Адская бездна. Бог располагает - Дюма Александр. Страница 96

– Да.

– И я тоже.

– В таком случае будьте добры, проводите меня.

В эту минуту она, наконец, посмотрела на него. Казалось, его лицо ее поразило. Удивленный ее пристальным любопытным взглядом, он в свою очередь вгляделся в ее черты, но не нашел в них ничего знакомого.

На вид этой немке было года тридцать четыре, от силы тридцать пять. Она была хороша спокойной и суровой красотой деревенской женщины. Ее бездонные черные глаза, густые волосы цвета воронова крыла и речь, в которой сквозил некий оттенок торжественности, наконец, сама ее манера держаться, отмеченная какой-то непреклонной гордостью, – все это, тем не менее, нисколько не противоречило ее простому наряду – грубой коричневой накидке в голубую полоску.

Оба направились к воротам дома Самуила; она разглядывала Лотарио, он же скорее всего и думать забыл о ней, восхищенный возможностью войти в этот дом и тем, что сами обстоятельства вынуждают его быть смелым.

Шагая рядом, она заговорила с ним, быть может, затем, чтобы заставить и его разговориться:

– Французы, они все от роду насмешники. Этот извозчик насмехался надо мной за то, что сам же не умеет читать. Обычно, когда мне случалось бывать в Париже, меня сопровождал один славный парень из наших краев, он немного говорил по-французски. Но в этом году Господь призвал его к себе. А я все равно и года не могу прожить, чтобы не приехать сюда. Долг, который меня сюда призывает, слишком свят, и я не могу им пренебречь, что бы ни случилось. Ну вот я и здесь. Но вы и представить себе не можете, сударь, сколько невзгод и обид я претерпела, пока добралась. Странно все-таки, как эти люди могут не знать немецкого языка. Да еще все как один смеются, стоит мне заговорить!

Лотарио был слишком взволнован, чтобы ей ответить или хотя бы понять, о чем она говорит. В душе у него звучал иной голос.

Они приблизились к калитке.

Лотарио позвонил, весь дрожа. Каждый удар колокольчика отзывался в его сердце.

Та же старуха, что накануне встретилась Лотарио, подошла, чтобы им открыть.

Отступив в сторону, Лотарио пропустил немку вперед себя.

– Фрейлейн Фредерика у себя? – осведомилась та по-немецки.

– Да, она дома, – отвечала старуха на том же языке.

– Как ее здоровье?

– Превосходно.

– Благодарение Богу! – воскликнула крестьянка с радостью и облегчением. – Моя добрая госпожа Трихтер, скажите ей, сделайте милость, что та, которая всегда приходит по весне, просит позволения повидать ее.

– О, конечно, я вас узнала, – кивнула старуха. – Входите же в дом. И вы входите, сударь.

Госпожа Трихтер подумала, что Лотарио явился вместе с крестьянкой.

Она провела обоих в гостиную, а сама поднялась наверх, чтобы сообщить об их визите Фредерике.

Имя г-жи Трихтер, должно быть, напомнило нашим читателем того грандиозного выпивоху, который в первой части этой истории так внезапно умер у них на глазах в ту минуту, когда подавал прошение Наполеону. Но читатели, вероятно, забыли о том, что прежде чем принести своего дражайшего лиса в жертву собственным великим эгоистическим замыслам, Самуил поинтересовался у самого Трихтера, согласился ли бы тот отдать жизнь, чтобы обеспечить своей матери кусок хлеба. Трихтер утверждал, что умер бы с радостью, лишь бы ей было на что жить. Поэтому, отправив приятеля к праотцам, Самуил посчитал себя должником его родительницы. Он увез ее из Страсбурга и приставил к Фредерике, для которой эта добросердечная и достойная женщина стала более чем служанкой – почти матерью.

Вошла Фредерика.

Лотарио пришлось опереться о спинку кресла, так бурно заколотилось его сердце.

Фредерика же бросилась к посетительнице и горячо сжала ее руки.

– Садитесь же, моя дорогая, моя добрая сударыня!

И она пододвинула ей кресло. Но крестьянка не села.

– Постойте, – сказала она, – дайте сперва поглядеть на вас, налюбоваться всласть. Все такая же… нет, еще красивей, еще веселей, а стало быть, по-прежнему чиста. Благодарение Творцу! Слава тебе, Боже! Я пришла издалека, но такая отрада стоит всех тягот пути.

Только теперь заметив Лотарио, Фредерика слегка покраснела.

– Этот господин с вами, матушка? – спросила она.

– Нет, – отвечала крестьянка. – Я встретила его по дороге сюда. Мы незнакомы.

Тут немного покраснел и Лотарио.

– Мадемуазель, – пролепетал он, – я прибыл к господину Самуилу Гельбу по поручению господина графа фон Эбербаха.

– Графа фон Эбербаха! – вскричала незнакомка.

– Мой друг уехал вот уж добрых полчаса назад, – сказала Фредерика.

– Граф фон Эбербах? – снова вмешалась крестьянка с необычайной живостью, глядя на Лотарио в упор. – Вы упомянули графа фон Эбербаха?

– Вне всякого сомнения, – улыбнулся Лотарио, не понимая, почему это имя ввергло немку в такое возбуждение.

– Так он в Париже? – спросила она.

– Да, он только что назначен сюда послом Пруссии.

– И как он себя чувствует?

– Благодарение Богу, мой дорогой дядюшка в добром здравии.

– Ваш дядюшка? Так вы Лотарио?.. О, прошу прощения… господин Лотарио?

– Вы меня знаете?

– Знаю ли я вас! – вскричала незнакомка.

– Откуда вы? Из Берлина? Из Вены?

– Я… Да какая разница? Вам нет нужды меня знать. Довольно того, что я знаю вас. И ее тоже.

И она окинула его и Фредерику одним взглядом:

– Что ж, дети мои! Бедная женщина, что сейчас говорит с вами, счастлива видеть вас обоих с такими красивыми, невинными лицами, она не устанет благодарить Провидение за то, что в тот малый срок, который ей суждено провести в Париже, ей было дано увидеть вас перед собой вот так, вместе, чтобы полюбоваться вами и вас благословить.

Молодые люди, смущенные ее странным поведением, попробовали было переглянуться, но тотчас оба потупились.

– Но мне представляется, что я никогда прежде не встречал вас, сударыня, – пробормотал Лотарио, только чтобы сказать хоть что-нибудь.

– Вам так представляется?

– О сударь, не спрашивайте ее, – ласково произнесла Фредерика. – Она таинственна, как запертая дверь. И нет такого ключа, что помог бы раскрыть ее секреты. Она мне клялась своей бессмертной душой, что мы с нею даже не родня, но каждый год она проделывает двести или триста льё, чтобы повидать меня всего на несколько минут. Она приходит в отсутствие моего опекуна, упорно избегая встреч с ним, спрашивает, здорова ли я, счастлива ли, – и удаляется.

– Она говорит с вами, только если вы одна? – спросил Лотарио.

– Ну да, одна, – сказала Фредерика.

– Мне пора уходить, – горестно вздохнул Лотарио.

– Нет, нет, – с живостью возразила незнакомка. – Вы – это совсем другое дело, вам можно остаться. Я не скажу ей ничего такого, что вам нельзя было бы услышать. Вы не такие уж чужие друг другу.

– О, так мы не чужие! – радостно вскричал Лотарио.

– Но я никогда прежде не видела этого господина, – возразила Фредерика.

– А я, – признался Лотарио, – впервые увидел фрейлейн вчера утром на террасе.

– Ах, так вы меня видели?

Лотарио осекся, сконфуженный тем, что так торопливо проговорился. Ему казалось, будто по его лицу легко прочесть все, что творится в его сердце.

Немка смотрела на них с улыбкой.

– О, – прошептала она, – вдвоем они могли бы создать рай, если бы Адская Бездна не пролегала между ними.

Затем она обернулась к девушке:

– Ну же, Фредерика, расскажите, что с вами случилось за тот год, что мы не виделись?

– Ах, мой Бог, да ничего особенного, – отозвалась Фредерика. – У меня неделя за неделей проходят, похожие одна на другую. Всегда то же существование, простое, мирное. Те же занятия, те же лица. Ничего нового не происходит. Я работаю, шью, читаю, музицирую, молюсь, думаю о своем отце и своей матери, хотя никогда их не знала.

– Совсем, как я, – промолвил Лотарио.

– А… тот, кого вы называете своим опекуном? – проговорила крестьянка, и ее лицо потемнело.

– Он всегда добр и предан.

– И вы с ним счастливы?