего существуют люди, он не знал, хотя у него и мелькала смутная мысль, что они сотворены для комиссионера, скупающего меха.

С возрастом эти взгляды несколько видоизменились, но жизнь по-прежнему продолжала вызывать в юноше неистощимый запас наивных представлений и поражать его своими чудесами. Глаза его утратили свое детски удивленное выражение лишь после того, как он сделался вполне взрослым человеком и изъездил половину городов Соединенных Штатов. Только тут в его взгляде впервые появилась острая проницательность и сметливость. Познакомившись еще в детстве с городской жизнью, он пересмотрел свои синтетические обобщения и заново переработал их. Люди, живущие в городах, отличаются изнеженностью. Они не умеют определять без компаса страны света и легко сбиваются с пути в открытом месте. Вот поэтому-то они и предпочитают жить в городах. Боясь простуды и темноты, они спят в закрытых помещениях и запирают на ночь свои двери на замок. Городские женщины нежны и красивы, но они не способны проходить целый день на лыжах. Все горожане чересчур много говорят — вот почему они так часто лгут и лучше работают языком, чем руками. Наконец, в городах существует новая человеческая сила, так называемый «блеф». Человек, замышляющий «блеф», должен быть непоколебимо уверен в его успехе, иначе расплата неминуема. «Блеф» штука замечательная, но пользоваться им следует с осторожностью.

Позднее, живя главным образом среди лесов и гор, Джекоб Уэлз убедился, однако, что города не так уж плохи и что человек и в городе может сохранить в себе достоинство мужчины. Привыкнув к борьбе с силами природы, он почувствовал желание вступить в экономическую борьбу с силами социальными. Короли рынка и биржи вызывали в нем восхищение, но не подавляли его своим величием. Он изучал их, стараясь постигнуть тайну их могущества. А впоследствии, как бы признав окончательно, что и в Назарете можно найти кое-что хорошее, он в полном расцвете сил женился на городской девушке. Но влечение к неизведанному не утихало в душе Джекоба Уэлза, а бродячая кровь толкала его вперед, пока он не снялся, наконец, с места вместе с женой и не двинулся на север. И там, на берегу Дайи, у опушки леса, Джекоб Уэлз выстроил большую бревенчатую факторию. В этой суровой стране, достигнув полной зрелости, он выработал, наконец, правильный взгляд на вещи и обобщил явления социальной жизни, как обобщил уже раньше явления природы. Он нашел, что в области социальных явлений не существует ничего такого, что не могло бы быть выражено на языке природы. В основании тех и других лежат одни и те же принципы, одни и те же истины проявляются в них. Соревнование — вот тайна, управляющая миром. Борьба — вот закон и фактор прогресса. Мир создан для сильных, и только сильным суждено наследовать его — в этом вечная справедливость. Быть честным — значит быть сильным. Грех есть проявление слабости. Надуть честного человека нечестно, но надуть плута — это значит поразить его мечом правосудия. У первобытного человека сила заключена в руке, у современного — в мозгу. Но, хотя поле битвы изменилось, борьба осталась той же. Как и в старину, люди продолжают бороться за обладание землей и пользование ее благами. Но меч уступил место бухгалтерским книгам, закованный в латы рыцарь — изящно одетому промышленному королю, и центр государственной политической власти перенесся в резиденции бирж. Силой воли современный человек обуздал в себе дикого зверя. Неподатливая земля покорилась его власти. Мозг оказался могущественнее физической силы. Человек с развитым мозгом сумел подчинить себе первобытный мир.