Шаг во тьму - Майклз Барбара. Страница 8

Джордж обернулся к ней и улыбнулся. Его улыбка резко контрастировала с сердитым выражением лица, когда он смотрел на сына.

– Твоя бабушка права, Мег, ты должна немного поесть. Ты за ленчем ничего не ела, а утром только выпила кофе. Ты заболеешь.

– Нет. Мне некогда болеть. – Но она все же подцепила кусок осетрины и заставила себя жевать. – Бабушка, я знаю, что ты считаешь неприличным обсуждать дела за ужином, но я бы хотела снять с себя это бремя, оно меня душит. Когда дедушка изменил завещание?

Бабушка подняла тонкие брови.

– Мег, дорогая, Даниэль изменял свое завещание почти каждый месяц последние лет пятьдесят.

– Знаю. Но…

– Мы обсудим это позднее, дорогая. Попробуй морковь. Тебе будет весьма полезно.

Она оделась к ужину, как всегда, великолепно, игнорируя причудливый наряд других членов семьи, в котором они порой могли себе позволить выйти к обеденному столу, – дети в джинсах и майках, Дэн в мятой рубашке, он ненавидел галстуки и пиджаки. А в этот вечер она просто превзошла себя: в ее голубом платье с воланами из бесценного кружева достойно было появиться и при Сент-Джеймском дворе. Вокруг шеи, в ушах, на тонких запястьях и сморщенных руках блистали сапфиры, принадлежавшие когда-то королеве Франции. На ком-либо другом такое количество драгоценностей могло бы выглядеть не к месту или просто вульгарно, но бабушка держалась замечательно, и Мег поняла, почему она решила почтить память мужа, надев лучшее платье и самые любимые драгоценности из всех, подаренных им жене. Мег не хотела огорчать бабушку, но затронутый вопрос настолько ее волновал, что она не могла просто так отделаться от него.

Мег съела кусочек моркови и продолжила:

– Бабушка, нам нужно обсудить ряд вопросов; естественно, мы отложим обсуждение деталей до более подходящего времени. Но ведь, по сути, это не касается бизнеса.

– Ты о чем? – спросил Джордж.

– О справедливости, дядя Джордж. – Импульсивно она повернулась в его сторону. – О тебе даже не упоминается в завещании.

– Ты об этом? – Его лицо просветлело. – Очень мило с твоей стороны, что ты обо мне беспокоишься, но я тебя уверяю, это ни к чему. Дэн был щедр ко мне все эти годы, ведь я был простым бухгалтером и просто вел записи в книгах. Я не имел дела с акциями Дэна – у него для этого был особый штат, свои бухгалтеры. Я лишь занимался бухгалтерией в магазине.

– Этого мало? – У Мег перехватило горло, она сглотнула и только потом смогла продолжать: – Ты делал гораздо больше, дядя Джордж. Без тебя…

– Все в порядке, дорогая. Поверь мне, я получил довольно щедрое вознаграждение за то немногое, что я сумел сделать для него.

– На самом деле?

– На самом деле, – улыбнулся он ей.

Его сын, сидевший справа, слегка пошевелился при этих словах и привлек внимание Мег. Но Клиф молчал, устремив взгляд в тарелку. Его тоже не упомянули в завещании. Неужели Дэн был и к нему «весьма щедрым» все эти годы, или он просто отмахнулся от родственников? По закону Клиф не мог претендовать на наследство, но ведь есть еще и моральные обязательства.

– И это все, что тебя беспокоит? – спросил Джордж.

Он знал, что это не все, но, прежде чем Мег успела ответить, дверь открылась, и вошла одна из служанок, собираясь убрать со стола.

– Ты закончила, дорогая? – спросила бабушка невинным тоном.

Мег оставалось только кивнуть в ответ и сдаться. У бабушки всегда находились маленькие способы, чтобы контролировать ситуацию.

В тот вечер Мег больше не пыталась продолжить волнующий ее разговор. Не надо было и начинать. Ведь главным образом ее беспокоило не само завещание Дэна а место в нем Райли. Если бы они заговорили о нем, то она рассказала бы о возмутительном обвинении Фрэнсис в его адрес и о не менее возмутительной реакции самого Райли на ее слова. Но разве можно в день похорон заявить жене, оплакивающей мужа, что кто-то признался в его убийстве, даже если это признание и было сделано в шутку. И тем более если это всего лишь шутка.

Бабушка всегда рано уходила к себе, и Мег надеялась поболтать с дядей после ее ухода; но в тот вечер ее одолела усталость, с которой она успешно боролась все эти дни. Ей едва хватило сил, чтобы подняться в свою комнату.

Во сне Мег видела городских ведьм. Она была одной из них, истеричные дети обвиняли ее в том, что она отдала свою душу и тело Князю Тьмы в обмен на удовольствия, не доступные человеческому пониманию. И она оказывалась виноватой. Она лежала связанной, ожидая расправы, смеясь и облизывая губы, вспоминая прошлые восторги. Она продолжала смеяться даже после того, как ей на грудь положили первую плиту, потом следующую. Она не могла выносить эту тяжесть, хрустели ребра, и легкие не могли дышать, однако беззвучный смех заполнил ее почти бездыханное тело.

Мег открыла глаза. У нее на груди сидела Генриетта. Ее огромные голубые глаза не мигая смотрели на Мег. Плохо понимая, что случилось, Мег смотрела на кошку. Кошка мяукнула и стукнула лапой ей по подбородку, забыв убрать когти.

– Ой! – Мег столкнула кошку рукой и села. – Черт тебя возьми, Генриетта…

Кошка переползла в ноги Мег, легла на спину, раскинув лапы. Ее вполне можно было принять за мягкую игрушку, которой любят играть дети, а некоторые женщины украшают кровати.

– Извини, – проговорила Мег. – Но ты сама виновата, совсем не умеешь себя вести… Как ты попала ко мне в комнату?

Генриетта не соизволила ответить, хотя по выражению ее мордочки можно было понять: сказала бы, да не хочу беспокоиться. Не перевернувшись, она положила передние лапы на живот и закрыла глаза.

Мег откинулась на подушки. С кровати она не видела часов, стоявших на камине, но она не сняла наручные часы вчера и даже не умылась перед сном. Одежда небрежно висела на стуле. «Должно быть, я вчера здорово устала», – подумала она.

Ее часы показывали восемь. Она проспала почти десять часов. Лишь в редких случаях, приняв успокоительное на ночь, она могла проспать так долго. Но вчера она не принимала снотворного: она с трудом разделась и сразу же заснула. Неужели бабушка?..

Она могла бы это сделать, если бы посчитала это необходимым. Может, в кофе положила таблетку. Потянувшись, Мег призналась, что бабушка поступила разумно. Сегодня Мег чувствовала себя гораздо лучше. Но бабушка не могла открыть дверь и впустить к ней Генриетту. Бабушка никогда так не шутила. Это больше в стиле Фрэнсис, если она опять примеряет на себя очередную роль. Или Клифа. Мег вспомнила, как однажды он вполз к ней в комнату и швырнул ей на кровать бабушкину кошку – не Генриетту, тогда у нее была другая. Визг проснувшейся девочки и испуганной кошки поднял на ноги весь дом. Клифа лишили прогулок на целую неделю.

Мег последовала примеру Генриетты и отдыхала, предаваясь старым воспоминаниям. Не все они были неприятные. Сама комната осталась такой же, какой она была, когда Мег поступила в колледж. Приезжала она только на праздники. С какой радостью они с бабушкой выбирали веселый ситец, обои в цветочек, тюль, который балдахином накрыл ложе принцессы («Или кровать в публичном доме», – усмехнувшись, Мег вспомнила комментарий Дэна. Правда, потом он мгновенно извинился перед бабушкой, а за ее спиной подмигнул внучке).

Тогда ей исполнилось десять или одиннадцать лет – она была слишком юной, чтобы посмеяться вместе с дедом над его шуткой, но уже слишком большая для обоев, на которых были изображены Винни-Пух и котята. Эти обои они тоже выбирали с бабушкой. Прежде она с родителями жила в западном крыле дома. Там на обоях в ее комнате были нарисованы лошадки, слоны, акробаты на трапециях. На столике стояла настольная лампа в виде клоуна: включаешь ее и вместо носа светится красный шарик. Ее отец обожал цирк, он начал водить ее туда, как только она научилась ходить… В новой ее комнате не было циркачей. На этот раз они выбрали обои с Винни-Пухом. Правда, она тогда не испытывала радости, украшая новую комнату. Даже в шесть лет она понимала, почему все должно выглядеть по-другому, а попытки бабушки казаться веселой почему-то вызывали на глазах слезы. Обои в розочках смотрелись хорошо. Два слоя бумаги и четыре года прошли со времени клоунов…