Последний платеж - Дюма Александр. Страница 37

— А в чем это должно выразиться? — после довольно долгой, как бы испытующей паузы задал Эдмон вопрос, которого, как видно, давно уже дожидались его гости.

Принц Луи тотчас встрепенулся:

— Прежде всего, да позволено будет оповестить о том страну, с помощью сочувствующей нам прессы!

— Допустим… Дальше?

Гости переглянулись.

— Вы постепенно начнете себя проявлять. Примите участие в намечаемых выборах Национального собрания, может быть?

— Я ни в коем случае не соглашусь на роль лошади, скачущей галопом на депутатское место… — брезгливо ответил Эдмон. — Делать себя игрушкой политических букмекеров не по мне, господа.

— Вам гарантировано место в сенате, дорогой граф, — с готовностью сообщил принц Луи. — Если только вы этого пожелаете…

— Или министра… — подал опять голос долго молчавший Жорж-Шарль.

Долго молчал на этот раз и Эдмон. Гости уже начали покашливать в ожидании его ответа, но он все еще не давал его.

Наконец, совершенно неожиданно для обоих пришедших, он произнес:

— В первую очередь вам нужны, конечно, деньги? Сколько?

Гости смущенно переглянулись. Это прозвучало почти оскорбительно, ошарашивающе, во всяком случае.

— Я могу вам сейчас дать для начала миллион франков, — сказал Эдмон. — Однако только при одном условии…

— Говорите, пожалуйста, — поперхнувшись от спешки, воскликнул принц Луи. — Все, что угодно, будет наверняка принято нами!

— Условие мое может показаться вам странным, господа, но оно имеет под собой фундамент…

Он указал на спутника принца — на своего старого знакомца…

— Я могу примкнуть к вашему движению только в том случае, если человек, носящий то же имя, что и я, пусть подгримированное, замаскированное фальшивыми титулами, если этот человек клятвенно отречется от какой бы то ни было своей личной политической инициативы. Он, этот человек, Жорж-Шарль Дантес…

Жоржа-Шарля мучительно передернуло; он даже схватился за грудь.

А Эдмон неумолимо продолжал:

— … попав в Санкт-Петербург, представился русскому императору как энтузиаст Бурбонов и легитимизма… Изгнанный из России за убийство великого русского поэта, он пробовал пристроиться к Орлеанидам, но я помешал ему в этом, предостерег… Сейчас он хочет усесться в седло бонапартистов. Но нам, двум Дантесам, абсолютно несхожим внутренне, хотя, говорят, и похожим внешне, немыслимо сидеть в одном седле! Мое условие может быть вами отклонено, господа, но оно твердо, как железо: Жорж-Шарль де Геккерен ван Баверваард — ни под каким из этих имен не должен быть на политической поверхности… Он должен быть моей общественно-политической куклой; делать и говорить только то, что я разрешу ему говорить и делать, не проявлять ни малейшей общественно-политической инициативы вообще, не делать и не принимать дуэльных вызовов ни с французами, ни с иностранцами, и наконец, безоговорочно, неукоснительно, незамедлительно выполнять все мои приказы, только исключительно мои приказы… Нарушение этого торжественного договора со стороны моего бесславного родича и по существу однофамильца — повлечет за собой, во-первых, мой немедленный разрыв с вашим союзом, господин Луи-Наполеон, а во-вторых, фактическое уничтожение Жоржа-Шарля Дантеса мною, Эдмоном Дантесом. В этом случае я буду беспощаден… Вот таковы мои условия, господа. Семь лет назад я предъявил подобные условия для господина Жоржа-Шарля Дантеса лично, или, точнее сказать, семейно, надеясь уберечь от новых пятен дорогое мне имя Дантесов и по возможности отмыть прежние пятна, посаженные на это имя этим злополучным господином. Он сбежал, уклонился от почетного и выгодного договора, и мы не виделись более семи лет… Я надеялся, что эти годы не прошли даром, хотя бы излечили моего родича-однофамильца от авантюризма, политического карьеризма, оппортунизма… Оказалось — увы, нет! Повторяю и резюмирую: принц Луи, вам быть свидетелем и арбитром, депозитарием и нотарием этого на сей раз неписанного договора! Союз по восстановлению главы Франции получает в моем лице финансовую опору, с первым на ваши предвыборные нужды взносом в сумме один миллион франков и дальнейшими по мере надобности и моего понимания их важности… Вы же, принц Луи-Наполеон, продаете мне, как африканский царек, одного из своих подданных чернокожих, человека с черной совестью, вот этого, стоящего рядом с вами… Цена приличная, не правда ли? И я думаю, что сделка состоится… Этому человеку теперь уже не к кому перебегать. Голландия тоже не нуждается в нем после злоключений де Геккерена, его лжеприемного отца. Россия — и тем более после того, как имя Дантес стало там синонимом Каина. Итак, по рукам, господа! Преамбула моя была длинна, быть может, но она полностью прояснила для вас мою позицию. Принц Луи-Наполеон, вот чек на ваше имя… берете вы этот чек?

— Беру… — после паузы, но решительно произнес кандидат в императоры.

События развертывались неторопливо, но и неодолимо.

Претендент еще раз был у графа, но на этот раз уже без Жоржа-Шарля, просил дополнительную ссуду на выборную кампанию.

— Я не стыжусь обращаться к вам, дорогой граф, ибо ваша рука, соприкасавшаяся с рукой моего великого предшественника, вдвойне дорога мне. Из ваших рук я готов принять любую помощь! Они не запятнаны ни колебаниями, ни изменой и деньги, данные такими руками, наверняка принесут Франции удачу и благополучие! А ведь я двадцать лет только и думал о благе Франции — я изучил политические и экономические науки, хотя имел до этого диплом артиллерийского офицера, которым, как известно, довольствовался и Наполеон Первый…

Принц Луи продолжал свой искусный натиск на островного богача — для него это явно был вопрос жизни и смерти.

— Я серьезнейшим образом готовлюсь к управлению Францией, дорогой граф! Я написал ряд трудов, изданных в Англии и в Швейцарии и даже в Париже, о том, что необходимо французскому народу… Позвольте преподнести вам их с надписью, полной уважения: «Человеку, помогшему бежать Наполеону с острова Эльба!» Прочтя, хоть бы пробежав их, вы уловите, в каком направлении я намерен действовать, придя к власти. Я постараюсь создать сотрудничество классов. Все это нанесет сразу же мощный удар главному злу народной жизни — пуаперизму…

Можно было просто заслушаться этой вялой, даже с заиканием речи, но полной радужных, оптимистических предвидений и, главное, при этой внешней вялости уверенности.

Однако этот одержимый принц, претендент на роль императора Франции, чем-то заинтересовал Эдмона. Уверенность, с которой готовился он к этой роли, убежденность в своем праве на нее, а главное в том, что народ Франции не надает ему тумаков за его третью попытку восстановить трон Наполеона, все это невольно порождало у Эдмона если не сочувствие, то уж во всяком случае внимание.

— Как вообще вы относитесь к тому довольно темному лицу, принц, с которым вы ко мне приходили, и как это лицо оказалось в вашем окружении? — задал Эдмон еще один вопрос.

Претендент замялся.

— Он уверил меня, что он на дружеской ноге с императором России — Николаем, чуть ли не в родстве с королем Пруссии Вильгельмом, вхож к императору Австрии — Францу Иосифу…

Эдмон возмущенно покачал головой.

— Вы сказали, принц, что не хотели иметь дело с прожженными дельцами от коммерции и финансов, но чем приятнее общество такого авантюриста?

Принц вскинулся, как бы не зная, вспылить или улыбнуться. Он выбрал второе:

— Дорогой граф, уже одно то, что он познакомил меня с вами, искупает три четверти его грехов…

Глава VIII

ЕЩЕ ОДНО РУКОПОЖАТИЕ

Председатель Национального собрания — Марра, «почти Марат», как острили депутаты, постучал своим позолоченным молоточком и провозгласил:

— Гражданин Луи-Наполеон Бонапарт, избранный большинством в пять с половиной миллионов голосов на пост президента Французской республики, приглашается на принятие присяги…

Итак — свершилось! Немалая помощь Эдмона Дантеса посодействовала ошеломительному результату выборов, когда ближайший конкурент Луи-Наполеона, герой июньской бойни «в защиту республики» генерал Кавеньяк, получил только миллион голосов с небольшим, а остальные даже лишь по нескольку десятков тысяч…