Кавалер Красного замка - Дюма Александр. Страница 80

И разгневанный взор молодой женщины снова устремился к пункту зала, которого не видел Морис.

— Но как же во избежание смерти, которой вам угрожали, вы не боялись смерти, которая должна была последовать за вашим приговором?

— Когда я уступила, нож был на моей груди, между тем как топор гильотины был еще далеко от моей головы. Я уступила прямому насилию.

— Зачем не позвали вы на помощь? Вас защитил бы каждый добрый гражданин!

— Увы, — отвечала Женевьева с таким выражением печали и нежности, что сердце Мориса готово было разорваться. — Увы! Со мной не было никого.

Любопытство уступило состраданию. Многие головы поникли, одни скрывали слезы, другие дали волю слезам.

Тогда Морис приметил влево от себя голову, поднятую прямо, лицо неумолимое.

Это был Диксмер, мрачный, безжалостный, не спускавший глаз ни с Женевьевы, ни с судей.

Кровь бросилась в виски молодого человека; гнев поднялся из сердца в голову, наполнив все его существо жаждой мщения. Он бросил на Диксмера взгляд, заряженный таким сильным электричеством злобы, что кожевник, будто привлеченный этим сильным током злобы, обернулся к своему врагу.

Взоры их скрестились, как два пламени.

— Назовите же имена тех, которые принуждали вас, — сказал президент.

— Он был только один.

— Кто же?

— Мой муж.

— Знаете вы, где он?

— Да.

— Укажите его пребывание.

— Он мог быть подлым, но я никогда не унижусь до его подлости. Не мне доносить, где он скрывается; вы сами можете открыть его местожительство.

Морис посмотрел на Диксмера.

Диксмер не пошевельнулся.

В голове молодого человека сверкнула мысль: донести на него, донося на самого себя; но он подавил эту мысль.

«Нет, — сказал он, — не так должно умирать».

— Значит, вы отказываетесь помочь нам в розысках? — спросил президент.

— Я полагаю, что не могу этого сделать без того, чтобы не сделаться такой же презренной в глазах других, как сама презираю его.

— Есть ли свидетели? — спросил президент.

— Есть один, — отвечал экзекутор.

— Позовите свидетеля.

— Максимилиан Жан Лорен! — прокричал дребезжащим голосом экзекутор.

— Лорен! — вскричал Морис. — Боже мой! Что еще случилось!

Сцена эта происходила в самый день ареста Лорена, и Морис не знал об аресте.

— Лорен! — тихо проговорила Женевьева, оглядываясь с беспокойством.

— Отчего свидетель не отвечает на оклик? — спросил президент.

— Гражданин президент, — сказал Фукье-Тенвиль, — по недавно представленному доносу свидетель арестован на дому и сейчас прибудет сюда.

Морис вздрогнул.

— Есть еще другой важный свидетель, — продолжал Фукье-Тенвиль, — но его до сих пор не могли отыскать.

Диксмер с улыбкой обернулся к Морису. Может быть, в голове мужа мелькнула та же мысль, что и в голове любовника.

Женевьева побледнела и испустила слабый стон.

В это мгновение вошел Лорен, сопровождаемый двумя жандармами.

За ним и в ту же дверь явился Симон и сел в ложе, как постоянный посетитель.

— Ваше имя и фамилия? — спросил президент.

— Максимилиан Жан Лорен.

— Звание?

— Свободный человек.

— Ненадолго, — прибавил Симон, погрозив ему кулаком.

— В родственных отношениях вы с подсудимой?

— Нет, но имею честь быть одним из ее друзей.

— Знали вы, что она участвовала в заговоре о похищении королевы?

— Как я мог знать об этом?

— Ока могла доверить вам.

— Мне!.. Члену фермопильской секции! Что вы говорите!

— Однако вас иногда видели с нею.

— Я думаю, что даже часто.

— Вы знали ее как аристократку?

— Я знал ее как жену кожевника.

— Муж ее, в сущности, не занимался этим ремеслом, но только скрывался за ним.

— Этого я не знаю, я не был дружен с ее мужем.

— Расскажите нам о нем.

— О, с удовольствием!.. Муж ее — мерзавец!..

— Ради бога, сжальтесь, господин Лорен! — прошептала Женевьева.

Лорен продолжал совершенно равнодушно:

— Он пожертвовал бедной женой, которую вы видите, чтобы удовлетворить не политические свои убеждения, а личную ненависть… Тьфу!.. Я ставлю это существо почти на одну ступень с Симоном.

Диксмер посинел; Симон хотел было говорить, но президент велел ему молчать.

— Кажется, вы прекрасно знаете всю эту историю, гражданин Лорен, — сказал Фукье. — Расскажите ее нам.

— Извините, гражданин Фукье, — отвечал Лорен, вставая, — я сказал все, что знал.

Лорен поклонился и опять сел.

— Гражданин Лорен, — продолжал обвинитель, — ты обязан разъяснить дело суду.

— Пускай суд разъясняет сам, потому что я все сказал. Что же касается этой бедной женщины, повторяю, она только повиновалась насилию… Только взгляните на нее, ну похожа ли она сколько-нибудь на заговорщицу? Ее принудили сделать то, что она сделала — и все тут.

— Ты думаешь?

— Уверен.

— Именем закона, — сказал Фукье, — я требую, чтобы свидетель Лорен был представлен на суде как обвиняемый в соучастии с этой женщиной.

Морис испустил стон. Женевьева закрыла лицо руками. Симон заорал в порыве радости:

— Гражданин обвинитель, ты спас отечество!

Лорен, не отвечая ни слова, перешагнул через перила, чтобы сесть возле Женевьевы, и почтительно поцеловал ей руку.

— Здравствуйте, гражданка, — сказал он с удивительным спокойствием, которое произвело впечатление на публику. — Как ваше здоровье?

И сел на скамью подсудимых.

LII. Продолжение предыдущего

Вся эта сцена прошла перед Морисом, как фантасмагорическое видение. Опершись на рукоять сабли, которую он всегда носил, он видел, как один за другим падали его друзья в пучину, которая не отдает своих жертв, и этот образ смерти так поразил его, что он спрашивал у себя, зачем же ему, товарищу этих несчастных, хвататься за край пропасти и не предать себя в жертву водоворота, который увлек бы его вместе с ними.

Перелезая через перила, Лорен увидел мрачное и насмешливое лицо Диксмера, и когда сел возле Женевьевы, она наклонилась к его уху.

— Боже мой, — сказала она. — Знаете ли вы, что Морис здесь?

— Где же?

— Не глядите вокруг, ваш взгляд может погубить его.

— Будьте спокойны.

— Позади нас, у дверей. Какая горесть для него, если нас осудят! Лорен взглянул на женщину с нежным состраданием.

— А этого не избежать нам, — сказал он. — Умоляю вас не сомневаться. Обман будет слишком жесток, если вы еще надеетесь.

— Боже мой! И бедный друг мой останется один на земле!

Тогда Лорен обернулся к Морису, и Женевьева, будучи не в силах удержаться, в свою очередь, бросила быстрый взгляд на молодого человека. Морис стоял, устремив на них глаза и приложив руки к сердцу.

— Есть одно средство спасти вас, — сказал Лорен.

— Верное? — спросила Женевьева, у которой глаза сверкнули радостью.

— О, за него я ручаюсь!

— О, если бы вы спасли меня, Лорен, как бы я вас благословляла!

— Средство это…

Женевьева прочла в глазах молодого человека нерешительность.

— Так и вы его видели? — спросила она.

— Видел. Хотите вы спастись… Пусть он, в свою очередь, сядет в железное кресло, в котором вы сидите.

Диксмер, вероятно, угадал по выражению глаз Лорена, о чем говорилось, потому что он сначала побледнел, но вскоре лицо его опять приняло мрачное спокойствие и озарилось адской улыбкой.

— Это невозможно, — отвечала Женевьева. — Тогда уж мне нельзя будет его ненавидеть.

— Скажите лучше, что он знает ваше великодушие и не боится вас.

— Конечно, он уверен в себе, во мне, во всех нас.

— Женевьева, я не такое совершенное существо, как вы; позвольте мне вовлечь его в дело, и пусть он погибнет!

— Нет, Лорен, заклинаю вас! Ничего общего с этим человеком, даже смерти! Мне кажется, что я изменю Морису, если умру с Диксмером.

— Но вы не умрете.

— А как жить мне, когда он умрет?