Призраки бизонов. Американские писатели о Дальнем Западе - Линдсей Вэчел. Страница 75

Мы с Джойсом перешли улицу, лавируя между всадниками, что было нелегко: лошади беспокоились не только потому, что чуяли приближение бури, но и потому, что общее возбуждение передалось им. Любая лошадь, кроме самой дурной, чувствует настроение седока. Они вертелись, пятились, дергали головами, так что слышно было звяканье мундштуков и приглушенный беспокойный перестук копыт. То и дело кто-нибудь из всадников поворачивал своего коня и пускал его карьером вдоль по улице, а затем снова возвращался к остальным — как жокей перед стартом. Джойс побаивался лошадей и потому излишне много вилял, а затем трусил вдогонку за мной, как старикан какой-то. Я догадывался, что все провожают нас взглядами; к тому же было неловко оттого, что я иду куда-то пешком, вместо того, чтобы ехать верхом, но Джойс сказал, что это недалеко, и к тому же у него не было лошади, а посадить его к себе за спину было бы еще глупее. Я ни на кого не смотрел. Проходя под самой мордой у коня Фернли, я почувствовал, что деревенею, но Фернли туго натянул поводья и ничего не сказал.

Только мы пересекли улицу, Уайндер окликнул меня по фамилии. Когда это делается нарочито, то может вывести из себя, и я приостановился было, но совладал с собой и пошел дальше.

— Крофт! — крикнул он еще раз и, видя, что я не останавливаюсь, заорал во всю глотку и со злобой: — Крофт, скажи судье, чтобы он поторапливался, если хочет проводить нас!

Джойс прерывисто, с присвистом дышал, и не только от спешки. Я понимал, каково ему. Уайндер своим окриком наложил на нас обоих клеймо. В голове у меня между прочими мыслями мелькнула и такая, что, как оказалось вдруг, никого из этих людей я не знаю, все они мне чужие и ко мне враждебны — все, кроме Джила. А ведь большинство из них я знал — в лицо, и по работе, не раз случалось и словом перекинуться, и относился всегда к ним хорошо — тихие, безобидные люди и в то же время самые независимые в мире и вовсе не из тех, которых можно подбить на что угодно, если взять каждого в отдельности. А вот теперь они остервенели, а, может, просто решили, что им следует остервенеть, и достаточно было брехнуть что-то про судью Тайлера, чтобы они стали на меня смотреть так, будто я изнасиловал всех их сестер подряд, а то и матерей. И непонятнее всего то, что, может, только два-три человека, те, что работали с нами на ранчо Дрю, действительно знали Кинкэйда; он трудно сходился с людьми. И я бы поставил десять против одного, что не два и не три из них, а куда больше грешили угоном, потихоньку перетавривая скот. И вовсе не такая это была редкость, как может показаться: горные пастбища тогда были еще широко открыты для всех, и ковбои стекались туда со всех концов коровьего края — от Рио до Тетонских гор. Да это особенно и не преследовалось — главное, знать меру и не наносить никому ощутимого ущерба. Не одно хозяйство с того и пошло — тут ухватит, там урвет…

— Не обращай внимания на этого крикуна, — сказал я Джойсу.

Однако я недооценил парня — трусить-то он, конечно, трусил, но не это было у него на уме.

— Сумеет он удержать их, как вы думаете? — спросил он.

Речь шла о Дэвисе, и слово «он» Джойс произнес будто с большой буквы.

— Конечно, сумеет. А Ризли что, тоже у судьи торчит?

— Да, когда он здесь, — ответил Джойс, не глядя на меня. — Мы должны раздобыть его… Во что бы то ни стало должны.

— Не бойся, раздобудем, — успокоил я его.

Он вывел меня на поперечную улицу, и мы зашагали быстрее. Мостков здесь не было, каблуки мои увязали в грязи. На обочине и у своих домов стояли люди и смотрели в сторону перекрестка — мужчины без курток, поеживавшиеся на ветру, женщины, которых было большинство, выскочившие на улицу в фартуках, накинув на головы платки. Они провожали нас взглядами, и видно было, что они и хотят нас спросить и побаиваются. Один человек, стоявший у себя на крылечке, попробовал пошутить:

— Что происходит — на скот облава?

— Угадали, — не остался я в долгу. — Именно облава.

Джойс покраснел, но ничего не сказал. Он по-прежнему не смотрел на меня. Вдруг я понял, что мальчишка и меня опасается. Я для него тот же ковбой, и вдобавок незнакомый…

— Все не так просто, — продолжил я наш разговор. — Они еще сами не решили, что делать.

Джойс счел нужным сказать:

— Мистер Дэвис думает, они вряд ли поедут. Особенно если кто станет их удерживать…

У меня такой уверенности не было. Большинство людей больше всего на свете боятся прослыть трусами и, если выбирать из двух зол: физическая трусость и отсутствие гражданского мужества, то первое окажется несравненно страшнее. Можно найти много громких слов, чтобы прикрыть отсутствие гражданского мужества, но даже животное безошибочно распознает, когда ты сдрейфил. Если считать, что ценность определяется редкостью, то гражданское мужество должно бы цениться куда выше, чем обычная смелость; боюсь только, что это относится лишь к бриллиантам и звонкой монете. Что до прочих редкостей, на них охотников немного. То, что произошло, близко задевало каждого и побуждало к немедленным действиям, Дэвис же пытался этим действиям помешать, выставляя доводы расплывчатые и малопонятные. Ему бы в своих речах на здравый смысл напирать или проявить дерзость, или, на худой конец, высмеять их, а я что-то не был уверен, что он на такое способен. А нет, так ему предстояло скоро убедиться, что направляют людские поступки не какие-то туманные, хоть и многочисленные «мы», а те немногие «они», которые скажутся на месте в нужный момент, а чем они потом эти поступки объяснят — дело десятое.

— Все может быть, — сказал я.

— Он говорит, им нужен вожак, кто-нибудь, на кого потом свалить вину.

— Так сказать, козел отпущения?

— Да, он говорит, без этого невозможно. Хорошее ли, плохое люди затевают, им нужен кто-то, на кого можно в случае чего свалить вину, без этого они никуда…

— Иногда без главаря дело просто не ладится.

— Это одно и то же, — возразил он. — А в опасном деле так без него вовсе не обойтись.

Мы продолжали свой путь. Чтобы не отставать от меня, Джойсу приходилось чуть ли не бежать. Наконец я спросил:

— Значит, мистер Дэвис считает, что вожака у нас нет?

— Да. Потому-то он и думает, что они будут ждать. Я поразмыслил и понял, что он прав. В этом была наша слабина: мы ждали кого-то, а кого, сами не знали. Бартлет, правда, произнес зажигательную речь, но на речах далеко не уедешь. Мур был единственным человеком, который мог повести нас за собой, но Мур никогда бы не согласился.

— В общем-то, он недалек от истины, — сказал я.

— Только бы нам разыскать Ризли, — сказал Джойс, — прежде чем они найдут кого-то.

Мы прошли дом, обнесенный белым частоколом, и еще один, где во дворе цвели четыре куста сирени. Их благоухание казалось каким-то неуместным, словно бы отвлекало нас от дела более важного.

— А знаешь, — решил я подразнить его, — по-моему, Дэвис не так уж хочет, чтобы этих угонщиков изловили. Тебе не кажется, что, по его мнению, закон тоже не без изъяна?

Тут он наконец посмотрел мне прямо в лицо, и я понял, почему Дэвис не прочь с ним поговорить. Он был прыщав, узкоплеч и нескладен, но глаза смотрели совсем не по-мальчишески.

— Может, и так, — сказал он, — и, может, он прав. Может, и лучше им уйти бы от погони, — и запальчиво прибавил: — И все оттого, что он добрый.

— Ну, еще бы. Доброта — это похвально.

— Но он не позволил бы им уйти, — с досадой продолжал Джойс, — и хотел бы, а не позволил, будь у него малейшая уверенность, что им дадут шанс оправдаться!

— Ну, еще бы, — повторил я. И спросил: — А ты как? Поедешь, если мы соберем уполномоченный отряд?

Он снова посмотрел себе под ноги и сглотнул.

— Если он захочет, чтобы я ехал, то поеду. Не хочется мне, — прибавил он внезапно, — но, наверное, это мой долг.

— Ну, еще бы! — снова произнес я, лишь бы что-нибудь сказать.

— Вот здесь! — сказал Джойс, указывая на противоположную сторону улицы. Я отшвырнул сигарету.