Собрание сочинений в 14 томах. Том 3 - Лондон Джек. Страница 70

Если Леклер давал Батару полрыбы, а другим собакам по целой, Батар отнимал у них рыбу. Он добирался до запасов пищи, оставленных путниками на дорожных стоянках, совершал много других пакостей и под конец стал грозой всех собак и их хозяев. Когда Леклер однажды избил Батара и приласкал Бабетту – Бабетту, которая работала вдвое хуже, чем Батар, – тот повалил ее в снег и раздробил ей заднюю ногу своими могучими челюстями так, что Леклеру пришлось застрелить собаку.

Так, в кровавых драках, Батар подчинил себе всех своих товарищей по упряжке, установил для них законы пути и кормежки и заставил их подчиняться этим законам.

За пять лет он только раз услышал доброе слово, только раз ощутил ласковое прикосновение руки и не понял, что это такое. Он подскочил, словно дикий зверь, каким он и был в действительности, – и челюсти его сомкнулись в мгновение ока. Тот, кто сказал ему доброе слово и ласково погладил его, был миссионер из Санрайза, новичок в этих местах. После этого случая он шесть месяцев не писал писем домой, а врачу пришлось проехать двести миль по льду из Мак-Куэсчэна, чтобы спасти его от заражения крови.

Когда Батар появлялся в лагерях и поселках, люди и собаки подозрительно настораживались. Люди при встрече с ним угрожающе заносили ногу для пинка, а собаки ощетинивались и показывали клыки. Как-то раз один человек ударил Батара ногой, а пес стремительной волчьей хваткой стиснул ему икру челюстями, как стальным капканом, и прокусил до кости. Человек твердо решил прикончить его тут же, но Черный Леклер бросил на него зловещий взгляд и кинулся разнимать их с охотничьим ножом в руках. Убить Батара… – ах, sacredam! – это удовольствие Леклер приберегает для себя. Когда-нибудь он его получит, или же… э, все равно! Кто может знать заранее! Так или иначе, задача будет разрешена.

Ведь каждый из них стал для другого задачей, которую предстояло решить. Каждый вздох одного был вызовом и угрозой для другого. Ненависть связала их так, как никогда не могла бы связать любовь. Леклер упрямо ждал того дня, когда покоренный Батар будет, угодливо повизгивая, пресмыкаться у его ног. А Батар… Леклер знал, что у Батара на уме, и не раз видел это в его глазах. И так ясно он это видел, что постоянно оглядывался, когда Батар был у него за спиной.

Люди удивлялись, почему Леклер отказывается продать пса, даже за высокую цену.

– Вот укокошишь его в один прекрасный день – и пропадут твои денежки, – сказал однажды Джон Хемлин, когда Леклер ударил Батара ногой и тот, задыхаясь, валялся в снегу, и никто не знал, сломаны у него ребра или нет, и не решался подойти посмотреть.

– Эт-то, – сухо проговорил Леклер, – эт-то – мое дело, мсье.

И еще люди удивлялись, почему Батар не сбежит от своего хозяина. Этого они никак не могли понять. А Леклер понимал. Он долго жил в глуши, не слыша человеческой речи, и научился понимать голоса ветра и бури, вздохи ночи, шепоты рассвета и шум дня. Он смутно слышал, как растут растения, как сок струится в дереве, как лопаются почки. И он знал еле уловимый язык всего живого; кролика, попавшего в ловушку, угрюмого ворона, что рассекает воздух крыльями, оленя, что бродит в лунном свете, волка, что скользит, как серая тень, в нас между сумерками и ночной тьмой. И с ним Батар говорил ясно и напрямик. Леклер отлично понимал, почему Батар не убегает от него, и все чаще оглядывался на пса.

В минуты злобы Батар являл собой малоприятное зрелище. Не раз бросался он на Леклера, пытаясь вцепиться ему в горло, но неизменно падал в снег, весь дрожа, оглушенный рукояткой бича, который у Леклера всегда был под рукой.

Так Батар научился терпеливо ждать своего часа. Однажды, когда он уже достиг полной зрелости и был в расцвете сил, ему показалось, что этот час настал. Тогда он был уже крупным широкогрудым псом с могучими мускулами, и шея у него обросла густой щетинистой шерстью – точь-в-точь как у чистокровного волка. Леклер спал, закутавшись в меха, когда Батар решил, что время приспело. Он стал бесшумно, по-кошачьи подкрадываться к хозяину, опустив голову до земли и прижав здоровое ухо. Батар дышал тихо, очень тихо и, только подкравшись вплотную к спящему, поднял голову. Он замер и с минуту смотрел, как на покрытой бронзовым загаром бычьей шее, обнаженной и жилистой, мерно бьется пульс в лад с глубоким, ровным дыханием. Он смотрел, и слюна текла у него по клыкам, капая с языка, и в эту минуту он вспомнил свое разорванное ухо, несчетные побои, нестерпимые обиды и без звука ринулся на спящего.

Леклер проснулся от боли, когда клыки вонзились ему в шею, и, как зверь – да он и в самом деле был зверем, – проснулся с ясной головой и сразу все понял. Он обеими руками стиснул шею Батара и, выкатившись из-под мехов, попытался подмять под себя пса. Но тысячи предков Батара хватали за горло бесчисленных лосей и оленей и валили их на землю, и он унаследовал опыт своих предков. Когда Леклер придавил его всей своей тяжестью, Батар подогнул задние лапы и стал рвать ему когтями грудь и живот, раздирая в клочья кожу и мускулы. А потом, почувствовав, что тело человека дернулось и приподнялось над ним, еще крепче вцепился ему в горло. Другие упряжные собаки с рычанием сгрудились вокруг них, и Батар, задыхаясь и теряя сознание, понял, что им не терпится вонзить в него зубы. Но не ими был занят Батар, а человеком – человеком, что на него навалился, и Батар рвал, и трепал, и грыз своего врага из последних сил. Леклер душил его обеими руками, и вот грудь Батара судорожно поднялась, ловя воздух, глаза остекленели и остановились, челюсти медленно разжались, из пасти вывалился черный распухший язык.

– Ну что? Bon! [58] Дьявол ты этакий! – прохрипел Леклер, захлебываясь кровью, заливавшей ему рот и горло, и оттолкнув от себя бесчувственного пса.

И Леклер с руганью отогнал прочь собак, кинувшихся на Батара. Они отступили назад, расселись широким кругом, готовые каждую минуту вскочить, и принялись облизываться, а шерсть у них на загривках встопорщилась и стала дыбом.

Батар быстро пришел в себя, и, услышав голос Леклера, с трудом поднялся и стоял, едва держась на ногах.

– А-а-а! Ты, дьявол! – зашипел Леклер. – Я тебе задать, я тебе буду всыпать досыта, клянусь бог!

Воздух, как вином, обжег пустые легкие Батара, и пес прыгнул, норовя вцепиться прямо в лицо человеку, но промахнулся, и челюсти его захлопнулись с металлическим лязгом. Враги катались по снегу, и Леклер бешено молотил пса кулаками куда попало. Но вот они расцепились и начали кружить взад-вперед, не спуская глаз друг с друга. Леклер мог бы вытащить свой нож. У его ног лежало ружье. Но в нем проснулся и буйствовал зверь. Эт-то он сделает своими руками… и зубами. Батар метнулся вперед, но Леклер сшиб его ударом кулака, бросился на него и прокусил ему плечо до кости.

Первобытная драма в первобытных декорациях – сцена, какие, быть может, разыгрывались в пору дикой юности мира. Поляна в дремучем лесу, кольцо скалящих зубы полудиких собак, а в середине два зверя: сцепившись, они кусаются и рычат, мечутся в бешенстве, задыхаются, стонут, обезумев от ярости, и в страстной жажде крови остервенело рвут друг друга когтями.

Но вот Леклер, изловчившись, хватил Батара кулаком по затылку, сшиб его и на минуту оглушил. Тогда он вскочил на пса и, подпрыгивая, принялся топтать его ногами, словно стараясь вдавить в землю. Он переломил Батару задние ноги и только тогда остановился передохнуть.

– А-а-а! А-а-а! – ревел Леклер, бессильно потрясая кулаком, так как не мог вымолвить ни слова.

Но Батар был неукротим. Он валялся на снегу, беспомощный, и все-таки пытался зарычать, но не мог, и только его верхняя губа слегка подергивалась и вздрагивала. Леклер пнул его ногой, а пес ослабевшими челюстями схватил хозяина за щиколотку, но даже не прокусил ему кожу.

Тогда Леклер поднял бич и принялся хлестать Батара с такой яростью, словно решил рассечь его на куски, и с каждым ударом бича он выкрикивал: