Американская трагедия - Драйзер Теодор. Страница 4

«Американская трагедия» развивает те глубокие гуманистические чувства и мысли, которыми были проникнуты предыдущие романы Драйзера,— это ощущение трагизма жизни простого американца, воплощенное в судьбах Герствуда и Дженни Герхардт, это осуждение духа стяжательства, составляющее пафос «Трилогии желания», это, наконец, отстаиваемое в «Гении» кредо реалистического искусства, призывающее писателя изображать и те стороны жизни, которые вследствие своей обыденности и будничности считаются темой, недостойной художника.

Реалистичны в романе и пейзаж, и те символы и сравнения, к которым прибегает писатель. Книга начинается и кончается сценой сумерек. Глубоко символична сцена гибели Роберты на озере Большой Выпи. Со встречи на озере началась их близость. И теперь все ему напоминает о той прогулке,— «над головой плывет такое же пушистое облачко, как то, что плыло над ним в тот роковой день на озере Крам». Он собирается «поискать здесь водяные лилии, чтобы убить время, прежде чем...» — эти лилии вновь напоминают ту первую, случайную встречу на озере Крам, когда счастливый Клайд «рвал цветы с длинными влажными стеблями и бросал к ее ногам». Эта деталь усугубляет драматизм ситуации, в которую попали Клайд и Роберта.

Драйзер-романист обращает пристальное внимание на психологию своего героя. С той же скрупулезностью, которая была характерна для пейзажа, портрета, для обрисовки деталей, Драйзер передает и анализирует душевные переживания Клайда в ожидании смертной казни. Драйзер специально посетил в тюрьме Синг-Синг Дом смерти, где разговаривал с приговоренными к смертной казни.

Драйзер часто использует внутренний монолог, особенно для воспроизведения смятенного состояния духа Клайда. Газетное сообщение наталкивает Клайда на мысль о возможности отделаться от Роберты. И его внутренний монолог передает всю путаницу и смятение чувств Клайда, загнанного и замученного, пытающегося выкарабкаться из пропасти, в которую его увлекают мысли об убийстве. Пристальное рассмотрение психологии Клайда неразрывно связано с раскрытием социальных причин тех потрясений, которые он переживает.

Большую смысловую нагрузку в романе несет и его заглавие, к которому Драйзер пришел не сразу. В первых вариантах книга носила название «Мираж», оттенявшее призрачность внушаемых американскому народу представлений о жизни. Тема американских иллюзий наиболее полно передана в образах родителей Клайда. Это в их доме на стене висят два десятка изречений и текстов, клеймящих пороки. Узнав о проступке Клайда в Канзас-Сити, мать заклинает его помнить афоризм: «Вино — обманщик; пить — значит впасть в безумие; кто поддается обману — тот не мудр», просит не поддаваться дьявольским искушениям.

Люди, подобные родителям Клайда и Роберты, живут в иллюзорном, далеком от реальности мире, они «рождаются, живут и умирают, так ничего п не поняв в жизни. Они появляются, бредут наугад и исчезают во мгле». В этом Драйзер видит и суть американизма: «Родители Роберты были классическими представителями того исконного типа американизма, который отрицает факты и чтит иллюзии». Золотой мираж губит Клайда, губит человеческую личность, но смысл романа был шире,— за распространение и поддержание этих губительных иллюзий ответственно американское общество. Окончательное название — «Американская трагедия» — отлично передавало пафос романа, но было не по душе издателям, которые считали, что своей резкостью оно не понравится американской публике, и пытались заставить Драйзера вынести в заглавие фамилию главного героя, по Драйзер и здесь не сделал уступки.

«Американская трагедия» завершила очень важную главу в истории борьбы за реалистическое искусство в США, против ограничений, которых требовали буржуазная критика и издатели. Эти требования в конце девятнадцатого века признавал даже такой теоретик реализма, как американский писатель п литературный критик, друг Марка Твена Уильям Дин Хоуэлле.

В 1891 году Хоуэлле утверждал, что в Америке невозможны книги с сюжетом, подобным тому, который лег в основу «Преступления и наказания» Ф. М. Достоевского. Хоуэлле писал: «...одна из мыслей, на которую меня навело чтение романа Достоевского «Преступление и наказание»,— это то, что если кто-нибудь возьмет ноту столь глубоко трагическую в американской литературе, то он совершит ложный и ошибочный шаг... Наши романисты поэтому занимаются более улыбчатыми аспектами жизни, которые являются и более американскими, ищут универсальное в личности скорее, чем в социальных интересах» [5].

Драйзер своим романом опроверг Хоуэллса,— недаром многие критики называли «Американскую трагедию» американским «Преступлением и наказанием», недаром в этом романе можно найти и черты влияния Достоевского, а о своем интересе к Достоевскому и к роману «Преступление и наказание» неоднократно говорил и сам Драйзер, который наперекор Хоуэллсу показал, что трагическая судьба человеческой личности — неотъемлемое свойство американского общества и что «трагическое» и «американское» — близкие понятия.

Драйзер выразил то стремление американских писателей к большим обобщениям, которое отличает литературу США в двадцатые и тридцатые годы. Оно проявилось в творчестве Эптона Синклера и Синклера Льюиса, Шервуда Андерсона и Уильяма Фолкнера, Эрнеста Хемингуэя и Френсиса Скотта Фицджеральда и продолжено в книгах крупнейших современных писателей Америки. Каждый из них создал свою «Американскую трагедию» — по-своему рассказал о трагической судьбе американцев. Особенно показательна в этом отношении документальная повесть Трумена Капоте «Обыкновенное убийство», которая через сорок лет после выхода в свет романа Драйвера вновь выдвигает столь острую для американского общества проблему преступления и наказания.

В этом смысле «Американская трагедия» стала знаменем критического реализма в американской литературе двадцатого века. Она определила основную магистраль дальнейшего развития американской литературы. С появлением «Американской трагедии» связан расцвет критического реализма в США.

Правда, «Американская трагедия» не смогла избежать стандартных для враждебной Драйзеру части американской критики обвинений в тяжеловесности стиля.

Отвечая на подобные нападки критика Г.-К. Уиппля в еженедельнике «Нью рипаблик», Генри Миллер справедливо писал, что «сила романа Драйзера достигается не вопреки, а благодаря его стилю. Эти «дешевые, избитые и старые» приемы помогают ему представить нам мир, на который нам мог бы только намекнуть более элегантный и тонкий стиль. Он использует язык, сознательно или несознательно, в манере, в которой современные авторы, например Джойс, пользуются им намеренно; то есть он идентифицирует свой язык с сознанием своих героев».

Еще определеннее высказалась Маргарет Чедер, которая сказала, что стиль Драйзера отличает то истинное изящество, с каким движется огромный слон, сохраняющий, несмотря на кажущуюся неуклюжесть, истинную грацию в своей походке.

Наиболее же точно этим критикам ответил Герберт Уэллс: «Это гораздо больше, чем простое и жизненное описание типичного бедного уголка американской действительности, освещенного вспышкой печальной трагедии... Она передает большую, суровую реальную правду с силой, которой не может достигнуть никакая грамматическая точность».

Драйзер, писатель-гуманист, видевший враждебность капиталистического строя развитию человеческой личности, не мог не искать путей, которые позволили бы личности действительно свободно развиваться. И Драйзер задумывается над путями создания таких социальных условий, которые сделают невозможными американские трагедии. Во время работы над «Американской трагедией» Драйзер не видел возможности найти разрешения этих острых проблем развития общества. Он говорил: «Я не имею никаких теорий относительно жизни или какого-либо средства разрешить экономические или политические проблемы».

Поиски ответов на вопросы, затронутые в «Американской трагедии», пробудили у Драйзера интерес к победе Октябрьской революции в России. Поездка писателя в СССР, о которой он рассказал в книге «Драйзер смотрит па Россию» (1928), способствовала коренным сдвигам в его мировоззрении. Писатель сблизился с революционным рабочим движением в США, написал боевые публицистические книги—«Трагическая Америка» (1931) и «Америку стоит спасать» (1941). В июле 1945 года Драйзер вступил в Коммунистическую партию США. «Вся логика моей жизни и работы,— писал он в июле 1945 года,— побуждает меня вступить в ряды компартии». И по сей день автор «Американской трагедии» остается крупнейшим мастером реалистической литературы Америки двадцатого века. Не случайно в шестидесятые годы возрос интерес к творчеству Драйзера. Поход против него конформистской критики, начатый сразу же после смерти писателя, последовавшей в 1945 году, литературоведом Лайонелем Триллингом, провалился. О своем уважении к Драйзеру заявил Фолкнер.