Жозеф Бальзамо. Том 1 - Дюма Александр. Страница 23

— Стало быть, он вас смущает?

— Да, ведь он может услышать мои слова.

— И способен использовать их даже против вас, женщины, которую любит?

— В минуту гнева или ревности — да. Еще бы, в такие мгновения он способен на все.

— Тогда нужно его спугнуть, — проговорил Бальзамо и, нарочито громко ступая, направился к двери.

Для Жильбера время его доблести еще явно не настало: услышав шаги Бальзамо и боясь быть застигнутым врасплох, он вскочил верхом на перила и съехал до самого низа. Андреа испуганно вскрикнула.

— В его сторону можете больше не смотреть, — вернувшись к ней, сказал Бальзамо. — Эти влюбленные из простонародья мало интересны. Не хотите ли вы лучше сказать мне что-нибудь о бароне де Таверне?

— То, чего хотите вы, хочу и я, — со вздохом ответила Андреа.

— Так, значит, барон беден?

— Очень беден.

— Настолько беден, что не может предоставить вам никаких развлечений?

— Никаких.

— Стало быть, вы скучаете в этом замке?

— Смертельно.

— Быть может, вы честолюбивы?

— Нет.

— Вы любите отца?

— Да, — после некоторого колебания ответила девушка.

— Однако вечером мне показалось, что эта дочерняя любовь чем-то омрачена? — улыбнувшись, осведомился Бальзамо.

— Я зла на него за то, что он так бессмысленно промотал состояние моей матери и теперь бедняжка Мезон-Руж прозябает у себя в гарнизоне и не имеет возможности достойно носить имя нашей семьи.

— Кто это — Мезон-Руж?

— Мой брат Филипп.

— Почему вы называете его Мезон-Руж?

— Потому что так называется или, точнее, назывался наш фамильный замок и все старшие сыновья до смерти отца носят это имя, а после его смерти берут имя Таверне.

— А вы любите брата?

— Да, очень! Очень!

— Больше всех на свете?

— Больше всех.

— Почему же вы любите его так страстно, в то время как к отцу относитесь довольно сдержанно?

— Потому что он благороден, он отдаст за меня жизнь.

— Тогда как ваш отец?..

Андреа промолчала.

— Вы мне не ответили.

— Не хочу.

Бальзамо счел, что настаивать, пожалуй, не следует. К тому же он, по всей вероятности, узнал о старом бароне все, что хотел.

— А где сейчас шевалье Мезон-Руж?

— Вы спрашиваете, где Филипп?

— Вот именно.

— В Страсбургском гарнизоне.

— Вы его сейчас видите?

— Где вижу?

— Ну, в Страсбурге.

— Нет, не вижу.

— Вы знаете этот город?

— Нет.

— А я знаю. Давайте поищем его вместе, хотите?

— Даже очень.

— Сидит ли ваш брат на спектакле?

— Нет.

— Нет ли его в кофейной на площади вместе с другими офицерами?

— Нет.

— Может быть, он вернулся к себе в комнату? Я хочу, чтобы вы заглянули в комнату вашего брата.

— Я ничего не вижу. Думаю, его уже нет в Страсбурге.

— Знаете ли вы дорогу туда?

— Нет.

— Это неважно, я знаю. Давайте-ка двинемся по ней. Он в Саверне?

— Нет.

— В Саарбрюкене?

— Нет.

— В Нанси?

— Погодите-ка, погодите!

Девушка напряглась; сердце ее стучало так сильно, что, казалось, вот-вот выскочит из груди.

— Вижу! Вижу! — обрадованно воскликнула она — О, милый Филипп, какое счастье!

— Что вы видите?

— Милый Филипп! — с сияющими глазами снова воскликнула Андреа.

— Где он?

— Он едет верхом по городу, который я прекрасно знаю.

— Что это за город?

— Нанси — я там была в монастыре!

— Вы уверены, что это он?

— О да, факелы вокруг освещают его лицо.

— Факелы? — удивленно переспросил Бальзамо. — Откуда факелы?

— Он едет верхом рядом с какой-то каретой.

— Ах вот оно что, — понял Бальзамо. — А кто сидит в карете?

— Молодая женщина. О, как она величественна, как изящна, как хороша собой! Странно, мне кажется, я ее уже где-то видела… Хотя нет, я ошиблась — просто она похожа на Николь.

— Эта гордая, величественная и прекрасная женщина похожа на Николь?

— Да, но как жасмин похож на лилию.

— Ладно, а что же сейчас происходит в Нанси?

— Молодая женщина наклоняется к дверце и знаком подзывает Филиппа. Он подъезжает и почтительно обнажает голову.

— Вы слышите, о чем они говорят?

— Сейчас послушаю, — согласилась Андреа и жестом руки остановила Бальзамо, как будто даже малейший шум мог отвлечь ее внимание. Затем она прошептала: — Слышу! Слышу!

— Что говорит молодая женщина?

— Приятно улыбается и приказывает ему поторопить лошадей. Говорит, что эскорт должен быть готов к шести часам завтрашнего утра, потому что днем она хочет сделать остановку.

— Где?

— Брат как раз спрашивает об этом. О Боже, она хочет остановиться в Таверне! Она желает повидаться с моим отцом. Такая знатная принцесса в таком бедном доме… У нас ведь нет столового серебра, почти нет белья…

— Не беспокойтесь. Я об этом позабочусь.

— Ах, благодарю вас!

Обессиленная девушка привстала было с кресла, но тут же снова упала в него и глубоко вздохнула. Бальзамо подошел к ней и, с помощью магнетических пассов изменив направление электрических токов, погрузил Андреа в спокойное забытье; ее прекрасное тело мгновенно как бы надломилось, а голова тяжело склонилась на вздымающуюся грудь. Казалось, на девушку вновь низошел освежающий сон.

— Наберись сил, — в мрачном восторге глядя на нее, проговорил Бальзамо, — скоро мне снова понадобится твое ясновидение. О наука, — продолжал он с исступленной верой, — одна ты не ошибаешься! Только тебе человек должен жертвовать всем! О Боже, как хороша эта женщина! Это чистый ангел! И Ты это знаешь, Ты, который сотворил и ангелов, и женщин. Но зачем мне в сей миг эта красота? Эта невинность? Только для того, чтобы с их помощью я мог узнать, что мне нужно. Пускай погибает это создание, каким бы прекрасным, чистым и совершенным оно ни было, — лишь бы только ее уста говорили. Пускай погибают все восторги на свете — любовь, страсть, экстаз, — лишь бы только я всегда мог уверенно двигаться вперед, зная, куда иду. А теперь, юная дева, когда благодаря моему могуществу несколько минут сна придали тебе столько сил, сколько ты накопила бы, проспав двадцать лет, теперь пробудись или, точнее, снова погрузись в свой сон ясновидицы. Мне нужно, чтобы ты снова заговорила, но на этот раз ты будешь говорить для меня.

С этими словами Бальзамо, опять протянув руки к Андреа, заставил ее с помощью своей магической силы выпрямиться. Увидев, что она готова ему повиноваться, он извлек из бумажника сложенный вчетверо лист бумаги, в котором оказался черный как смоль локон. Из-за духов, которыми был умащен локон, бумага сделалась прозрачной. Бальзамо вложил локон в руки Андреа и приказал:

— Смотрите!

— Ах, опять! — с тоской воскликнула девушка. — Нет, нет, оставьте меня в покое, мне плохо. О Боже, ведь я только что чувствовала себя так хорошо!

— Смотрите, — повторил Бальзамо и опять безжалостно приставил кончик стального прута к груди девушки.

Андреа принялась ломать руки: она пыталась вырваться из-под власти спрашивающего. На губах у нее выступила пена — как это случалось во время оно с пифиями, восседавшими на священном треножнике.

— Ах, я вижу, вижу! — вскричала она наконец с отчаянием побежденной.

— Что вы видите?

— Женщину.

— Ага, — радостно пробормотал Бальзамо, — стало быть, наука в отличие от добродетели не пустой звук. Месмер [39] одолел-таки Брута [40]! Ну-с, опишите мне эту женщину, чтобы я убедился, что вы хорошо ее разглядели.

— Она смугла, высока, у нее голубые глаза, черные волосы и сильные руки.

— Что она делает?

— Мчится, летит верхом на прекрасной лошади, которая вся в мыле.

— В какую сторону она движется?

— Туда, туда, — ответила девушка, указывая на запад.

— По дороге?

— Да.

— Шалонской?

— Да.