Ночь во Флоренции - Дюма Александр. Страница 15
— Монсиньор, в первый же раз, как ваш проклятый братец будет спускаться по веревке с третьего этажа, дозвольте мне ее перерезать, только прикажите!..
— Это с какой же стати, скотина ты безмозглая?
— Думается мне… предатель — вот он кто.
— Твоя воля, Венгерец, режь веревку.
В глазах сбира вспыхнула радость.
— Но только, если ты это сделаешь, — продолжал герцог, — я прикажу палачу связать ее обрывки и затянуть узлом на твоей шее… Считай, что ты предупрежден.
— Да, монсиньор, — проворчал Венгерец уже на пути к двери.
— Эй, подойди сюда, — остановил его герцог.
Венгерец, скривившись, вернулся.
— Я пообещал сотню флоринов золотом тому, кто первым сообщит мне адрес Луизы.
— Как не знать, монсиньор. Признаться, я уж думал, что они у меня в кармане.
— Но я прибавил, что и второму дам полсотни золотых… Вот они, держи.
И герцог бросил кошелек сбиру, точно швыряя кость псу.
Венгерец с довольным ворчанием подобрал с пола кошелек, взвесил его на ладони, прикидывая, содержит ли он обещанную сумму, и сказал, так и не разуверившись в своих подозрениях:
— Все равно, монсиньор, чем больше добра я буду видеть от вас, тем неотступнее буду вам твердить — остерегайтесь этого человека!
И он вышел за дверь, оставив герцога, находившегося, против обыкновения, в задумчивости.
VI
ГОЛУБКА КОВЧЕГА
Пока Венгерец излагал — совершенно тщетно, как мы видели, — свои опасения герцогу Алессандро, Лоренцино, выйдя из палаццо Рикарди и скрывшись из виду, широкими шагами преодолел пространство, отделявшее его от собственного небольшого дома, чуда вкуса и элегантности, — будуара, достойного Алкивиада или Фиески.
Как только за ним захлопнулась входная дверь, он взбежал по лестнице и, далеко опередив Плута, прошел в кабинет, где его ожидала пожелавшая остаться неузнанной особа, о чьем визите доложил слуга.
Но, заслышав шаги Лоренцо, очевидно ей знакомые, она сорвала маску и, не усидев на месте, устремилась навстречу ему.
— Луиза! — воскликнул Лоренцино в изумлении, к которому примешивался ужас.
Луиза кинулась в объятия своего нареченного.
— Луиза! — повторил Лоренцо, озираясь с беспокойством и знаком приказывая Плуту встать на страже перед дверью. — Но, Бог мой, что могло заставить тебя прийти вот так, средь бела дня, позабыв о всякой осмотрительности, ко мне в дом?
— Лоренцо, — воскликнула девушка, — герцог знает, где я живу!..
— И это все? — спросил с улыбкой Лоренцо.
— Силы небесные! Так, по-твоему, это не величайшее несчастье, какое только может случиться?..
— Во всяком случае, милое дитя мое, я его предвидел и заранее позаботился принять меры предосторожности. Теперь расскажи все по порядку: я должен знать, как все было.
— Сегодня утром, когда я выходила из церкви Пресвятой Девы, где слушала мессу, за мной следом увязался какой-то человек.
Лоренцо передернул плечами:
— Сколько раз, дитя, я давал тебе совет никогда не выходить из дому без маски.
— Я и надела маску, мой ненаглядный, но, не думая, что кто-то станет шпионить за мной в церкви, на секунду сдвинула с лица, когда крестилась, обмакнув пальцы в чашу со святой водой, а тот человек прятался как раз за ней.
— Одним словом, тебя узнали и выследили?
— До самого дома…
— Чтобы отвлечь от себя внимание, тебе надо было зайти к кому-нибудь из подружек, а потом выйти через заднее крыльцо.
— Что поделаешь, Лоренцо! Я совсем об этом не думала: потеряла голову, заметив, что он идет за мной по пятам.
— А этим человеком был, случайно, не Венгерец?
— Да. Я показала его Ассунте, и она его узнала.
— Я знаю обо всем этом.
— Знаешь? Каким образом?..
— Я только что от герцога.
— Ну и что?..
— То, что тебе, любовь моя, нечего тревожиться.
— Нечего тревожиться?.. Как тебя понять?
— У тебя еще есть, самое малое, три дня и три ночи.
— Три дня и три ночи?..
— А за трое суток чего только может не случиться, — добавил Лоренцо.
— Вспомни сам, как ты наказывал мне, какие предосторожности помогут скрывать мое местонахождение; ты при этом раз сто повторил, что предпочтешь умереть, чем видеть его раскрытым.
— Да, ибо тогда опасность была огромна.
— А теперь ее не существует?
— Скажем, она уменьшилась.
— Итак, тебя ничуть не испугало, что герцог узнал, где я живу?
— Я сам дал ему твой адрес, прежде чем это сделал Венгерец.
Некоторое время девушка пребывала в замешательстве.
— Лоренцо, — проговорила она, — я смотрю на тебя, я слушаю твои слова… но тщетно пытаюсь тебя понять.
— Ты веришь мне, Луиза?
— О да!..
— Ну, тогда тебе нет нужды меня понимать.
— Но мне так хотелось бы читать в твоем сердце…
— Бедное дитя, проси у Бога что угодно, только не это!
— Но почему?
— Это тоже самое, что заглядывать в бездну…
И, засмеявшись своим странным смехом, он добавил:
— У тебя голова закружилась бы от того, что ты там увидела бы…
— Лоренцино!
— И ты тоже?..
— Нет, Лоренцо, любимый мой Лоренцо!
— Ты сочла нужным сообщить мне только одну эту новость, Луиза? — впиваясь в нее взглядом, спросил Лоренцо.
— А тебе уже известна другая?
— Что твой отец во Флоренции, не так ли?
— Боже!..
— Видишь, я это знаю…
— Ты, наверно, всеведущ? — в страхе воскликнула девушка.
— Я знаю лишь, что ты ангел, моя Луиза, и что я тебя люблю, — ответил Лоренцино.
— Да, утром ко мне пришел монах с этим ужасным и радостным известием; он долго еще беседовал со мной о тебе и нашей любви.
— Ты ни в чем ему не открылась? — спросил Лоренцино.
— Открылась, но на исповеди.
— Луиза, Луиза!..
— В этом нет ничего страшного, монахом был фра Леонардо, воспитанник Савонаролы.
— Луиза, Луиза, я и самого себя боюсь… И ты виделась с отцом?
— Нет, монах сказал, что отец не хочет пока со мной видеться.
— Выходит, мне повезло больше, чем тебе: я его видел.
— Когда?
— Вчера вечером.
— Здесь, в твоем доме?
— Нет, на пороге твоего; он видел, как я входил туда, и подождал, пока я выйду.
— И ты с ним говорил?
— Да.
— Боже мой, что же он сказал?
— Он предложил мне стать твоим мужем…
— И?
— Я отказался, Луиза.
— Отказался, Лоренцо?..
— Отказался.
— Но ведь ты говоришь, что любишь меня?
— Я и отказался потому, что люблю тебя, Луиза.
— Господи Боже мой! Неужели ты останешься для меня вечной загадкой, Лоренцо? Ты отказался!..
— Да, поскольку сейчас не время. Послушай меня, Луиза… Тебя известно все, что говорится обо мне во Флоренции?
— О да! — быстро перебила его девушка. — Но, клянусь, Лоренцо, я никогда не верила ни одному дурному слову о тебе.
— Не стремись казаться сильнее, чем ты есть, Луиза: ты не единожды усомнилась.
— Так бывает, когда тебя нет рядом, Лоренцо; но как только я тебя вижу, как только слышу твой голос, как только встречаюсь взглядом с твоими глазами, что неотрывно смотрят в мои, как в эту самую минуту, я говорю себе: весь свет может обманываться, но мой Лоренцо не обманывает меня!
— Верно, Луиза. А посему суди сама, каково мне было, видя, как мне дается сокровище, заветная цель всех моих надежд, и когда достаточно моего кивка, чтобы оно стало моим, и лишь руку надо протянуть, чтоб им завладеть, — каково мне было отказаться! Да, отказаться от того, за что в Другое время я не пожалел бы жизни!.. Ты не знаешь, Луиза, и никогда не узнаешь, сколько я выстрадал в эту ночь, сколько проглотил горьких слез, сколько затаил жестоких мук…
Бедное дитя! Да отведет Господь от твоей благословенной головки даже тень бедствий, тягот и бесчестья, которые он сосредоточил над моей!
И Лоренцино со вздохом спрятал лицо в ладони.
— Почему же ты отказался? — спросила девушка.
— Потому, — отвечал Лоренцино, порывистым движением беря ее руки и сжимая их, — потому, что мне достает сил переносить унижение, когда оно гнетет одного меня; но то, что я могу вытерпеть сам, я не допущу для той, которую люблю. Лицо моей любимой должно быть непорочным, чистым и улыбающимся; эту девственную непорочность, эту ангельскую чистоту и неизменную просветленность я нашел в тебе.