Собрание сочинений в одной книге - Лондон Джек. Страница 117

– Это долина Погибших Душ, – торжественно объявил Торрес. – Мне не раз приходилось о ней слышать, но я никогда не верил в ее существование.

– Я слышала о ней и тоже никогда не верила, – прошептала Леонсия.

– Так что из того? – спросил Фрэнсис. – Мы-то ведь не погибшие души, а живые люди из плоти и крови. Чего ж нам тревожиться?

– Послушайте, Фрэнсис, – заговорила Леонсия, – все слухи об этой долине, которые мне довелось слышать с самого детства, сводились к тому, что ни одному живому человеку, попавшему в эту долину, не удалось оттуда выбраться.

– Предположим, что это так, – невольно улыбнулся Фрэнсис. – Как же тогда слухи достигли внешнего мира? Если никто никогда не вернулся обратно в мир из этой долины, как могло случиться, что все так хорошо о ней осведомлены?

– Этого я не знаю, – призналась Леонсия. – Я только передаю то, что сама слыхала. Признаться, я и сама не верила этим басням, но только уж очень весь окрестный пейзаж подходит к описаниям легендарной долины.

– Никто никогда не возвращался отсюда, – тем же торжественным тоном произнес Торрес.

– Откуда же в таком случае вы знаете, что кто-то когда-то сюда попадал? – спросил Фрэнсис.

– Все погибшие души живут здесь, – последовал ответ. – Вот почему мы никогда не видели их, ибо они никогда не выходили отсюда. Поверьте мне, мистер Фрэнсис Морган, я не безумец и не глупец. Я получил прекрасное образование, учился в Европе и занимался бизнесом в вашем родном Нью-Йорке. Я знаком с различными отраслями науки и с философией, и все же я утверждаю, что это долина, из которой, попав туда, никто не выходит.

– Если даже и так, то мы ведь еще туда не попали, не правда ли? – возразил, теряя терпение, Фрэнсис. – И никто не заставит нас туда спуститься.

Он пополз к самому краю выступа, усеянного обломками щебня и землей, чтобы получше рассмотреть предмет, только что попавшийся ему на глаза.

– Если это не крытая соломой крыша хижины…

В ту же минуту край выступа, за который он держался рукой, осыпался, и не успели все опомниться, как площадка, на которой они только что стояли, обрушилась; путники покатились вниз по склону, сопровождаемые лавиной из земли, щебня и клочьев травы.

Докатившись наконец до густых зарослей кустарника, который задержал их падение, мужчины первыми вскочили на ноги, но, прежде чем они успели подбежать к Леонсии, она поднялась и рассмеялась.

– Именно в ту самую минуту, когда вы заявили, что ничто не заставит нас спуститься в долину, – сказала со смехом она Фрэнсису. – Теперь вы верите?

Но Фрэнсис был очень занят. Он протянул руку и схватил знакомый всем предмет, который катился следом за ними по крутому склону. Это был шлем Торреса, унесшего его из зала мумий. Схватив шлем, Фрэнсис кинул его Торресу.

– Выбросьте его, – предложила Леонсия.

– Это моя единственная защита от солнца, – возразил Торрес, вертя шлем в руках. Неожиданно он заметил какую-то надпись на его внутренней стороне. Он показал ее своим спутникам, прочитав прежде вслух:

– Де-Васко.

– Я слыхала это имя, – прошептала Леонсия.

– Вы должны были его слышать, – подтвердил Торрес. – Де-Васко приходится мне предком по прямой линии. Моя мать была урожденная Де-Васко. Он прибыл в испанские колонии вместе с Кортесом [36].

– И там он взбунтовался, – подхватила его рассказ Леонсия. – Я часто слышала это от отца и дяди Альфаро. С дюжиной товарищей пустился на поиски сокровищ майя. Они вели за собой целое племя прибрежных караибов, человек сто, вместе с их женщинами. Кортес послал за ними в погоню отряд под предводительством Мендозы. Донесения последнего гласят – так говорил мне дядя Альфаро, – что их загнали в долину Погибших Душ и бросили там, обреченных на жестокую смерть.

– Очевидно, Де-Васко пытался бежать отсюда тем же путем, которым мы пришли, – продолжал Торрес, – но майя взяли его в плен, убили и забальзамировали труп.

Надвинув старинный шлем поглубже на голову, он заметил:

– Хотя солнце уже довольно низко на горизонте, оно немилосердно жжет мне голову.

– Ну а меня немилосердно терзает голод, – сознался Фрэнсис. – Живет ли кто-нибудь в этой долине?

– Мне и самому хотелось бы это знать, сеньор, – ответил Торрес. – Из донесения Мендозы известно, что Де-Васко со своим отрядом был брошен здесь на верную смерть, а также то, что ни одна живая душа их после этого не видела. Вот и все, что я знаю.

– Похоже на то, что в этой долине должно расти множество съедобных вещей, – начал было Фрэнсис, но мгновенно прервал свою речь, увидев, что Леонсия срывает с куста какие-то ягоды.

– Послушайте, Леонсия, бросьте сейчас же! И так у нас хватает забот, а тут еще придется возиться с очаровательной, но отравленной юной леди.

– Относительно ягод вам нечего беспокоиться, – ответила она, спокойно их поедая. – Вот поглядит: видно, что их клевали птицы.

– В таком случае приношу вам свои извинения и охотно последую вашему примеру! – вскричал Фрэнсис, набивая себе рот сочными ягодами. – Если бы я мог поймать клевавших их птиц, я бы с удовольствием съел и их.

К тому времени, как они слегка утолили голод, солнце опустилось так низко, что Торрес снял с головы шлем Де-Васко.

– Давайте проведем здесь ночь, – предложил он. – Я оставил свою обувь в зале мумий, а старые сапоги Де-Васко потерял, пока бродил по воде. Мои ноги жестоко изранены, а здесь вдоволь сухой травы – я сплету себе из нее пару сандалий.

Пока он был занят этим делом, Фрэнсис сложил костер и начал собирать хворост для поддержания огня. Хотя они находились в тропиках, долина была расположена на такой высоте, что без костра нечего было и думать о ночлеге под открытым небом. Прежде чем Фрэнсис успел собрать достаточно хворосту, Леонсия, свернувшись в клубок и положив голову на согнутую руку, заснула крепким сном. Фрэнсис заботливо подложил охапку сухих листьев и мягкой травы под ее бок, не обращенный к пламени костра.

Глава XVII

Действие происходило на рассвете в долине Погибших Душ, в Большом Доме деревушки, где обитало племя Погибших Душ. В длину Большой Дом имел добрых восемьдесят футов при сорока футах ширины; высота его составляла тридцать футов. Покрыт он был остроконечной соломенной крышей. Из Дома только что вышел, ковыляя, жрец Солнца – древний старец, едва державшийся от старости на ногах, обутый в сандалии и одетый в длинный хитон из грубого домотканого холста. Черты старого сморщенного лица индейца смутно напоминали тип воинственных конквистадоров. На голове его красовалась странная золотая шапка, увенчанная расположенными полукругом золотыми зубцами. Значение этого головного убора было ясно. Он должен был изображать окруженное лучами восходящее солнце.

Старик доковылял до большого, выдолбленного внутри ствола дерева, подвешенного между двумя столбами, украшенными священной геральдической резьбой. Он взглянул на восточный край неба, где уже розовели первые лучи зари, словно подтверждая, что пришел вовремя, поднял жезл, на конце которого находился плетеный шар, и ударил им по полому стволу. Несмотря на слабость старика и на легкость удара, полый ствол зазвучал и загрохотал, как отдаленные раскаты грома.

Почти мгновенно, пока жрец еще продолжал ударять по стволу, из крытых соломой жилищ, расположенных четырехугольником вокруг Большого Дома, высыпало все племя Погибших Душ. Мужчины и женщины, стар и млад, ребятишки и даже грудные дети на руках у матерей – все явились на зов и толпой окружили жреца Солнца. Трудно было себе представить более древнее, более первобытное зрелище в XX веке. Эти люди, несомненно, были индейцами, однако на их лицах ясно виднелись следы испанского происхождения. Некоторые из них по всем признакам казались чистейшими представителями испанского типа, другие, наоборот, отличались столь же ясно выраженными чертами индейцев. Однако, несмотря на эти две крайности, большинство жителей деревни представляло собой смешанный тип. Еще более странными были их одеяния, не столько у женщин, одетых в скромные длинные хитоны из домотканого холста, сколько у мужчин, чьи одежды из того же холста были самой забавной копией костюмов, модных в Испании во времена первого путешествия Колумба. Лица мужчин и женщин были унылы и некрасивы, отличались отсутствием жизненной силы и энергии, что всегда наблюдается у племен, члены которых слишком близко породнились друг с другом и были долгое время лишены притока свежей крови. Печать вырождения лежала на всех – на юношах и молодых девушках, на детях и даже на младенцах, дремлющих у материнской груди, – на всех, за исключением двух человек. Первым исключением была девочка лет десяти, лицо которой выражало ум, гордость и пылкий темперамент. На фоне тупых физиономий вырождающегося племени Погибших Душ личико ее выделялось, как яркий экзотический цветок. Таким же живым и осмысленным было лицо старого жреца Солнца – умное, хитрое и коварное.