Женская война (др. перевод) - Дюма Александр. Страница 18

— Барон уехал, но с минуты на минуту может возвратиться.

Герцог улыбнулся этому открытию.

— Правда, — сказал он, — почему бы ему не вернуться? Может быть, он уже воротился. Подите-ка посмотрите, господин Бискарро, и дайте мне ответ.

— А завтрак? — спросила Нанон. — Я просто умираю от голода.

— Дело, — отвечал герцог, — я пошлю туда Куртово. Эй, Куртово, ступай в гостиницу метра Бискарро и узнай, не вернулся ли барон де Каноль. Если его там нет, так разузнай и поищи в окрестностях. Мне очень хочется завтракать с этим дворянином, ступай!

Куртово ушел, а Бискарро, заметив беспокойное молчание обоих хозяев дома, хотел было заговорить опять.

— Разве вы не видите, что госпожа моя дает вам знак уйти? — сказала ему Франсинетта.

— Позвольте, позвольте! — вскричал герцог. — Вот и вы, дорогая Нанон, в свою очередь теряете голову! А как же завтрак? Мне так же хочется есть, как и вам, меня мучит голод. Подойдите, метр Бискарро, прибавьте вот эти шесть луидоров к остальным: они даются вам за интересную историю, которую вы нам рассказали.

Потом он приказал историку вернуться к своим обязанностям повара. Поспешим заметить, что Бискарро столь же отличился во второй роли, сколь и в первой.

Между тем Нанон обдумала неожиданный поворот дела и положение, в которое ее поставило известие почтенного Бискарро. Во-первых, верно ли это известие? А во-вторых, если оно даже верно, не следует ли в конце концов извинить Каноля? В самом деле, какая жестокая обида для него, такого храброго дворянина, это несостоявшееся свидание! Какое оскорбление шпионство герцога д’Эпернона и необходимость присутствовать при торжестве соперника! Нанон была так влюблена, что приписывала его бегство припадку ревности и не только извиняла Каноля, но даже жалела его; она даже радовалась, что он любит ее так сильно и решился на маленькое мщение. Но как бы то ни было, прежде всего следовало вырвать зло с корнем, не дать развиться этой едва родившейся любви.

Вдруг страшная мысль поразила Нанон как громом.

Что если встреча Каноля и переодетой дамы просто свидание?..

Но нет, тотчас успокоилась она: переодетая дама ждала высокого мужчину с усами, грубо обошлась с Канолем, да и сам Каноль узнал, какого пола его незнакомец, только по маленькой перчатке, найденной случайно.

Как бы то ни было, все-таки надо остановить Каноля.

Тут, вооружившись всем своим мужеством, она вернулась к герцогу, который только что отпустил Бискарро, осыпав его похвалами и снабдив приказаниями.

— Как жаль, монсеньер, — сказала она, — что ветреность сумасшедшего Каноля помешает ему воспользоваться честью, которой вы хотели удостоить его! Если бы он был здесь, все его будущее устроилось бы, но его нет, и это может погубить карьеру.

— Но, — возразил герцог, — если мы его отыщем…

— О, этого не может быть, ведь речь идет о женщине. Он не вернется.

— Что же прикажете мне делать? Как помочь горю? — отвечал герцог. — Молодые люди ищут веселья, он молод и веселится.

— Но я постарше его, порассудительнее и полагаю, что следовало бы оторвать его от этого несвоевременного веселья.

— Какая сердитая сестрица! — усмехнулся герцог.

— В первую минуту он может сетовать на меня, — продолжала Нанон, — но впоследствии уж, верно, будет благо дарить.

— Ну, так скажите, что вы хотите делать. Если у вас есть какой-нибудь план, я готов исполнить его, говорите!

— Разумеется, есть.

— Так говорите.

— Вы хотели послать его к королеве с важным известием?

— Хотел, но ведь его нет.

— Пошлите за ним вдогонку, он поехал по парижской дороге, так что половина дела сделана.

— Вы совершенно правы.

— Поручите все дело мне, и Каноль получит ваши приказания сегодня вечером или завтра утром, не позже. Отвечаю вам за успех.

— Но кого послать?

— Вам нужен Куртово?

— Нисколько.

— Так отдайте его мне, и я его отправлю к Канолю с моим поручением.

— У вас голова дипломата. Вы далеко пойдете, Нанон! — сказал герцог.

— Только бы вечно учиться у такого превосходного учителя. Больше я ничего не желаю.

Она обняла старого герцога; тот вздрогнул от радости.

— Какую чудесную шутку сыграем мы с нашим селадоном! — сказала она.

— И рассказывать будет весело!

— Я сама хотела бы поехать за ним, чтобы видеть, как он примет посланного.

— К несчастью, — или, лучше сказать, к счастью, — это невозможно и вам придется остаться со мною.

— Пожалуй, но не будем терять времени. Извольте писать вашу депешу, герцог, и отдайте Куртово в мое распоряжение.

Герцог взял перо и на листе бумаги написал только два слова:

«Бордо. — Нет».

И подписался.

На конверте этой лаконичной депеши он надписал:

«Ее величеству королеве Анне Австрийской, регентше Франции».

В то же время Нанон написала две строчки и показала их герцогу.

Вот они:

«Любезный барон!

Вы видите здесь депешу к ее величеству королеве. Отвезите ее немедленно; дело идет о спасении королевства.

Ваша преданная сестра Нанон».

Она складывала записку, когда на лестнице послышались быстрые шаги. Куртово отворил дверь с радостным видом человека, который принес нетерпеливо ожидаемое известие.

— Вот господин де Каноль, я встретил его в ста шагах отсюда, — сказал егерь.

Герцог вскрикнул от приятного изумления. Нанон побледнела, бросилась в дверь и прошептала:

— Верно, такова уж моя судьба!..

В эту минуту в дверях показалось новое лицо. Одетый в великолепный костюм, со шляпой в руках, вошедший улыбался с самодовольным видом.

IX

Если б гром разразился над Нанон, он не столько бы поразил ее, сколько удивило это неожиданное явление, и, может быть, не вызвал бы у нее более горестного восклицания, чем против воли сорвавшееся с уст:

— Опять он!

— Конечно, я, милая моя сестрица, — отвечал гость нежным голосом. — Но извините, — прибавил он, увидав герцога, — может быть, я беспокою вас.

И он до земли поклонился губернатору Гиени, который отвечал ласковым жестом.

— Ковиньяк! — прошептала Нанон так тихо, что слово это, казалось, вылетело из ее сердца, а не из уст.

— Добро пожаловать, господин де Каноль, — сказал герцог с веселой улыбкой, — ваша сестра и я со вчерашнего вечера говорим только о вас и со вчерашнего вечера желаем видеть вас.

— А, вы желали видеть меня! В самом деле? — сказал Ковиньяк, обращая на Нанон взгляд, в котором выражались ирония и сомнение.

— Да, — отвечала Нанон, — герцог был так добр, что пожелал, чтобы я представила вас ему.

— Только из опасения обеспокоить вас, монсеньер, я не добивался этой чести раньше, — сказал Ковиньяк, низко кланяясь герцогу.

— Да, барон, — отвечал герцог, — я удивлялся вашей деликатности, но все-таки упрекаю вас за нее.

— Меня, монсеньер, меня хотите вы упрекать за деликатность!

— Да, если б ваша добрая сестра не занялась вашими делами…

— А… — сказал Ковиньяк, с красноречивым упреком взглянув на сестру. — А, сестра занялась моими делами…

— Да, делами брата, — живо подхватила Нанон, — что же тут особенно удивительного?

— И сегодня чему обязан я удовольствием видеть вас? — спросил герцог.

— Да, — вопросил Ковиньяк, — и чему, монсеньер, вы обязаны удовольствием видеть меня?

— Чему? Разумеется, случаю, только случаю, который воротил вас.

«Ага, — подумал Ковиньяк, — я, должно быть, уезжал».

— Да, вы уехали, несносный брат, — сказала Нанон, — и написали мне только две строчки; они еще больше увеличили мое беспокойство.

— Что же делать, дорогая Нанон? — сказал герцог, усмехаясь. — Надобно прощать влюбленных.

«Ого, дело запутывается! — подумал Ковиньяк. — Я, должно быть, влюблен».