Наполеон Бонапарт - Дюма Александр. Страница 23

Ней снова устремляется вперед, выдвигая свою правую линию, чтобы повернуть левую линию врага. Мюрат и Даву поддерживают его. Штык и ружейная пальба уничтожают все, что ускользнуло от артиллерии. Левый фланг русской армии обессилен. Победители, громко призывая гвардию, поворачиваются к центру и идут на помощь Эжену. Все направлено на атаку большого редута.

Корпус Монбрюна, стоявший непосредственно против центра врага, переходит в наступление. Но Монбрюн не сделал и четверти пути, как был разорван ядром. Его заменяет Коленкур, который во главе кирасиров приближается к редуту, в то время как дивизионы Морана, Жерара и Бурсье, поддержанные легионами Вислы, атакуют его сразу с трех сторон.

В момент, когда Коленкур проникает в редут, он падает, смертельно раненный. И в то же мгновение его бравый полк, подавленный огнем инфантерии Остермана и русской гвардии, вынужден отступить и переформироваться под защитой наших колонн. Но в этот момент Эжен в свою очередь идет на приступ редута во главе трех дивизионов, овладевает им и берет в плен русского генерала. Расположившись там, он бросает корпус Груши на остатки батальонов Дохтурова. Русские кавалергарды выходят навстречу нашим. Груши вынужден отступить, но это передвижение дало время Бельярду собрать тридцать пушек в батарею на редуте.

Теперь русские, переформировавшись, с тем же упорством, какое они уже продемонстрировали, ведомые генералами, приближаются тесными колоннами, чтобы отобрать редут, стоивший нам так дорого. Эжен подпускает их на пушечный выстрел. Тридцать пушек одновременно изрыгают пламя. На мгновение русские в замешательстве, но снова идут в атаку. На этот раз они приближаются к самым жерлам пушек. Эжен, Мюрат и Ней отправляют к Наполеону курьера за курьером. Они во весь голос просят гвардию. Если Наполеон согласится, вражеская армия полностью будет уничтожена. Бельярд, Дарю, Бертье наседают на него.

— А если завтра вторая баталия, — отвечает он, — с кем я буду ее отражать?

Победа и поле битвы за нами, но мы не можем преследовать противника, отступающего под нашим огнем, не прекращая своего. Вскоре он останавливается и укрепляется на подготовленных позициях.

Наполеон садится на коня, едет в Семеновское, объезжая поле боя, по которому время от времени еще проносятся шальные ядра. Наконец, вызвав Мортье, он приказывает ему продвинуть молодую гвардию, но не переходить нового оврага, отделяющего их от противника. Потом он возвращается в свою палатку.

В десять часов вечера Мюрат, дерущийся с шести часов утра, вбегает с вестью, что враг в беспорядке переходит Москву-реку и что он опять ускользает. Мюрат снова просит гвардию. Если ему не дали ее днем, то сейчас с ней он обещает догнать и уничтожить русских. Но и на этот раз Наполеон отказывает ему и дает уйти армии, которую так торопился догнать. На следующий день она исчезла, оставив Наполеона хозяином самого страшного поля битвы, какое когда-либо существовало. Шестьдесят тысяч человек, треть из которых наша, легли здесь. У нас было убито девять генералов и тридцать четыре ранено. Наши потери были огромны.

Четырнадцатого сентября армия вошла в Москву.

Все в этой войне должно было быть мрачным, вплоть до триумфов. Наши солдаты привыкли входить в столицы, а не на кладбища. Москва казалась огромной, пустой и безмолвной могилой. Наполеон расположился в Кремле, а армия рассыпалась по городу.

Среди ночи Наполеон был разбужен криком: «Пожар!» Кровавые отсветы достигали его постели. Он подбежал к окну. Москва была в огне. Величественный Герострат, Ростопчин одновременно обессмертил свое имя и спас свою страну.

Нужно было бежать из этого океана пламени. 16 сентября Наполеон, окруженный руинами, в дыму пожара, был вынужден покинуть Кремль и укрыться в Петровском дворце. Здесь начинается его борьба с генералами, советовавшими отступить, пока еще есть время, бросить это роковое завоевание. От этих странных и непривычных речей он колеблется и думает то о Париже, то о Санкт-Петербурге. Всего сто пятьдесят лье отделяют его от одного, восемьсот лье от другого города. Идти на Санкт-Петербург — значит констатировать свою победу, отступить на Париж — признать свое поражение.

В это время приходит зима, а она не советует, она приказывает. 15, 16, 17, 18 октября больные эвакуированы в Можайск и Смоленск. 22-го Наполеон выходит из Москвы. 23-го взрывает Кремль. На протяжении одиннадцати дней отступление проходит без больших несчастий, когда внезапно 7 ноября термометр падает от пяти до восемнадцати градусов, и бюллетень, датированный 14 ноября, приносит в Париж сведения о неизвестных ранее бедах. Французы не поверили бы в них, если бы они не были рассказаны их императором лично.

Считая с этого дня, начинается трагедия, равная нашим самым великим победам: это Камбиз, окруженный песками Аммона; это Ксеркс, переплывающий в барке Геллеспонт; это Варрон, ведущий в Рим остатки армии из Канна. Из семидесяти тысяч кавалерии, пересекшей Неман, едва ли можно сформировать четыре отряда по сто пятьдесят человек, чтобы служить Наполеону эскортом. Это священный батальон. Офицеры стали здесь простыми солдатами, полковники — унтер-офицерами, генералы — капитанами, маршал стал полковником, король — генералом, а доверенный им для охраны палладиум был император.

Хотите ли вы знать, что стало с остальной армией среди этих бесконечных степей, снежного неба, нависшего над головой, и ледяных озер? Приведу выдержку из рассказа господина Рене Буржуа.

«Генералы, офицеры и солдаты — все были в одном облачении и едва тащились. Степень несчастья заставила забыть все ранги. Кавалерия, артиллерия, инфантерия — все было вперемежку.

Большинство несло на плечах котомки, набитые мукой, а сбоку болтались привязанные котелки. Другие тащили за узду тени лошадей, нагруженных кухонным скарбом и убогими припасами.

Эти лошади сами были припасами, тем более драгоценными, что их не нужно было нести, и, падая, они служили кормом своим хозяевам. Не ждали, пока они сдохнут, чтобы их разделать. Как только они падали, на них набрасывались, вырывая все мясистые части. Большинство армейских частей расформировалось. Из их осколков составилось множество мелких групп по восемь — десять человек, у которых все было общим.

Эти маленькие компании, полностью изолированные от основной массы, вели совершенно обособленную жизнь. Все члены такого «семейства» шли, тесно прижимаясь друг к другу, стремясь к тому, чтобы не потерять своих. Беда подстерегала потерявшего свою группу, так как к нему никто не проявлял никакого интереса и отказывал в помощи. Везде он был отторгнут и Жестоко преследовался. Его безжалостно гнали от любого костра, на который он не имел права, из всех мест, где хотел укрыться. Везде его преследовали до тех пор, пока он не присоединялся к своим. Наполеон видел, как перед его глазами проходила эта масса дезорганизованных людей, беглецов.

Попытайтесь, если возможно, представить себе сто тысяч несчастных с котомками за плечами, опирающихся на длинные палки, покрытых лохмотьями самого невероятного вида, кишащих паразитами и ужасно терзаемых голодом. Попробуйте к этим знакам самого жуткого нищенства прибавить физиономии, отягощенные грузом стольких бедствий. Вообразите этих бедных людей, покрытых грязью бивуаков, почерневших от дыма, с запавшими, угасшими глазами, с торчащими волосами, с длинными отвратительными бородами, и вы получите бледный образ той картины, какую представляла собой армия.

Мы понуро шагали, предоставленные сами себе, посреди снегов, по еле различимым дорогам, сквозь пустыни и бесконечные пихтовые леса.

Несчастные, измученные болезнями и голодом, падали под тяжестью невзгод, испуская дух в страданиях и жестоком отчаянии. Там с яростью бросались на предполагаемых обладателей провизии, и если находили, то отнимали ее, несмотря на сопротивление и страшные ругательства.

В одном месте люди дрались за куски уже разделенных трупов павших лошадей; в другом слышались крики и стоны жертв, у кого не было сил, корчась на дороге, борясь с устрашающей агонией, умирал мученической смертью.