Призраки бизонов. Американские писатели о Дальнем Западе - Линдсей Вэчел. Страница 118

Человек из двуколки, казалось, был очень расстроен.

— Я всего лкшь делаю то, что мне поручено, — оправдывался он.

Кэл поднял палку широким угрожающим жестом.

— Я намерен держаться за все, что имею, до тех пор, пока мне будет нужно, — проговорил он с расстановкой. — И убью любого, кто попытается меня выгнать.

Сборщик налогов, огрев свою упряжку кнутом, поспешил прочь.

В эту минуту я всей душой был за старого Кэла. Потому что в голосе его звучала неприкрытая правда. «Я убью его» — вот как он сказал. То же говорили, случалось, и другие мужчины, но слишком часто угроза служила способом скрыть свою слабость. А старому Кэлу приходилось в жизни убивать, он знал, как это делается при надобности.

Он повернул к дому, нащупывая путь палкой. Я шел за ним, расправив плечи. Я по-прежнему боялся его, но больше не чувствовал себя одиноким. Кэл вновь улегся на койку, прикрыв глаза рукою. Я присел на корточки, готовый ждать, сколько понадобится. Где-то был он сейчас? В этой канзасской хижине, размышляя о сборщике налогов? Или, быть может, за бревенчатыми стенами торговой фактории, далеко на Западе, планируя оборону против размалеванных дикарей? Где бы он ни был, он помнил, что я здесь. Потому что чуть погодя он сказал:

— Принеси мне ружье.

Я был польщен поручением, но не знал, какое именно ему нужно. У него было четыре, все они висели на стенах кухни, Я не смел до них дотронуться и только восхищался издалека. Теперь же я растерялся, но как было сознаться в своем невежестве? Ружья — дело мужское, поэтому мужчина, конечно, должен понимать толк в ружьях. Но лишь одно из ружей Кэла напоминало такое, как было у нас дома.

На жизнь Кэла Кроуфорда пришлись разные этапы в развитии огнестрельного оружия. В дни своей ранней юности постоянными спутниками его были кремневые ружья, а по мере продвижения цивилизации на Запад он начал пользоваться капсюльными. И еще до того, как померк свет его глаз, ему стали доступны металлические гильзы и магазинные винтовки. Поэтому на стене присутствовали все три типа. Одно из ружей было кремневым, с исцарапанным ложем, утыканным медными головками гвоздей.

Я взобрался на стул и достал кремневое из-за его причудливого вида. Мартышка сначала запротестовала: «Уг! Уг!» — но я пояснил: «Он требует ружье».

Больше она не пыталась мне мешать. Осторожно я перенес причудливое старинное длинноствольное ружье в другую комнату и вложил в руки Кэлу. Он узнал его на ощупь и улыбнулся:

— Не то, паренек. — Он повертел его, погладил. — Оно досталось мне от Горба Бизона в сорок третьем; потом я дважды терял его, а напоследок снова вернул себе. Вот, посмотри сюда, парень! — Он взвесил на руке прядь длинных черных волос на куске кожи, подвешенной к петле спуска. — Это скальповая прядь Горба Бизона.

Сжавшись, я прикоснулся к ней и подумал: вот и притронулся к индейскому скальпу и знаю человека, снявшего этот скальп.

— Принеси остальные, парень. И патроны тоже.

Я перенес ружья по одному и несколько раз ходил за грязными расшитыми бисером и иглами дикобраза сумками, где хранились свинцовые пули и капсюли, за двумя рогами с порохом, такими тонкими, что сквозь них можно было смотреть на свет, и за парой металлических пороховниц, и за коробкой патронов.

— Положи здесь, — велел Кэл Кроуфорд. — И можешь идти.

Но через полчаса, вернувшись, я был разочарован. Старик спал, и Мартышке пришлось переносить ружья на прежнее место.

С того дня Кэл никуда не выезжал больше. Он оставался дома, чтобы защищать последний бастион своей империи, ничтожные сто шестьдесят акров. И тут впервые стал проявлять беспокойство. Дважды принимался он свистом подзывать свою собаку, а я не осмеливался напомнить, что пес не откликнется больше. Часами просиживал Кэл в хижине, ощупывая бревна стен, обмеривая окна, перебирая вещи. Его дочь-индианка тоже забеспокоилась, но молчала. Она застывала порой, глядя на Запад, всегда на Запад, словно ожидая кого-то. Ждал и Кэл Кроуфорд, но совсем другого гостя.

И все же за мной пришли раньше, чем за ними. Один человек, возвращаясь в наши края из городка, завернул сюда на фургоне с тесом, чтобы сообщить:

— Бак, твой папка сказал, что можно тебя захватить и подвезти до дому, раз уж я все равно еду мимо.

Он слез с фургона и стал бродить взад-вперед, разминаясь и посматривая по сторонам. Мартышка вышла к нам, но ничего не сказала, лишь взглянула на меня с вопросом,

— Это приятель отца, — объяснил я. — Отец говорит, что мне нужно вернуться домой.

Она не ответила. Просто прошла в дом, чтобы там взять причитающуюся мне плату, три доллара серебром.

— Я только захвачу вещи, — сказал я проезжему, — и мигом обратно.

Собрать пожитки было делом нелегким. Но моя чистая рубаха была в той комнате, где лежал Кэл на своей койке; даже приличия ради следовало сказать ему, что я уезжаю.

— До свидания, мистер Кроуфорд, — сказал я вежливо, — За мной приехали, чтобы подвезти до дома.

Какое-то время он молчал, прикрыв рукой глаза. Потом сказал резко.

— Ладно. Можешь ехать. Я и один справлюсь с ними.

Значит, все-таки что-то должно случиться, и, уехав домой, я так и не пойму, что именно. Но главным было не это. Главным было то, что Кэл Кроуфорд нуждается во мне.

— Черт, мне не так уж важно уехать сейчас, — сказал я ему. — Что за спешка! Скажу, что решил остаться еще на время.

— Как знаешь, — ответил Кэл Кроуфорд. Просить он ни за что не стал бы. Но он подарил мне достоинство, которого раньше я не знал. Я сам мог сделать выбор. И если пожелаю, остаться.

Когда я объяснялся с проезжим, тот решил, что я спятил; так и сказал мне.

Ни Кэл, ни Мартышка не проронили ни слова о том, что я славный парень и что они благодарны. Они просто продолжали ждать.

Однажды перед рассветом меня из глубокого сна подняло прерывистое дыхание Кэла, а может, присутствие его дочери. Она держала высоко лампу и, глядя на Кэла и обращаясь к нему на своем языке, прикладывала корявую смуглую ладонь к его лбу, а он сердито сбрасывал ее.

С мольбой она поглядела на меня и вышла, но в неверном свете лампы я разглядел в ее руке веревку: она шла запрягать лошадь. По этому я догадался, что она отправляется за доктором. Я перепугался, как никогда в жизни. Мне стало ясно, чего ожидал Кэл Кроуфорд.

Он раньше уже встречался с этим — отражал, избегал, побеждал. Теперь ему предстояло вновь сойтись лицом к лицу — а может, он думал, что перед ним какой-то иной враг.

— Подай ружье, парень, — задыхался он. — И помоги мне сесть.

В прошлый раз он предпочел магазинную винтовку, поэтому я и принес это ружье, но он с презрением отверг его.

— Чего оно стоит? — возмутился он. — Подай такое, из которого мужчина может стрелять! И проверь, чтобы кремень был острым, а порох сухим!

Тогда я принес ему длинное старое кремневое ружье, у которого с петли свисала скальповая прядь Горба Бизона. Руки старика схватили и огладили ружье.

— Это, конечно, не то, что моя добрая Старушка Буря, — пробормотал он, — но сойдет. Огляди-ка скалы, парень, и дай знать о том, что видишь. Да держи голову пониже.

Ответ мой прозвучал не громче шепота:

— Пока никого, мистер Кроуфорд.

Держись в стороне и освободи мне обзор — вот и все, что нужно, — сказал он. Теперь его дыхание стало глубоким и частым. — И вот что, парень. Если я отдам концы, беги и прячься. Ничего не бойся. Если они поймают тебя, то, скорее всего воспитают как своего. — У него получилась кривая усмешка. — Бывает, люди живут куда мерзостнее индейцев.

Мне хотелось убежать, но не от индейцев, а от Кэ-ла Кроуфорда и от его врага. Не думал, что мне придется оставаться с ним один на один, пока Мартышка не явится с доктором. До сих пор удивляюсь, зачем вообще она затеяла это. Может, гордилась тем, что он содержал ее на манер белых женщин, и до конца хотела ради него поступать так, как поступала бы белая женщина.