Жак Простак - Дюма Александр. Страница 9
Равнина населена католиками.
Тем временем реформистская религия распространяется. Кальвин и Вилефф являются на помощь Лютеру. Бесстрашное и образованное меньшинство грозит стать большинством.
В Лувре собираются на совет Екатерина Медичи, кардинал Лотарингский и Генрих де Гиз.
Набат Сен-Жермен-Локсеруа возвещает наступление Варфоломеевской ночи.
Карл IX мало что значил в принятии этого решения. По его собственным словам, он сыграл в этом деле даже не роль, а рольку. Услыхав бряцание оружия и увидев пламя пожара, он, если ему верить, устремился к своему балкону и далее доверился исключительно своим охотничьим инстинктам.
Два года спустя он умирал в Венсенне. По свидетельству протестантов, он исходил кровавым потом. По свидетельству католиков, пот его был ядовитым. Возможно, правы были и те, и другие.
Словом, умер он, возблагодарив за это Господа. Что доказывает, по крайней мере, что, если не угрызения совести, то страдания он испытывал.
На смену ему пришел Генрих III.
То был совсем особенный король. По пути к республике Франция использовала все формы монархии, в том числе и самые забавные. Франциск I был последним рыцарем на троне, и в Павии рыцарство пало.
Мадридский договор оказался почти столь же губительным, что и договор в Брегиньи.
Оба правителя, подписывая договор, были пленниками во вражеской столице. Понятно теперь, почему они его подписали.
Договор хуже этого подписал, хотя и по собственной воле, только Людовик XV, в Париже, в 1763 году.
Генрих II выглядел пародией на своего отца Франциска I, он взял себе отцовских любовниц и дал себя убить во время турнира даже и не холодным оружием, а просто щепкой.
Франциск II был лишь призраком.
Карл IX — лишь нервным субъектом.
Генрих III — безумцем.
Безумие его было забавным, но достаточно дорогостоящим. Если Франциск I разорил казну ради любовниц, то Генрих III — ради своих фаворитов.
Генрих III думал лишь о развлечениях, ласкал своих собак, помадил любимчиков. Время от времени он слышал крики о том, что религия в опасности и что плоды блаженной ночи 24 августа 1572 года вот-вот пропадут.
Тогда король снимал камзол и заставлял снимать камзолы своих фаворитов. И они двигались по улице процессией, нанося друг другу удары бичом.
Народ это зрелище вначале развлекало, потом оно ему наскучило, и, видя, что никто им не управляет, он решил управлять собою сам.
Отсюда Лига.
На сей раз это совсем не то, что дело колотушечников. Что такое поднять колотушки на сборщиков налогов по сравнению с жакерией, поднявшей палки на дворянство! Лига же подняла копья против самого короля.
Короля хотят лишить трона и отправить в монастырь. Он бичевал себя по собственной воле, так его сделают монахом насильно.
Лига существует. Это реальная сила, власть. Ей требуется глава. И Генрих III, который был хорошим стрелком, наносит ей неожиданный и сильный удар: конфискует Лигу в свою пользу и становится ее главой.
Однако объявить себя главой Лиги означало взять на себя обязательства бороться с гугенотами. А Генрих III, который охотно сражался, когда его интересовали любовницы, теперь, когда у него были фавориты, сражаться совершенно не желал.
Следовательно, вместо того, чтобы преследовать гугенотов, как было обещано, он подписал в Пуатье в 1578 году эдикт, разрешающий им отправление их религии.
С этого момента возмущение становится всеобщим.
Лига назначает себе вождя, даже и не спросив согласия короля.
Вождь этот — Генрих де Гиз.
Лига ведет переговоры с Испанией.
Помогает Испании урезать Нидерланды.
Испания станет платить Лиге пятьсот тысяч франков в месяц, то есть шесть миллионов в год.
Испания богата. Христофор Колумб открыл для нее Америку.
Фернандо Кортес — Мексику.
Писарро — Перу.
Васко де Гама проложил путь в Индию.
А в Индии были золотые и серебряные копи, алмазы, рубины, изумруды.
Драгоценные слитки использовались на судах в качестве балласта.
Испания вполне могла платить пятьсот тысяч франков в месяц, чтобы Нидерланды оставались страной католиков, а герцог де Гиз стал королем.
Кстати, подставным лицом ему должен был послужить кардинал де Бурбон. И это уже был наведенный мост между резиденцией де Гиза и Лувром.
Король увидел опасность и отменил эдикт. Но было слишком поздно.
Отмена эдикта не удовлетворила католиков и взбунтовала гугенотов.
Генрих III покидает Париж, полагая, что этим наказывает парижан.
Когда же он вознамерился вернуться, то застал в городе баррикады.
Вслушайтесь, ибо впервые прозвучало слово, которому суждено будет сыграть столь важную роль в современной истории.
Прежде было принято натягивать цепи.
Баррикады ведут свое начало от парижан 1588 года. Баррикады — чисто парижское изобретение.
Генрих III вынужден был отправиться за своим кузеном де Гизом с тем, чтобы привезти его в Париж.
Генрих Лотарингский шел впереди короля, и баррикады рассыпались.
И Генрих-король, простив ему мятеж, не простил покровительства.
Он собрал в Блуа Генеральные Штаты.
23 декабря 1588 года герцог де Гиз был там убит.
На следующий день настала очередь кардинала.
А через восемь месяцев — короля.
Два слова об этом убийстве короля, впервые во Франции осуществленном руками народа.
В начальные периоды формирования наций подобные убийства происходят внутри семьи.
Затем они становятся делом аристократов.
Затем переходят в руки народа.
Именно тогда, когда народ не намерен больше терпеть королей.
Жак Клеман, Равайяк, Дамьен, Алибо, Леконт — люди народа.
Ничего подобного нет во французской истории до 1 августа 1589 года.
Остались лишь две еще не исчерпанные формы монархического правления.
Аристократическая монархия при Людовике XV.
Монархия крупных собственников при Луи-Филиппе.
Вот почему на смену Генриху III пришел Генрих IV, хотя он и был протестантом.
Это правда, что в тот день, когда он входил в Париж, Генрих IV слушал мессу, однако он так скверно знал латынь, что это не называется слышать, просто прослушал, вот и все.
Итак, Генрих IV слушает мессу.
Потом, обращаясь к своим собратьям по религии, говорит:
— У меня для вас есть лишь две вещи: кошелек, но он пуст, Нантский эдикт, но он будет отменен. Подождите, и я смогу вам дать места, где вы будете в безопасности, если сумеете их удержать.
Примерно в том же духе были его слова гугеноту Бассонпьеру:
— Увидите, что нам достанет глупости снова взять Ля Рошель.
Генрих IV был королем необычайно умным. Он мог сколько угодно ссориться с сеньорами и не придавать этому никакого значения, только бы оставаться в хороших отношениях с народом. Он не платил жалованья своим генералам, но бросал через стены осажденного им Парижа хлеб для горожан.
Он говорил:
— Хочу, чтобы у каждого крестьянина в моем королевстве был на обед кусок курицы.
Курицы на обед у крестьянина так и не оказалось, но словечко осталось.
За это словечко и поныне называют Генриха IV добрым королем Генрихом.
Поэтому смерть его вызвала в народе глубокий траур. Заметим, что, наряду с Карлом VII, Генрих IV — единственный король, по которому народ когда-либо носил траур.
Но на нем все и закончилось. И с этого момента каждая королевская смерть внушала народу лишь надежду.
Сквозь грядущие монархии начинает проглядывать что-то вроде зари.
Взошедший на трон Людовик XIII был полной противоположностью своему отцу — бледный, болезненный, вечно скучающий.
Он сам и не царствовал, позволяя править другим.
Скипетр был в руках у Ришелье.
Те, кто не жил при Людовике XI, не так уж много потеряли. Ибо им предстоит увидеть нечто подобное на эшафотах Сен-Поля и Немура.
Они увидят казни Монморанси, Бутвиля, Шале, Сен-Мара, Де Ту.
Лион, Тулуза и Блуа будут иметь каждый свою долю в этой великой дележке голов. Их хватит и на Париж, и на провинцию.