Генрих IV - Дюма Александр. Страница 15

Сначала он подумал, что это дурочка Матюрин, которая его неосторожно задела.

— Чтоб тебя дьявол забрал, идиотка! — сказал он. — Она меня ранила.

Его губы были разбиты, один зуб сломан.

Она бросилась к двери и захлопнула ее.

— Нет, папаша, — сказала она, — это не я, это он.

И указала на молодого человека, прятавшегося за оконными шторами.

Два дворянина бросились на него со шпагами в руках.

— Не причиняйте ему зла, — закричал Генрих IV, — он, наверное, сумасшедший.

Король ошибся самую малость, так как это был фанатик.

Юношу арестовали и нашли у него нож, которым он только что ударил короля. Звался он Жан Шатель, был сыном богатого суконщика и учился в Клермонском коллеже. Он вовсе не отрицал своего преступления, но похвалялся им, заявляя, что действовал по собственной воле и приверженности к религии. Он был убежден, что обязан убить короля, не одобренного папой. Потом он добавил, что должен был искупить грех перед Создателем и что кровь еретика будет искуплением, угодным Богу.

Что это было за преступление? То, которым Господь поразил Онана.

Король был совершенно прав, говоря, что Жан Шатель сумасшедший.

Наказание было ужасным. Иезуиты были изгнаны из Франции как растлители молодежи, нарушители общественного спокойствия, враги короля и государства.

Отец Гиньяр, у которого нашли мятежные рукописи, был повешен. Его труп брошен в огонь, и пепел его развеян по ветру. Жан Шатель понес наказание цареубийц. К его руке привязали нож, которым он воспользовался, чтобы совершить преступление, и рука эта была отрублена. Потом он был привязан к четырем лошадям и разорван ими. Труп его бросили в костер, а пепел развеяли по ветру.

И, наконец, его дом перед Дворцом юстиции сравняли с землей, а на его месте возвели пирамиду, на четырех сторонах которой был выбит указ парламента и надписи на греческом и латыни.

Эта пирамида была разрушена по приказу внука Генриха IV Людовика XIV в 1705 году в ответ на просьбу иезуитов, вернувшихся во Францию. Старшина торговцев Франсуа Миран приказал на месте пирамиды воздвигнуть фонтан, переместившийся теперь на улицу Сен-Виктор.

Со всех сторон на короля посыпались поздравления, речи, приветствия, манускрипты в прозе и стихах.

Среди них был и тот, который заставил короля надолго задуматься. Написал его д'Обинье, оставшийся ярым кальвинистом, несмотря на вероотступничество короля. Вот он.

Эта угроза стала пророчеством, которое шестнадцать лет спустя Равальяк решится осуществить.

Закончим анекдотом. Он восхитительно завершает вхождение Генриха IV в Париж.

В первый же день он явился к своей тетке, мадам де Монпансье, яростной стороннице Лиги. Она была страшно удивлена, увидев своего великого врага, без свиты входящего к ней, почтительным племянником, отдающим праздничный визит.

— А, — спросила она его, после того как он уселся, — так что же вы собираетесь здесь делать?

— Честное слово, — сказал Генрих, — у вас были когда-то такие роскошные конфитюры, что у меня слюнки текут уже от того, что я спрашиваю, есть ли они у вас теперь?

— А, понимаю, племянничек. Вы хотите застать меня врасплох, думаете, из-за голода у меня их больше нет?

— Нет, ventre-saint-gris! — ответил король. — Просто я хочу есть.

— Манон, — сказала герцогиня, — прикажите подать абрикосовый конфитюр.

Манон принесла банку абрикосового конфитюра. Мадам де Монпансье открыла ее, взяла ложку и хотела попробовать. В эту эпоху вошло в привычку пробовать все, что предлагалось королю. Но Генрих ее остановил.

— О, тетенька, как вы могли подумать!

— Как? — ответила она. — Разве я не достаточно воевала против вас, чтобы вы меня не заподозрили?

— Я ни в чем не подозреваю вас, тетенька.

И, взяв из ее рук банку, он безо всяких проб опорожнил ее.

— Ах, — воскликнула она, — видимо, сир, придется быть вашей подданной.

И, упав к его ногам, попросила его руку для поцелуя. Но он протянул обе руки и обнял ее.

Кстати, по поводу проб. Вот что произошло на следующий день. Дворянин, который подавал королю за столом, был настолько рассеян, что, наливая ему вино, сделал пробу не из крышки кувшина, как положено, а прямо из кувшина.

Генрих спокойно смотрел, как он это делает, а затем сказал:

— Если вы будете так пить за мое здоровье, я всегда скажу, что вы правы!

Глава V

После возвращения в Лувр настала пора вознаграждений. Была создана целая группа кавалеров ордена Святого Духа.

Граф де Ла Вьевиль — отец, дворецкий господина де Невера, племянника Генриха IV, стал одним из них. Когда пришла его очередь получать этот знак, он преклонил, как обычно, колени и так же, как обычно, произнес известную фразу:

— Клянусь смертью, я не достоин.

— Это, черт возьми, мне прекрасно известно, — ответил король. — Но племянник так упрашивал, что я не мог ему отказать.

Ла Вьевиль рассказывал потом об этом сам, так как не без оснований опасался, что если он будет хранить в тайне этот анекдот, то король с его гасконским характером не преминет его разболтать.

Де Вьевиль был, впрочем, человеком находчивым. Однажды он осмеял одного дуэлянта, неизменно убивавшего своего противника. Осмеянный послал двух секундантов объявить графу де Ла Вьевилю, что будет ждать его назавтра в парке в шесть часов утра.

— В шесть часов? — ответил Ла Вьевиль. — Даже мои собственные дела не заставят меня подняться в такую рань. И я буду круглым дураком, если проснусь в такой час из-за дел вашего приятеля.

И не пошел на свидание, а отправился в Лувр, где рассказал всю историю, чем склонил всех насмешников двора на свою сторону.

Люди типа Генриха IV довольствуются теми, кто их окружает. (Вспомним письмо, написанное Крийону после битвы при Арке.) Крийон присоединился к нему и старался как можно меньше его покидать. Однако, когда Генрих IV входил в Париж, Крийон был в Марселе с юным герцогом Гизом, которого Генрих IV назначил губернатором Прованса.

В Блуа в 1588 году Генрих III предлагал Крийону убить герцога Гиза, но тот бросил в ответ:

— Сир, вы принимаете меня за другого.

И, повернувшись спиной к Генриху III, вышел.

Король отправил его к юному герцогу Гизу, и Крийон сделался настоящим губернатором Прованса.

Между тем испанский флот маневрировал вблизи Марселя.

Однажды ночью, когда юноши выпивали, а Крийон спал, молодые люди решили проверить, насколько Крийон, которого называли храбрым, на самом деле храбр. Они ворвались в его комнату с криками:

— Тревога, тревога!! Враг в городе!

Крийон, разбуженный всеми этими воплями, со своей обычной флегматичностью спросил, что заставило их поднять такой шум. Ему повторили заготовленную басню, продолжая кричать ему в уши, что все пропало, что враг захватил важнейшие пункты.

— Ну и дальше что? — спросил Крийон.

— Мы пришли спросить вас, что следует делать, — сказал герцог Гиз.

— Дьявольщина! — сказал Крийон, спокойно натягивая сапоги, будто собираясь на парад. — Хорошенький вопрос! Да просто умереть достойно.

Итак, проверка не удалась, и герцог Гиз признался Крийону, что это была просто шутка.

Крийон стащил сапоги так же спокойно, как их натягивал, но при этом добавил, обращаясь к молодому герцогу:

— Дьявольщина! Ты играешь в опасные игры, сын мой. И если бы я был послабее, я бы тебя прирезал.

И, завалившись снова на кровать, он натянул на нос одеяло и заснул.

Крийон был гасконцем, как Генрих IV, а возможно, даже еще большим гасконцем, чем сам король. Генрих IV претендовал только на то, что он потомок Людовика Святого, тогда как Крийон, происходивший от Бальбеза де Крийона, заявлял, он происходит от Бальбуса.