Замок Эпштейнов - Дюма Александр. Страница 3

Совет обсушиться и обогреться был отнюдь не праздным: я вымок до нитки, и зубы мои стучали от холода. Моя собака, впрочем, подавая мне пример, уже улеглась возле очага, стойко перенося исходящий от него жар, такой сильный, что в нем могла бы свариться вся моя дичь, потребовавшая столь утомительного преследования.

Поскольку я решил, что запасы в кладовой стариков невелики и, по всей вероятности, ужин их ограничивается вареным мясом с овощами и содержимым кастрюли, кипящей на очаге, я предоставил свою охотничью сумку в их распоряжение.

— Признаюсь, это кстати, — сказал старик, откладывая несколько куропаток и молодого зайца, — теперь, сударь, мы сможем их присоединить к нашему скудному ужину, а то мы, зная, как вы голодны, беспокоились, что не сумеем вас как следует накормить.

Тут муж и жена о чем-то пошептались, после чего старик вышел из комнаты, а его жена принялась ощипывать куропаток и свежевать зайца.

В течение десяти минут я всячески поворачивался перед очагом и несколько обсох. Тем не менее, когда старик вернулся, от моей одежды все еще шел пар.

— Сударь, — обратился он ко мне, — не желаете ли пройти в столовую? Там большой камин, и вам будет лучше, чем здесь. Ужин вам сейчас подадут.

Я пробормотал, что не стоило ему беспокоиться: я и здесь прекрасно себя чувствую и был бы счастлив отужинать с ними за одним столом. Поклонившись, он отвечал, что не достоин подобной чести со стороны господина графа. И поскольку он все время стоял возле двери с шапкой в руках, мне ничего не оставалось, как встать и дать ему понять, что я готов следовать в приготовленные для меня апартаменты. Старик вышел из комнаты; я последовал за ним. Моя собака, протяжно заскулив, нехотя поднялась и тоже поплелась за нами.

Я так спешил снова оказаться поближе к огню, что не особенно обращал внимание на коридоры и комнаты, по которым мы проходили, и заметил только, что все они находились в совершенном запустении.

Но вот открылась дверь; я увидел пламя гигантского камина и немедленно направился к огню, но Фидо, лапы которого вновь обрели упругость, оказался там раньше меня.

Главной моей заботой было согреться, но, едва расположившись перед камином, я увидел накрытый стол. На скатерти из той восхитительной материи, которую вывозят из Венгрии, была расставлена превосходная посуда.

Это неожиданное великолепие возбудило мое любопытство. Я оглядел приборы и тарелки: они были чрезвычайно дорогие и отличной работы; на каждом предмете был изображен герб владельца, а над ним — графская корона.

Пока я все это разглядывал, дверь снова открылась и вошел слуга в ливрее. В руках он нес серебряную супницу, не уступавшую по роскоши остальной посуде. Подняв глаза, я узнал в слуге своего недавнего знакомца.

— Но, друг мой, — сказал я старику, — повторяю вам: вы слишком со мною церемонитесь. Право же, мысль о том, сколько беспокойства я вам доставляю, не позволяет мне вполне насладиться вашим гостеприимством.

— Мы прекрасно знаем, какие почести должно воздавать господину графу, — ответил старик, ставя супницу на стол и почтительно кланяясь, — мы обязаны принимать вас так хорошо, как только можем. Граф Эберхард был бы недоволен, если бы мы поступили иначе.

Пришлось смириться. Я хотел было сесть на стул, но странный мажордом придвинул мне большое кресло, видимо принадлежавшее хозяину дома. На спинке кресла были изображены тот же герб и та же корона, какие я уже видел на посуде.

Я занял указанное место, а так как был страшно голоден, то просто набросился на еду. Надо сказать, что все блюда, включая доставшуюся мне часть ужина стариков, были чудесно приготовлены, но особенно великолепны были вина: лучшие сорта бордоского, бургундского и рейнского.

Все это время старик рассыпался в извинениях, что не может принять меня как подобает.

Столько же из любопытства, сколько желая отвлечь его от этих опасений, я спросил, кто его хозяин и живет ли он в замке.

— Мой хозяин — граф Эберхард фон Эпштейн, последний из своего рода. Он не только постоянно живет в этом замке, но и не покидал его вот уже двадцать пять лет. Болезнь одного дорогого ему человека заставила его отправиться в Вену. Он уехал туда шесть дней назад, а когда вернется, мы не знаем.

— А что это за маленький домик, такой ухоженный, милый, весь в цветах, который я заметил в четверти льё отсюда? Он так не похож на замок.

— Это и есть настоящее жилище графа Эберхарда, — ответил старик. — Старые жильцы умерли, и после смерти последнего из них, смотрителя охоты Йонатаса, господин граф там поселился. Все дни он проводит в этом домике, а в замок возвращается только на ночь. Ведь замок Эпштейнов, как вы видели, все больше разрушается. Кроме красной комнаты, здесь не осталось ни одного помещения, пригодного для жилья.

— А что это за красная комната?

— Это та комната, в которой жили из поколения в поколение все Эпштейны. В этой комнате все они родились, в ней все они и умерли — все, от графини Леоноры до графа Максимилиана.

Произнося эти слова, старик понизил голос и тревожно огляделся. Я прекрасно это заметил, но ничего не сказал и больше не расспрашивал его. Меня занимали мысли о странном и загадочном человеке: о последнем представителе рода Эпштейнов, одиноко живущем в старом замке, который, быть может, когда-нибудь погребет под своими развалинами могилу его владельца.

После ужина, утолив голод и жажду, я захотел спать, поэтому, встав из-за стола, попросил моего услужливого мажордома проводить меня в спальню.

Тут, как мне показалось, старик выказал некоторое замешательство и стал невнятно бормотать какие-то извинения. Потом, словно приняв какое-то решение, он твердо сказал:

— Хорошо, господин граф, соблаговолите следовать за мной. Я направился за ним следом. Фидо, который так же сытно поужинал, как хозяин, и теперь лежал у камина, с тихим ворчанием встал и пошел за нами.

Старик привел меня в ту самую комнату, куда я попал с самого начала. Кровать была застелена чистым и тонким бельем.

— Позвольте, это же ваша комната! — удивился я.

— Не сердитесь на нас, господин граф, — отвечал старик, ложно истолковав мое удивление. — Во всем замке нет другой комнаты, где вы могли бы переночевать.

— Но где же вы с женой будете спать?

— В столовой: там есть большие кресла.

— Ну нет! Этого я не могу допустить! — воскликнул я. — В кресле буду спать я. А вы ложитесь в свою постель и отведите мне другую комнату.

— Я уже имел честь сообщить господину графу, что в замке нет других жилых комнат, кроме разве что…

— Кроме какой? — спросил я.

— Кроме комнаты графа Эберхарда, красной комнаты.

— Но ведь ты же знаешь, что господин граф не может там спать! — взволнованно воскликнула старуха.

Я пристально посмотрел на них: оба стояли потупившись и были заметно смущены. Мое любопытство, и так уже сильно возбужденное всем, что со мной случилось, возросло до предела.

— Почему же не могу? — спросил я. — Это что, запрет хозяина?

— Нет, господин граф.

— Если бы граф Эберхард узнал, что вы позволили мне расположиться в его комнате, он бы рассердился на вас?

— Не думаю.

— Но почему же тогда нельзя? Вы словно боитесь чего-то, когда речь заходит об этой таинственной красной комнате.

— Дело в том, сударь…

Старик осекся и посмотрел на жену. Та пожала плечами, как бы говоря: «Ну, скажи, если хочешь».

— Так в чем дело? — переспросил я. — Ну же, говорите.

— Дело в том, что в этой комнате живут привидения, господин граф. Поскольку старик обращался ко мне по-немецки, я подумал, что плохо расслышал и не понял.

— Что вы сказали, друг мой?

— Дело в том, — ответила за него жена, — что там появляются призраки. Вот в чем дело.

— Призраки! — воскликнул я. — Ах, черт побери, если дело только в этом, то можете не волноваться, друзья мои. Я всю жизнь мечтал увидеть привидение. Поэтому я не могу согласиться с вашим великодушным решением оградить меня от этой ужасной комнаты и заявляю, что решительно хотел бы в ней переночевать.