Альбина - Дюма Александр. Страница 20

В эту минуту вошел в комнату человек высокого роста, сухощавый, с угрюмым видом. С глубоким почтением он поклонился Эверарду и пробормотал какие-то слова, из которых будущий воспитанник расслышал только «милостивый государь» и «преданность».

«А, — подумал Эверард, — им хочется узнать, остался ли я по-прежнему дикарем, невежею или, по какому-нибудь случаю, не сделался ли опасным для самолюбивых планов графа. Счастливая минута! Надо бросить искру подозрения и показать, что в случае нужды я могу идти наперекор их планам».

— Батюшка, — отвечал молодой человек, поклонившись графу, — примите мою искреннюю признательность за вашу родительскую заботливость о бедном отшельнике, который давно томится желанием быть посвященным в тайны науки.

— Этот упрек скорее должен пасть на меня, чем на вас, — возразил Максимилиан, — но все это можно поправить, не правда ли, доктор?

— Без малейшего сомнения, — отвечал профессор, — без малейшего сомнения, и мне в тысячу раз приятнее иметь дело с человеком, совершенно не посвященным в тайны науки, чем с людьми, напитанными ложными началами; мне надо будет все строить, но не перестраивать, а это уже много значит. Историю, языки, философию — все начнем мы с основных элементов.

— Чтобы не тратить времени, — возразил Эверард, стараясь прочитать на лице графа действие своих слов, — чтобы не тратить времени, мы лучше примемся за высшие начала, почтенный профессор. В истории, например, я, кажется, не имею нужды изучать факты, но с таким умным человеком, как вы, мне будет приятно проследить идеи, выражающиеся во всемирных событиях. В этом случае кому вы отдаете предпочтение, Гердеру или Боссюэту?

Максимилиан и Блазиус с удивлением посмотрели друг на друга.

— Что касается языков, — продолжал Эверард, — я порядочно знаю французский и английский, могу, по крайней мере, читать Мольера и Шекспира, но если вам будем угодно объяснить мне идеи этих великих гениев, познакомить меня с их духом, в таком случае обещаю вам, доктор, вы найдете во мне если не слишком понятливого, то, по крайней мере, самого усердного ученика.

— Эверард! — вскричал изумленный граф. — Кто научил вас такой мудрости в вашем уединении?

— Само уединение, — отвечал Эверард. — Да, я брал из нашей библиотеки книги, уходил с ними в лес и в каком-нибудь уединенном месте предавался чтению и размышлению. Без сомнения, мои успехи были сопряжены с большими трудностями, но терпение восторжествовало над всем. Я уверен, что могу явиться на испытание в каком-нибудь из наших университетов, и если бы даже осмелился явиться ко двору, не заставил бы вас, батюшка, краснеть, напротив, сделал бы, быть может, вам честь.

— Возможно ли? — вскричал граф. — Да это чудо, доктор, истинное чудо! Мне даже не верится. Спросите его о чем-нибудь, доктор.

Доктор Блазиус с важностью начал экзамен, но он тотчас заметил, что его ученик в некоторых предметах превосходил своего учителя. Эверард, вопреки своей привычной скромности, позволил себе несколько позабавиться над классическим педантизмом доктора.

— Это чудо! — сказал наконец профессор, желая скрыть свое замешательство. — Чудо, которое послало вам, граф, само Небо, конечно, не для вознаграждения незаменимой потери, по крайней мере, для утешения в вашей горести.

— Да, — сказал граф, — радость заставила меня на минуту забыть мое горе. Так, милый Эверард, узнай роковую новость: твой старший брат, мой бедный Альберт…

— Что вы хотите сказать? — спросил Эверард со смущением.

— Он умер, Эверард… Его убила в три дня жестокая горячка, тогда как перед ним открывалась блестящая будущность. Бедный юноша! Он имел столько талантов, так ловко умел держаться на скользкой почве придворной жизни, так искусно выпутывался из всех интриг! И смерть похитила его у меня, Эверард! Но судьба еще не совсем поразила меня; у меня остался другой сын, который так же как Альберт, достоин моей любви и милостей двора. Теперь ты единственный наследник Эппштейнов; для тебя начинается новая жизнь; забудем прошедшее, чтобы подумать о будущем; с этих пор положись на любовь и покровительство твоего отца.

Эверард был бледен; он понял, что роковая новость разрушит все его счастливые мечты.

— Эверард, — снова начал граф, — теперь ты австрийский офицер; вот твой диплом, но это еще не все.

Граф подошел к стулу, на котором лежала шпага, и подал это оружие Эверарду.

— Вот тебе шпага, — продолжал граф. — Верь, Эверард, что ты будешь осыпан милостями двора. Но мы поговорим об этом в другой раз; теперь я оставлю тебя с твоим учителем. Будь весел, милый Эверард, предавайся сладким мечтам; высокая судьба ожидает тебя в Вене, куда мы отправимся через несколько дней.

Граф обнял оцепеневшего Эверарда, кивнул головою доктору Блазиусу, который согнулся почти до земли, и потом вышел из комнаты.

— Через несколько дней отправимся в Вену! — повторил Эверард, бросив печальный взор на диплом и на шпагу. — Боже мой! Что скажет она, когда узнает это? — прибавил он и бросился вон из комнаты; доктор только успел закричать ему вслед: «Господин фон Эппштейн, не забудьте, что ваш отец ожидает вас к обеду».

Через несколько минут Эверард был уже в хижине. Бледный, усталый, он явился перед Роземондою, которая в то время прогуливалась в саду.

— Что с вами, Эверард? — спросила Роземонда.

— Что со мною, Роземонда? — сказал молодой человек. — Приехал граф и, как всегда, привез с собою несчастье.

— Что хотите вы сказать, Эверард?

— Посмотрите, посмотрите! — вскричал Эверард, подавая Роземонде шпагу и диплом.

— Что это значит? — спросила она.

— Вы не угадываете, Роземонда?

— Нет.

— Мой брат Альберт умер, теперь я наследник Эппштейнов, и мой отец, который привез этот диплом и эту шпагу, берет меня в Вену.

Лицо молодой девушки покрылось смертельною бледностью, тогда как на ее устах скользила улыбка.

— Дайте мне руку, Эверард, — сказала она, — и пойдемте в комнату.

Молодые люди вошли в домик. Роземонда села в кресло Джонатана; Эверард поставил свою шпагу в угол и бросил диплом на стол.

— Эверард, — сказала Роземонда, — нынче утром мы говорили об испытании, но только оно настало слишком скоро.

— Что за важность, Роземонда! — отвечал Эверард. — Ужели вы думаете, что я поеду?

— Без сомнения.

— Нет, Роземонда, я не оставлю вас никогда, я поклялся в том.

— Вы не имеете права не повиноваться воле родителя.

— Граф отказался от меня, он сам писал об этом; я ему не сын, он мне не отец.

— Так было прежде; но теперь Богу угодно было соединить вас опять. Вы должны повиноваться, должны ехать в Вену.

— Никогда!

— В таком случае я возвращусь в свой монастырь; я не хочу быть заговорщицею против вашего отца.

— Роземонда, вы не любите меня!

— Напротив, Эверард, из любви к вам я советую вам согласиться на предложение вашего отца. Есть обязанности, налагаемые на человека с самого дня рождения; им нельзя не повиноваться. Покуда был жив ваш брат, вы могли оставаться в безвестности; тогда не на вас лежал долг поддержать славу имени Эппштейнов, но теперь отказаться от наследственных преимуществ вашего рода было бы преступлением против ваших предков и потомков.

— Вы жестоки, Роземонда.

— Нет, Эверард, я говорю с вами, как будто я не существую более. В подобных случаях бедная девушка, как я…

— Но поклянитесь мне в одном, Роземонда.

— В чем?

— Если мне удастся уговорить моего отца отказаться от его намерения, если я поступлю на службу и стану свободным, буду сам располагать собою, поклянитесь мне исполнить ваше обещание.

— Я поклялась, Эверард, принадлежать вам или Богу; клянусь в этом еще раз.

— И я, — сказал Эверард, — клянусь могилою моей матери, что ни одна женщина, кроме тебя, Роземонда, не будет подругою моей жизни.

— Эверард!.. — вскричала испуганная девушка.

— Я дал клятву и не изменю ей.

В эту минуту зазвенел обеденный колокол.