Смирительная рубашка. Когда боги смеются - Лондон Джек. Страница 94

С современной биологической точки зрения человек как вид отличается от других млекопитающих, в том числе и от приматов, своим особым комплексом генов — геномом, который создается с участием особой структуры ДНК, и сам процесс этот осуществляется на химико-биологическом, кислотно-молекулярном уровне. Джек Лондон был хорошо знаком как с работами Дарвина и Менделя, основателя генетики как науки, так же как и с основами марксизма.

В последней четверти XIX века в западном обществе возник немалый интерес ко всякого рода восточным учениям, парапсихологии и другим течениям философской и религиозной мысли, доказывающим возможность кармических воплощений человека и ищущим способы реконструировать, заставить «вспомнить» прежние жизни. Поскольку мать Джека Лондона увлекалась спиритизмом и эзотерикой, ему были известны основные индуистские практики отключения сознания, «отделения духа от тела», демонстрируемые йогами и поныне.

И писателя особенно интересовал способ передачи из поколения в поколение духовного опыта предшественников героя, что могло бы стать необычным и увлекательным сюжетом романа.

Трудно сказать, как относился Джек Лондон к такого рода экспериментам — скорее всего иронически, но как писатель, он не мог обойти такую необычную и потрясающую проблематику! Осталось ею лишь воспользоваться и развернуть в привлекательный сюжет…

Начало романа как бы ошарашивает читателя. Рассказчик, Даррел Стэндинг, был профессором агрономии в сонном калифорнийском городке Беркли и в порыве гнева неожиданно даже для себя в одной из геологических лабораторий убил собственного коллегу. В тюрьме его жизнь осложняется провокацией некоего поэта-фальшивомонетчика Сесила Уинвуда, показавшего из шкурных соображений, что Стэндинг спрятал в тюрьме динамит. Напуганное начальство пытает несчастного Даррела, то и дело заключая его в смирительную рубашку. Она-то, как предметная деталь и символ пенициарной системы Америки, красной нитью проходит через все повествование и вынесена в заглавие. Уже этой весьма правдоподобной, реалистической ситуации хватило бы на роман.

Однако естественное желание всякого заключенного сохранить себе жизнь, вырваться из лап «грызунов-надзирателей» (тут они еще и великолепно типизированы) и уйти из ненавистной тюрьмы приводит его к попытке (и очень удачной) освоить методику предельного расслабления, приемы временного умирания, уже давно известные индийским йогам.

Этой традиции 2,5 тысячи лет. За 200 с лишним лет до н. э. она была изложена йогином Патанджали. Йоги не имели представления о генетике — по их теории, физическое тело разлагается (если не сжигается) и никакой информации передать не может. Однако некий психокомплекс передается от человека к человеку духовным путем.

В основе тайного (оккультного) учения йогов лежит весьма поэтическая и гиперболизированная картина как мира, так и возможностей посвященного человека, нарисованная Патанджали и его учениками. Пройдя восемь ступеней самосовершенствования, йогин становится «сверхчеловеком», которому доступно ясновидение как «знание прошедших и будущих событий», «способность посылать душу в иные миры, то есть совершать межзвездное путешествие, видеть насквозь собственное тело и тела других людей».

Джеку Лондону было бы грех не воспользоваться таким богатым поэтическим материалом и не наделить своего героя, кроме всего прочего, чертами оккультного супермена. Разумеется, герой романа вовсе не йогин в нравственно-психологическом смысле слова. Он не может скорректировать свою карму и подавить собственную агрессию — «красный гнев» или отказаться от мщения своим угнетателям. Он лишь освоил оккультную практику снятия физической и душевной боли и погружения в самогипноз, отключения от внешнего мира и даже частичного умирания, что практикуют и настоящие йоги.

Человек, скованный смирительной рубашкой, обреченный тюремными порядками на полную неподвижность, получает невероятную свободу передвижений, погружаясь в галлюцинации, подобные состоянию наркотического опьянения, проносится по странам и континентам, даже прикасается непосредственно к звездным мирам, то есть нарушает всякие представления о привычном для читателя хронотопе — материальном единстве пространства и времени.

Повествуя о кармических воплощениях персонажа, автор исходит из чисто научной концепции единой человеческой личности, появляющейся на переломных или знаковых общественно-исторических этапах земного бытия. Здесь идет речь о пребывании под разными именами того же самого Стэндинга в каменном веке, в египетском рабстве, в Древней Иудее времен Пилата и Христа, в окружении французской средневековой королевской знати, в пустынных песках южной части современной Северной Америки, во времена сражений с индейцами и мормонами после присоединения Калифорнии к США, принадлежавшей когда-то Мексике, о плавании матроса в холодных восточных и северных морях, где он переживает на скалистом необитаемом острове судьбу Робинзона Крузо, о заключении прапрадеда героя в тюрьму в период становления империи Чосон и преобразования ее в Корею.

Здесь автор опирался на романический опыт Г. Мелвилла, Р. Стивенсона, Д. Дефо, А. Дюма и на жизненный опыт самого Джека Лондона. Ведь не попади он сам в губительный шторм (и не раз!), не окажись он сначала в американской, а затем и в корейской тюрьме — во время Русско-японской войны, да еще в ожидании суда и смертного приговора, кто знает, насколько достоверным показалось бы читателю его повествование.

Итак, полезный для общества человек, знаток сельского хозяйства и современных способов производительного труда, Даррел Стэндинг должен уйти из жизни. Только виноват ли он в совершенном преступлении? Скорее всего — нет. Неукоснительно дает себя знать его воинственный генетический код — ведь за всю историю своих чудесных превращений и реинкарнаций герой отстаивал свое право на существование дубиной и мечом. Поэтому в его крови то и дело вспыхивает «красный гнев», тупая и беспричинная жажда крови и мести, которую он не может обуздать, даже будучи уважаемым профессором.

Такой ли уж матерый преступник Даррел Стэндинг, борющийся то и дело как «вид» за свое выживание? Это отнюдь не праздный в данном случае вопрос. Именно в таком ракурсе повествования автор тесно соприкасается с концепцией «социального дарвинизма». Борьба за место под солнцем была чрезвычайно характерна для американской жизни четырех последних веков, а Джек Лондон благоговел перед точной наукой своего времени. Духовная атмосфера романа, как мы убеждаемся, пестра и многосоставна. Здесь имеют место и научная, и эзотерическая составляющие.

Порою в старой советской критике можно было прочесть обвинения писателя в расистской оценке людей и событий. Думается, однако, что образы вавилонского азиата или знатного корейца, римлянина, француза, шведа и стопроцентного американца, в личинах которых выступает поочередно предок Стэндинга, красноречиво свидетельствуют, что речь идет о единой истории и духовности человечества. Следовательно, писатель как романист пытается представить читателю концепцию особого, своеобразного гуманизма, опирающегося на общий многовековой опыт стран и народов планеты.

В книге, однако, больше внимания уделено современности. Но нынешней жизни Стэндинга не позавидуешь — она ограничена не только тюремной камерой-одиночкой, но и сковывающей тело и доставляющей немалые мучения смирительной рубашкой, которую то и дело пытаются покрепче зашнуровать отпетые палачи по должности и душевному призванию — начальник тюрьмы Азертон, старший надзиратель капитан Джеми, тюремный врач доктор Джексон и их добровольный помощник — староста тюрьмы заключенный Эл Хэтчинс.

Обреченный Даррел продемонстрировал тюремщикам пример личного мужества и в конце концов заставил их отступить — прекратить зашнуровывать его в смирительную рубашку. Азертон испугался, что проверочная комиссия, вызванная по просьбам оказавшихся на свободе заключенных, до него таки доберется. Джеми тоже перестал приходить на процедуру затягивания веревок — то ли нервы не выдержали, то ли совесть заговорила. Типизируются эти персонажи с учетом их индивидуальности — тут своя художественная диалектика.