Маркиза де Бренвилье - Дюма Александр. Страница 13

— Но, сударь, — возразила маркиза, — мне кажется, что господа де Сен-Map и де Ту причастились перед казнью [40].

— Не думаю, сударыня, — сказал доктор, — потому что об этом не говорится ни в «Мемуарах» де Монтрезора [41], ни в других книгах, повествующих об их казни.

— Ну, а господин де Монморанси [42]? — заметила она.

— А господин де Марийак [43]? — парировал доктор.

Действительно, если эта милость была дана первому, то второму в ней было отказано, и пример тем более подействовал на маркизу, что она находилась в родстве с Марийаками и очень гордилась этим. Несомненно, она не знала, что г-н де Роган [44]причастился ночью во время мессы, которую отслужил во спасение его души отец Бурдалу [45], так как не заговорила о том, и единственным ее ответом на реплику доктора был глубокий вздох.

А он между тем продолжал:

— Даже если вы, сударыня, приведете мне еще несколько отдельных примеров, все равно, прошу вас, не полагайтесь на них, ибо они — исключения, а не закон. Вы не должны надеяться на привилегию, с вами все пойдет по заведенному порядку, как с другими приговоренными. Что было бы, если бы вы родились и умерли в царствование Карла VI [46]? До правления этого монарха преступники умирали без исповеди, и только он смягчил подобную жестокость. Впрочем, сударыня, причащение не является обязательным условием спасения души: можно ведь причаститься духовно, произнеся слова, которые все равно что плоть, и слиться с церковью, каковая есть мистическое воплощение Христа, приняв страдание за него и вместе с ним в этом последнем причастии казни, выпавшем на вашу долю, сударыня, и являющемся совершеннейшим из всех. Если вы ненавидите свое преступление всем сердцем, если от всей души любите Бога, если в вас живо милосердие и вера, ваша смерть станет мученничеством и как бы вторым крещением.

Боже мой, — промолвила маркиза, — после ваших слов, что для моего спасения необходима рука палача, я подумала, что сталось бы со мной, если бы я умерла в Льеже и где бы я сейчас очутилась? И даже не будь я арестована и проживи еще лет двадцать вне Франции, какова была бы моя смерть, коль необходим эшафот, чтобы освятить ее? Теперь-то, сударь, я вижу все свои вины и как главнейшую из них рассматриваю последнюю, то есть дерзость по отношению к судьям. Но, слава Богу, еще не все потеряно, мне остается претерпеть последний допрос, и я намерена сделать полное признание. А вы, сударь, — продолжала она, — попросите от моего имени прощения у господина первого президента: он вчера, когда я была на допросе, говорил мне такие трогательные вещи, что я почувствовала умиление, но не хотела свидетельствовать, так как думала, что, ежели я не признаюсь, у суда не будет доказательств, достаточно веских, чтобы приговорить меня к смерти. Но все оказалось не так, и я, должно быть, возмутила судей упорством, какое выказала на этом допросе. Но я признала ошибку и исправлю ее. Добавьте, сударь, что я отнюдь не держу зла на господина первого президента за приговор, который он мне сегодня вынес, и нисколько не сержусь на господина первого секретаря, который его требовал, но униженно благодарю их обоих, ибо от этого зависело спасение моей души.

Доктор начал укреплять ее в намерении идти по этому пути, но тут отворилась дверь: принесли обед, было уже половина второго. Маркиза замолчала и стала наблюдать за тем, как накрывают стол, причем вела себя с такой же непринужденностью, как если бы принимала гостей у себя в загородном доме. Она пригласила за стол троих караульщиков и, обратясь к доктору, сказала:

— Сударь, прошу извинить, но у нас тут без церемоний. Эти славные люди обычно едят со мной, чтобы составить мне компанию, и сегодня, если вы не против, мы поступим так же. Это последняя наша совместная трапеза, — сказала она караульщикам, а потом повернулась к женщине: — Милая госпожа дю Рюс, я уже давно доставляю вам хлопоты, но потерпите еще немножко, скоро вы избавитесь от меня. Вы сможете отправиться в Драве — у вас будет достаточно времени: часов через семь-восемь мной займется палач, а вам больше уже не дозволят приблизиться ко мне. Так что очень скоро вы сможете уйти и вернуться к себе, поскольку я не думаю, что у вас хватит духа смотреть, как меня казнят.

Маркиза произнесла все это с величайшим спокойствием и без всякого высокомерия, а поскольку сидящие за столом все время отворачивали лица, скрывая слезы, печально улыбнулась. Но, обратив внимание, что никто не притрагивается к еде, она предложила доктору супа, попросив извинения за то, что смотритель сварил его с капустой, отчего он стал похож на обычную похлебку и его неудобно предлагать такому человеку. Сама же она выпила бульону и съела два яйца, извиняясь перед сотрапезниками, что не ухаживает за ними, так как у нее нет ни ножа, ни вилки.

Во время обеда она попросила позволения выпить за здоровье доктора. Доктор ответил тем, что выпил за ее здоровье, и она была чрезвычайно обрадована его благожелательностью.

— Завтра постный день, — сказала она, ставя стакан на стол, — и хотя для меня он будет крайне тяжел, потому что завтра мне предстоят пытка и казнь, я не намерена нарушать установления церкви и есть скоромное.

— Сударыня, — заметил доктор, — если вам потребуется для восстановления сил выпить бульона, не угрызайтесь: вы ведь выпьете его не из чревоугодия, а по необходимости; в этом случае церковные правила вас ни к чему не обязывают.

— Сударь, — отвечала маркиза, — я не затруднилась бы поступить именно так, появись у меня подобная потребность, тем паче что вы мне дали позволение, но надеюсь, в этом не будет необходимости; вечером за ужином я съем бульона, а потом перед самой полночью тоже, но гораздо крепче, чем обычно, и этого вместе с двумя сырыми яйцами, которые мне дадут после пытки, мне вполне хватит, чтобы продержаться завтрашний день.

Это письмо, которое, как она призналась, весьма ее заботит и после которого она будет чувствовать себя куда свободней, было адресовано ее мужу. Она выказала такую нежность, говоря о нем, что доктор после всего, что произошло, был этим крайне удивлен и, желая ее испытать, заметил, что нежность, какую она проявляет, отнюдь не взаимна, так как муж бросил ее без поддержки, пока шел процесс, но маркиза прервала его:

— Отец мой, не следует судить поспешно и лишь по внешним проявлениям. Господин де Бренвилье всегда принимал во мне участие и делал для меня все, что мог, наша переписка не прерывалась все время, пока я была за границами королевства, и можете не сомневаться, он немедля приехал бы в Париж, как только узнал, что я в тюрьме, если бы его дела позволили сделать это, не подвергаясь опасности. Знайте, он запутался в долгах и не может показаться здесь, так как кредиторы тотчас потребуют его ареста. Поэтому не думайте, будто он безразличен ко мне.

Сказав это, она стала писать письмо, а закончив, протянула его доктору со словами:

— Сударь, вы теперь мой наставник до самого смертного часа; прочтите письмо, и если найдете, что в нем нужно что-то изменить, скажите мне.