Дочь снегов. Сила сильных - Лондон Джек. Страница 50

— Мне хотелось бы вечно так плыть!

— И мне тоже! — горячо поддержал ее Корлис.

Но Фрона упорно не желала замечать его тона.

— А знаете, Вэнс, я рада, что мы с вами друзья, — сказала она.

— Не моя вина, что мы только друзья.

— Неровно гребете, сударь! — укоризненно заметила Фрона, и Корлис молча заработал веслом.

Лодка пересекла течение под углом в сорок пять градусов. Фрона держала курс прямо через реку, намереваясь пересечь ее под прямым углом, а затем уже плыть вдоль противоположного берега, чтобы идти против течения там, где оно было слабее. Тут предстояло пройти около мили вдоль сильно изрезанного берега; затем начиналось самое опасное место, где возвышались отвесной стеной крутые скалы, у подножия которых бурлило быстрое течение. Лишь миновав их, можно было надеяться пристать к берегу и добраться, наконец, до того несчастного, которого нужно было спасти.

— Теперь убавим ходу, — посоветовал Корлис, когда лодка очутилась в тихом затоне и ее начало медленно относить под окаймлявшие берег льдины.

— Кто бы подумал, что сейчас полдень?

Фрона взглянула наверх, на льдины, свисавшие со скал у нее над головой.

— Скажите, Вэнс, кажется ли вам все это настоящим, реальным?

Корлис покачал головой.

— Мне тоже. Я знаю, что нахожусь здесь, во плоти, я, Фрона, что я плыву на лодке вместе с вами и работаю веслом изо всех сил, что сейчас от Рождества Христова тысяча восемьсот девяносто восьмой год; что мы находимся в Аляске, на реке Юконе, что это вот вода, а вон то — лед, что руки у меня устали, а сердце бьется скорее, чем всегда, что я вся в поту; и все-таки мне кажется, что я в каком-то сне. Ведь подумайте только! Всего год назад я была в Париже.

И Фрона, глубоко вдохнув в себя воздух, оглянулась назад, на далекий остров, где на темно-зеленом фоне леса белела, словно оброненный кем-то носовой платок, палатка Джекоба Уэлза.

— А сейчас я даже не верю, что он существует, — добавила она. — По-моему, никакого Парижа нет.

— А я был год тому назад в Лондоне, — задумчиво произнес Корлис. — Но с тех пор я подвергся перевоплощению. Лондон? Лондона нет вовсе. Такого места быть не может. Разве можно себе представить, что существует такое количество людей на свете? Вот он здесь — весь мир, и в нем народа очень мало, иначе не хватило бы места для льда и для неба. Томми вот все мечтает о каком-то месте, которое он называет Торонто. Он ошибается. Торонто существует только в его воображении; это воспоминание из прежней жизни. Разумеется, сам Томми убежден в противном. Это вполне естественно: ведь он не философ и не привык ломать голову над…

— Шшш! — злобно прошипел Томми. — Вы своей болтовней навлечете на нас беду!

На Севере жизнь людей всегда висит на волоске. Исполнение подобного предсказания обычно не заставляет себя долго ждать. Так вышло и на этот раз. Плывшие на лодке почувствовали легкое сотрясение воздуха, и вслед за этим искрящаяся стена, висевшая над ними, закачалась. Все три гребца, как один человек, яростно заработали веслами, и «Ля Бижу» молнией выскочила из-под ледяного навеса. В тот же миг раздались, один за другим, несколько громких залпов, и в реку посыпались огромные сверкающие глыбы льда. По взбудораженной поверхности воды пошли кругами высокие волны; лодка, не будучи в силах подняться на гребень этих волн, зачерпнула носом и наполнилась водой.

— Что я вам говорил, болтуны вы проклятые!

— Молчите и черпайте живее воду! — резко оборвал шотландца Корлис. — Иначе вы вскоре будете лишены удовольствия попрекать нас!

Взглянув на Фрону, он покачал головой, а она подмигнула ему в ответ, и они оба рассмеялись, словно дети после рискованной, но благополучно закончившейся шалости.

Осторожно пробираясь под нависшими и ежеминутно грозившими рухнуть льдинами, «Ля Бижу» бесшумно обогнула последний тихий залив и очутилась перед грозной стеной, отвесно поднимавшейся из воды; здесь берег состоял из громадных голых скал, изборожденных и изрытых временем, пострадавших от многих врагов: от реки, подмывавшей их основание; от дождя, изрывшего некогда гладкую поверхность их бесчисленными рытвинами; от солнца, не желавшего оплодотворять их бесплодную почву и одеть их свежей зеленью, которая скрыла бы их отталкивающую наготу. Река яростно накидывалась на них, с бешеной силой устремлялась на грозные стены; но затем волны, словно потерпев поражение, затихали: главное течение отступало от берега и снова отклонялось к середине реки. Но зато вдоль всей неприступной стены твердыни кипела непрерывная борьба; волны шли одна за другой на приступ, проникая внутрь каждой пещеры, каждой расщелины и заливая их пенящимися и ревущими потоками воды.

— А теперь навались на весла! Не плошать! — раздалась в последний раз команда Корлиса.

Лодка подходила к самому опасному месту, где стоял такой оглушительный шум, что среди него человеческий голос казался писком цыпленка во время землетрясения. «Ля Бижу» еще быстрее помчалась вперед, одним взмахом перенеслась через струю течения и очутилась в самой середине ревущих и бурлящих волн. Раз — два, раз — два; весла мерно опускались в воду. Враждебная стихия пыталась разломать хрупкую лодчонку на щепки и швыряла ее туда и сюда, так что весь корпус ее дрожал от толчков. Лодку стало швырять из стороны в сторону, но Фрона держала ее, словно в тисках, и не давала ей отклоняться ни вправо, ни влево. Вдруг девушка увидела впереди огромную расщелину, зиявшую в скале. «Ля Бижу» по-прежнему быстро неслась вперед, но встречный поток воды, вырывавшийся из расщелины, удерживал ее на месте: лодка то подвигалась вперед, то ее снова относило назад; могучая река, казалось, играла с людьми и издевалась над ними.

Прошло целых пять минут, из коих каждая казалась вечностью, прежде чем лодке удалось миновать расщелину. Еще через пять минут опасное место осталось шагах в ста позади. Раз — два, раз — два; гребцы больше ничего не знали, ни о чем не думали; они уже не видели ни неба, ни земли, ни реки; они видели и сознавали лишь одно: вокруг них ревущий и пенящийся поток, готовый поглотить их, а вблизи, рядом, грозные скалы, готовые разбить их лодку в щепки. Весь мир ограничился для них этим узким пространством. Где-то там, далеко позади, за пределами его, было начало всего; где-то впереди, там, где кончался шум и яростная борьба, мерещился конец этого ужаса — тот конец, к которому надо было стремиться.

А Фрона по-прежнему железной рукой управляла лодкой. Пядь за пядью «Ля Бижу» продвигалась вперед, не поддаваясь бешеному потоку, старавшемуся отбросить ее назад; она боролась за каждый шаг, и весла продолжали подниматься и опускаться мерными взмахами: раз — два, раз — два. Все окончилось бы благополучно, если бы страх не обуял вдруг трусливую душу Томми. Его весло ударилось о льдину, плывшую под водой. Льдина внезапно вынырнула на поверхность, разбрызгивая вокруг пену, перекувырнулась и снова погрузилась в воду, засасываемая подводным течением. Томми сразу представилось, что и он сейчас точно так же пойдет ко дну, ногами вперед, судорожно хватая руками пустоту. Он уставился широко открытыми от ужаса глазами на зловещую льдину, и поднятое весло его так и осталось в воздухе. В тот же миг лодка понеслась обратно, мимо насмешливо открытой пасти расщелины, мимо грозных скал, к тому месту, где начинался водоворот.

Когда Фрона очнулась, она лежала на корме, откинув назад голову, уставившись на солнце; из груди ее вырывались рыдания. Корлис тоже упал на дно лодки и лежал там, с трудом переводя дыхание; на носу сидел шотландец, судорожно глотая воздух, опустив голову на колени. «Ля Бижу» тихо ударилась о ледяную кайму берега и остановилась. Наверху сверкала радужная стена, похожая на волшебный замок; солнечный свет, отражаясь в граненой поверхности ледяных алмазов, окутывал их ярким сиянием. По хрустальной глади текли серебристые ручейки; в этой прозрачной глубине словно таилась разгадка всех великих вопросов жизни и смерти, объяснение конечной цели человеческого существования — в этой бездонной, сверкающей лазури, раскрывавшейся, словно видение из мира снов, и обещавшей дать проникшему в сердце ее вечный, безмятежный покой и полную неподвижность. Высоко над головой лежавших в лодке людей возвышалась ледяная башня; стойкая в своей массивности, она еле заметно качалась взад и вперед — тихо-тихо, словно нива, колеблемая легким летним ветерком. Но Корлис глядел на нее равнодушным взором. Ему только бы лежать тут, лежать без движения, жадно вдыхая воздух — вот все, чего он жаждал. Дервиш, долго кружась на месте и докружившись до того, что все вокруг превращается для него в одно бесформенное пятно, начинает постигать сущность мира и неделимость божества; точно так же и обыкновенный смертный, если ему приходится грести тяжелым веслом, грести до изнеможения, до бесчувствия, может временно скинуть с себя оковы плоти и очутиться вне времени и пространства. Именно это и случилось с Корлисом.