Виконт де Бражелон, или Десять лет спустя. Том 1 - Дюма Александр. Страница 66

– Разумеется, ручаюсь, господин кардинал, потому что сам был очевидцем этих событий.

– Вы?

– Да, монсеньор.

Король невольно подошел к Атосу; герцог Филипп стал возле Атоса с другой стороны.

– Рассказывайте, граф, рассказывайте! – воскликнули оба в один голос.

– Ваше величество, француз похитил генерала Монка и привез к королю Карлу Второму в Голландию… Король освободил Монка, и генерал из чувства благодарности возвратил Карлу Второму престол, за который столько храбрецов сражались без успеха.

Герцог Филипп в восторге захлопал в ладоши. Людовик XIV, более осторожный, спросил:

– И это все правда?

– Совершеннейшая, ваше величество.

– Один из моих дворян знал тайну о существовании миллиона и сохранил ее?

– Да.

– Кто он?

– Ваш покорный слуга, – просто ответил Атос.

Ропот восхищения был наградой Атосу. Даже сам Мазарини поднял руки к небу.

– Сударь, – сказал король, – я постараюсь найти средства вознаградить вас.

Атос вздрогнул.

– Не за честность: награда за честность оскорбила бы вас. Я должен наградить вас за участие в восстановлении на престоле брата моего Карла Второго.

– Разумеется, – подтвердил Мазарини.

– Успех этого дела радует все наше семейство! – прибавила Анна Австрийская.

– Позвольте, – сказал Людовик XIV. – Правда ли, что один человек пробрался к Монку в его лагерь и похитил его?

– У этого человека было десять помощников, но это были лишь жалкие наемники.

– И больше никого?

– Никого.

– Кто же он?

– Господин д’Артаньян, отставной лейтенант мушкетеров вашего величества.

Анна Австрийская покраснела. Мазарини пожелтел от стыда. Людовик XIV стал мрачен; пот выступил на его бледном лице.

– Что за люди! – прошептал он.

И он невольно бросил на кардинала взгляд, который испугал бы Мазарини, если б тот в это время не зарылся головой в подушку.

– Сударь! – воскликнул молодой герцог Анжуйский, кладя свою белую, женственную руку на плечо Атосу. – Скажите этому храбрецу, прошу вас, что брат короля французского будет пить за его здоровье завтра с сотней лучших французских дворян.

Сказав эти слова, юный герцог заметил, что в припадке восторга смял свою манжетку. Он с величайшим старанием расправил ее.

– Поговорим о деле, ваше величество, – вмешался Мазарини, который никогда не приходил в восторг и не носил манжет.

– Хорошо, – отвечал Людовик XIV. – Сообщите нам о цели вашего посольства, граф, – сказал он, обращаясь к Атосу.

Атос торжественно предложил руку леди Генриетты Стюарт молодому принцу, брату короля.

Совещание длилось час, после чего отворили дверь придворным. Они как ни в чем не бывало заняли прежние места, точно в этот вечер в их обычных занятиях не было никакого перерыва.

Атос оказался около Рауля. Отец и сын пожали друг другу руки.

XLII. Мазарини становится мотом

Пока Мазарини старался оправиться от охватившей его внезапно тревоги, Атос и Рауль успели обменяться несколькими словами в углу комнаты.

– Ты давно в Париже, Рауль? – спросил граф.

– С тех пор, как вернулся принц.

– Здесь я не могу говорить с тобой, за нами наблюдают. Но я сейчас еду домой и там жду тебя: приезжай, как только освободишься.

Рауль поклонился.

К ним подошел принц. У него был ясный и глубокий взгляд, как у благородных хищных птиц. Чертами лица он тоже напоминал птицу. Орлиный нос принца Конде был прямым продолжением его плоского лба; придворные насмешники, безжалостные даже к гению, уверяли, что у наследника знаменитого дома Конде не человеческий нос, а орлиный клюв.

Его проницательный взгляд и повелительное выражение лица обыкновенно смущали тех, с кем он разговаривал, больше, чем величественная осанка или красота, если бы ими обладал победитель при Рокруа. Огонь так быстро вспыхивал в его выпуклых глазах, что всякое одушевление походило у него на гнев.

Все при дворе уважали принца; многие трепетали перед ним.

Людовик Конде подошел к Раулю и графу де Ла Фер с явным намерением заговорить с первым и получить поклон от второго.

Никто не умел кланяться с таким благородным изяществом, как граф де Ла Фер. В его поклоне не было и следа угодливости, обычной в поклонах придворных. Зная себе цену, Атос кланялся принцам, как равным, искупая неизъяснимой приветливостью независимость манер, оскорбительную для их гордости.

Принц хотел заговорить с Раулем. Атос опередил его.

– Если бы виконт де Бражелон, – сказал он, – не был покорнейшим слугою вашего высочества, я просил бы его представить меня вам…

– Я имею честь говорить с графом де Ла Фер? – спросил принц.

– С моим отцом, – прибавил Рауль, покраснев.

– Одним из честнейших людей Франции, – продолжал принц, – одним из первых дворян нашего государства… Я так много слышал о вас хорошего, что часто желал видеть вас в числе своих друзей.

– Такую честь, – отвечал Атос, – может оправдать лишь мое уважение и преданность вашему высочеству.

– Виконт де Бражелон отличный офицер, – сказал принц. – Видно, что он прошел хорошую школу. Ах, граф, какие в ваше время у полководцев были солдаты!..

– Ваше высочество совершенно правы, – но теперь солдаты могут похвастаться полководцами.

Этот комплимент, не похожий на лесть, очень понравился человеку, которого вся Европа считала героем и который пресытился похвалами.

– Очень жаль, граф, что вы оставили службу, – произнес принц Конде. – Скоро королю придется вести войну с Голландией или с Англией. Преставится много случаев отличиться такому человеку, как вы, знающему Англию, как Францию.

– Могу сказать вашему высочеству, что я, кажется, не ошибся, оставив службу, – отвечал Атос с улыбкой. – Франция и Англия будут отныне жить в мире, как две сестры, если верить моему предчувствию.

– Вашему предчувствию?

– Да, прислушайтесь к тому, о чем говорят за столом кардинала.

В это время кардинал приподнялся на постели и подозвал знаком брата короля.

– Ваше высочество, – сказал Мазарини, – прикажите взять это золото.

И он указал на огромную кучу тусклых и блестящих монет, которую выиграл граф де Гиш.

– Оно мое? – вскричал герцог Анжуйский.

– Здесь пятьдесят тысяч экю… Они ваши…

– Вы дарите их мне?

– Я играл для вашего высочества, – отвечал кардинал все более и более слабеющим голосом, как будто усилие, которое он сделал, чтобы подарить деньги, истощило все его силы, телесные и умственные.

– Боже мой! – прошептал Филипп вне себя от радости. – Какой счастливый день!

Он проворно сгреб деньги со стола и положил в карманы… Более трети кучки осталось еще на столе.

– Шевалье, – обратился Филипп к своему любимцу де Лоррену, – поди сюда.

Тот подошел.

– Возьми, – приказал герцог, указывая на оставшиеся деньги.

Эту необычную сцену все присутствующие приняли как трогательный семейный праздник. Кардинал вел себя как отец французских принцев: оба принца выросли под его крылом. Никто не счел щедрости первого министра гордостью или даже дерзостью, как нашли бы в наше время.

Придворные только завидовали… Король отвернулся.

– Никогда еще не было у меня таких денег, – весело сказал Филипп, проходя со своим любимцем к выходу, чтобы уехать! – Никогда! Какие они тяжелые, эти сто пятьдесят тысяч ливров!

– Но почему господин кардинал подарил вдруг герцогу столько денег? – шепотом спросил принц Конде у графа де Ла Фер. – Верно, он очень болен?

– Да, ваше высочество, болен. У него, как вы могли заметить, скверный вид.

– Но ведь он умрет от этого! Сто пятьдесят тысяч ливров! Непостижимо! Скажите, граф, почему он их подарил? Найдите причину.

– Прошу ваше высочество не спешить с выводами. Вот герцог Анжуйский идет к нам вместе с шевалье де Лорреном. Послушайте, о чем они говорят.

Шевалье говорил герцогу вполголоса:

– Неестественно, что кардинал подарил столько денег вашему высочеству… Осторожнее, ваше высочество, не растеряйте… Чего же хочет от вас кардинал?