Виконт де Бражелон, или Десять лет спустя. Книга 2 (худ. Клименко) - Дюма Александр. Страница 23
— Ваша мать просто смотрит дальше, чем вы, и перестала уговаривать вас, потому что вы ее не слушаете.
— Я пойду к королю! — закричал он.
— Я только что собиралась вам это предложить. Я сейчас жду его величество: он всегда посещает меня в это время. Расскажите все ему.
Она еще не договорила этих слов, как Филипп услышал шум открываемой в соседней комнате двери и быстрые шаги короля. Принц испугался и поспешно выбежал в боковую дверь, оставив королеву одну. Анна Австрийская расхохоталась и смеялась до прихода короля.
Как заботливый сын, Людовик зашел осведомиться о здоровье королевы-матери. Кроме того, он хотел сообщить ей, что приготовления к отъезду в Фонтенбло закончены.
Услышав ее смех, он успокоился и сам засмеялся.
Анна Австрийская взяла его за руку и весело сказала:
— Знаете, я ужасно горжусь тем, что я испанка.
— Почему, ваше величество?
— Потому что испанки, во всяком случае, лучше англичанок.
— Не понимаю.
— Скажите, с тех пор как вы женились, вам приходилось когда-нибудь упрекать королеву?
— Ни разу.
— А ведь все-таки прошло уже некоторое время, как вы женаты. А ваш брат женат всего две недели…
— И что же?
— И уже второй раз жалуется на принцессу.
— Как, опять Бекингэм?
— Нет, теперь Гиш.
— Вот как! Значит, принцесса порядочная кокетка.
— Боюсь, что так.
— Бедный братец! — рассмеялся король.
— Я вижу, вы прощаете кокетство?
— Когда речь идет о принцессе, прощаю, ибо по сути своей принцесса не кокетлива.
— Может быть, но брат вашего величества из-за этого теряет голову.
— Чего же он хочет?
— Он собирается утопить Гиша.
— Какая жестокость!
— Не смейтесь, он в самом деле доведен до отчаяния. Придумайте какой-нибудь выход.
— Охотно сделаю все, что могу, чтоб спасти Гиша.
— Если бы брат слышал вас, он составил бы против вас заговор, как ваш дядя против вашего отца.
— Нет, Филипп меня любит, и я его люблю. Мы с ним не станем ссориться. Но, однако же, как быть?
— Вы должны запретить принцессе кокетничать, а Гишу ухаживать.
— Только-то? Ну, мой брат составил себе чересчур высокое понятие о королевской власти… шутка сказать: исправить женщину! Мужчину — еще куда ни шло.
— Как же вы приметесь за дело?
— Гиш человек благоразумный, я сумею его убедить одним словом.
— А принцесса?
— Это будет потруднее. Тут одного слова мало. Придется сочинить для нее целую проповедь.
— И надо спешить.
— О, я обещаю приложить все старания. Да вот сегодня после обеда репетиция балета.
— И вы будете говорить проповедь, танцуя?
— Да, матушка.
— И обещаете обратить ее на путь истинный?
— Я искореню ересь либо убеждением, либо огнем.
— В добрый час! Только не впутывайте меня в это дело. Принцесса ни за что мне этого не простила бы. Я ведь свекровь, мне надо ладить с невесткой.
— Государыня, король возьмет все на себя. Знаете, я передумал. Не лучше ли пойти к принцессе и поговорить с ней.
— Это, пожалуй, слишком торжественно.
— Так что же? Для проповеди нужна торжественность, а то ведь скрипки могут заглушить добрую половину моих доводов. Кроме того, надо же помешать брату в его свирепых замыслах… Принцесса теперь у себя?
— Я думаю.
— Какие же главные пункты обвинения?
— Вот они, в двух словах: вечно музыка… постоянные посещения Гиша… подозрение в том, что от мужа прячутся…
— Доказательства?
— Никаких.
— Хорошо. Так я иду. — И король принялся рассматривать в зеркалах свой нарядный костюм и прекрасное лицо, ослепительное, словно алмазы на платье.
— Принц опять дуется и прячется? — спросил он.
— Да, огонь и вода не убегают друг от друга с такой стремительностью, как эти двое.
— Матушка, целую ваши ручки, самые красивые во всей Франции.
— Желаю успеха, государь… Будьте миротворцем.
— Я не прибегаю к услугам посла, — отвечал Людовик. — Значит, я буду иметь успех.
Он со смехом ушел и всю дорогу поправлял то костюм, то парик.
XIV. Посредник
Когда король появился у принцессы, все ощутили живейшее беспокойство. Собиралась гроза, и шевалье де Лоррен, сновавший среди группы придворных, с оживлением и радостью замечал и оценивал все предвещавшие ее признаки. Как и предсказывала Анна Австрийская, участие короля придало событию торжественный характер.
В те времена, в 1662 году, размолвка между братом короля и его супругой и вмешательство короля в семейные дела брата были событием немаловажным. Не мудрено, что самые смелые люди, окружавшие графа де Гиша, с ужасом разбежались во все стороны. Да и сам граф, поддавшись общей панике, удалился к себе.
Как ни был король занят предстоящим делом, это не помешало ему окинуть взглядом знатока два ряда молодых хорошеньких придворных дам, выстроившихся в галереях и скромно опустивших перед ним глаза.
Все они краснели, чувствуя на себе королевский взгляд. Только одна фрейлина, с длинными шелковистыми волосами и нежной кожей, побледнела и пошатнулась, хотя подруга то и дело подталкивала ее локтем. Это была Лавальер, которую Монтале подбодрила таким способом, ибо она сама никогда не чувствовала недостатка в храбрости.
Король невольно оглянулся. Все головы, успевшие приподняться, снова опустились. Только белокурая головка осталась неподвижною: казалось, Лавальер истощила весь запас своих сил.
Войдя к принцессе, Людовик застал свою невестку полулежащей на подушках. Она встала и сделала реверанс, пробормотав несколько слов признательности за честь, которую ей оказали. Потом она снова уселась, но слабость и бессилие были явно притворными, поскольку очаровательный румянец играл на ее щеках, а глаза, слегка покрасневшие от нескольких недавно пролитых слезинок, только загорелись еще ярче.
Король сел и сейчас же благодаря своей наблюдательности заметил следы беспорядка в комнате и следы волнения на лице принцессы. Он принял веселый и непринужденный вид.
— Милая сестра, — начал он, — в котором часу вам угодно будет приступить сегодня к репетиции балета?
Принцесса медленно и томно покачала своей очаровательной головкой.
— Ах, государь, — сказала она, — будьте милостивы, извините меня на этот раз; я только что собиралась предупредить ваше величество, что сегодня я не в состоянии участвовать в репетиции.
— Как! — произнес король с некоторым изумлением. — Разве вам нездоровится, милая сестра?
— Да, государь.
— Так надо позвать врача.
— Нет, доктора бессильны против моей болезни.
— Вы меня пугаете.
— Государь, я хочу просить у вашего величества разрешения вернуться в Англию.
Король удивился еще больше:
— В Англию! Что вы говорите, сестра моя?!
— Я вынуждена сказать это, государь, — решительно проговорила внучка Генриха IV.
Ее прекрасные черные глаза засверкали.
— Мне очень прискорбно обращаться к вашему величеству с такой просьбой. Но я очень несчастна при дворе вашего величества. Я хочу вернуться к своим родным.
— Сестра! Сестра!
Король подошел к ней ближе.
— Выслушайте меня, государь, — продолжала молодая женщина, мало-помалу очаровывая собеседника своей красотой. — Я привыкла страдать. Еще в ранней молодости меня унижали, пренебрегали мною. О, не возражайте, государь! — сказала она с улыбкой.
Король покраснел.
— Итак, говорю я, я могла бы подумать, что бог произвел меня на свет для этого, меня, дочь могущественного короля; но, поскольку он лишил моего отца жизни, он мог точно так же лишить меня гордости. Я много страдала и причиняла большие страдания моей матери. Но я дала клятву, что, если когда-нибудь достигну независимого положения, хотя бы положения простой труженицы, своими руками зарабатывающей хлеб, я не потерплю унижения. Это время настало. Я достигла того положения, какое мне принадлежит по праву рождения: я приблизилась к трону. Я думала, что, сочетаясь браком с французским принцем, я найду в нем родственника, друга, равного, но вижу, что нашла в нем только властелина. И это меня возмущает, государь. Моя мать ничего об этом не узнает. Вы же, кого я так почитаю и… так люблю…