Последний платеж - Дюма Александр. Страница 41

Месье Жан приподнял брови:

— Вон что! Но не слишком ли дорога за это цена?

Лессепс, не поняв, протестующе поднял руку:

— Месье Жан! Никакая цена не может быть сочтена слишком высокой за это величайшее сооружение нашей эры! И если бы граф не поддержал меня своей благородной и бескорыстной помощью, я был готов продать душу черту, лишь бы раздобыть нужные средства. К счастью, видимо, чертям не по вкусу мой замысел, ибо мне на помощь приходят пока что ангелы… Вот ангел номер один, — он сделал шутливый жест в сторону Эдмона. — А второй ангел — мадам Гайде, благословившая наш многотрудный подвиг… А третий…

— О, есть даже и третий? — удивился теперь уже и Эдмон, тоже полушутливо.

— Да, дорогой Эдмон! — вскричал Лессепс. — Я же говорю, что нам покровительствует Небо, а не силы Ада… Можешь себе представить — новоиспеченный президент Франции ухаживает за моей милой испанской кузиночкой «Жи». За сверхпрелестной Евгенией Монтихо де Тэба, и поскольку она отказала уже и герцогу Альба, и герцогу Осуна — справедливость, которой поклоняется месье Гюго, наверняка готовит ее на роль императрицы Франции! Она давно уже отказалась от кандидатуры Стендаля и бредит племянником Наполеона. Она его, и только его, желает себе в мужья! Она еще девочкой как-то видела принца, и он произвел на нее неизгладимое впечатление… Недавно кузина призналась мне, что уже по-настоящему познакомилась с Луи-Наполеоном, и я уверен, что она его добьется… А если «Жи» станет хотя бы президентшей, то дело в шляпе! Постройка Суэцкого пролива будет обеспечена всеми средствами, всем престижем Франции…

Месье Жан невольно закряхтел:

— Вот, значит, с какими мечтами переплетаются ваши мечты о разделе материков? — протянул он хмуро, почти мрачно. — Странно, что в этом мире денег, титулов, карьер даже самое благородное, самое нужное для человечества начинание непременно оказывается в зависимости от каких-то браков, родства, своячества…

Эдмон почуял, что словоохотливость Лессепса может испортить желанное ему примирение с месье Жаном. Он поспешил вмешаться:

— У Судьбы, месье Жан, свои непостижимые пути. Повторяю в сотый раз. Мне многократно приходилось в этом убедиться, и если мой друг и товарищ по мечте о проливе между Азией и Африкой Фердинанд Лессепс не полагается на мою способность довести это великое дело до полного завершения, не следует порицать его за это.

Повернувшись затем к Лессепсу, он уже несколько подозрительно спросил:

— Может быть с принцем-президентом у тебя даже был уже какой-нибудь разговор о нашем замысле? Может быть, ты уже соблазнился перспективой зашевелить его карманы, то бишь государственную казну Франции? В известных пределах это было бы вполне справедливо. Но выше этого, нам уже угрожала бы опасность самим оказаться в плену у обязательств. Я не хотел бы этого, дорогой Фердинанд!

— Заверяю тебя, дорогой друг, что даже моей милой «Жи», «будущей императрице», как мы уже давно зовем ее в шутку, я ни одним звуком не обмолвился о нашей мечте…

— Но насколько я понимаю, — усмехнулся месье Жан, — это продолжает оставаться мечтой и сейчас?

Лессепс тоже улыбнулся, но не без некоторой снисходительности:

— Мечта, сударь, по-моему есть то, без чего жизнь не стоила бы и двух су. Я просто счастлив, что от стадии мечты, так сказать, совершенно бестелесной, подобно мыльному пузырю, или цепочке таких мыльных пузырей, мы с графом Эдмоном перешли сейчас в стадию мечты уже изобразимой хотя бы на бумаге. Да, да, в результате напряженной пятилетней работы мечта наша перенесена уже на хорошую чертежную бумагу в виде целой серии нивелированных планшетов, разрезов или так называемых планшетов, что для гидрологов и гидротехников является уже доброй половиной дела. И смею заверить вас, месье Жан, что на этой стадии наша мечта недосягаема для биржевых акул. Акулы, кстати, вообще еще не очень падки на простые мечтания… Мечта начинает их интересовать только тогда, когда к ней присасываются подобно ракушкам, какие-то цифры, и то по преимуществу цифры возможных доходов, а не расходов. Я и позволил себе свой рассказ лишь потому, что здесь, в храме чистого мышления, тоже своего рода мечтаний, не может возникнуть никакой спекулятивной мысли, никакого грубого меркантильного расчета…

— Мы, люди, называющие себя республиканцами, — веско заговорил месье Жан, — тоже полны мечтаний. И наши мечтания представляются нам еще более конкретными, нежели те, о каких вы сейчас поведали… Установить в России народовластие, положить навечно конец рабству крестьян, прикрепленных к земле помещиков и князей. Рабочих сделать соучастниками промышленных прибылей, отменить ужаснейшую, нигде в мире не существующую систему военной службы — двадцать пять лет по принудительному набору!

Лессепс изумленно воскликнул:

— Не может быть!

— Вот видите, — опять хмуро улыбнулся месье Жан, — даже вы, видавший виды человек, объездивший полмира, удивлены, ошеломлены моими конкретностями… Надеюсь, вы не будете оспаривать, месье Лессепс, что наши мечты конкретнее ваших или вашей, точнее, ибо ваша мечта сконцентрирована по существу лишь на одном: уничтожить перешеек между Африкой и Азией… И для осуществления этой мечты нужно в сущности только одно — деньги, достаточно много денег! Не так ли? А для осуществления наших мечтаний необходимо неизмеримо большее: нам в полудикой, забытой нашей стране нужна настоящая революция, а не трагикомедия недавней пугачевщины.

Проявляя тактичность, дабы не задержать, не отвлечь спором месье Жана от ожидавшей его шахматной партии с господином Дювеном, Эдмон сослался на то, что и его где-то ожидают.

Лессепс учтиво пожал всем руки и откланялся:

— Беседа с вами была мне в высшей степени интересна, месье Жан! Надеюсь, что небезынтересно было и вам поговорить с таким фантастом, как я, но очень просил бы не передавать этого никому… Акул все-таки я страшусь смертельно…

Когда он ушел, месье Жан несколько смущенно сказал:

— Не наговорил ли я ему неприятностей, граф?

Эдмон, улыбнувшись, ответил:

— Если вы не предназначали эти неприятности мне!

— Возможно, поначалу и было нечто вроде такого намерения, но вы вместе с этим человеком смягчили меня вашим утопизмом. Уничтожить какой-то перешеек для вас важнее, чем укрепить республику во Франции, установить республику в России…

— Но, неужели, месье Жан, вы способны зачеркнуть всю грандиозность нашей мечты?

Месье Жан снова нахмурился:

— Мечту нельзя отрывать от действительности. Какой действительности она предназначена служить, ваша мечта? Еще большему закабалению народов, попадающих в сферу ее влияния! Гигантскому обогащению арматоров-судовладельцев, которые будут действовать на трассе вашей мечты? Звериному соперничеству государств, желающих оседлать эту вашу мечту, как оседлывают кровную скаковую лошадь?

Эдмон, боясь новой ссоры с месье Жаном, уважение к которому у него все возрастало, ответил скромно, почти приниженно:

— Нам кажется, что названные вами народы: абиссинцы, персы, индусы, малайцы, если не тотчас же, то со временем будут благодарны нам за это приобщение их к цивилизации. Арматоры-судовладельцы смогут дать гораздо больше заработков и занятости нашему брату морякам. А что касается звериного соперничества государств, можно создать международный контрольный орган, который и будет согласовывать интересы…

Месье Жан неожиданно рассмеялся:

— Бедный мой, бедный простодушный граф! Вот тут-то и проявляется во всем блеске ваша наивность средиземноморского островитянина!

И вместе с терпеливо дожидавшимся поблизости месье Дювеном он отправился к давно приготовленному шахматному столику.

Глава X

КРЕДИТОР И ДОЛЖНИК

В ночь с первого на второе декабря 1851 года правая рука принца-президента Луи Бонапарта — шеф полиции Мопа арестовал Кавеньяка и других генералов, поддерживающих республику, а утром — новый император Франции, назвавший себя Наполеоном Третьим, торжественно въехал на белом арабском коне в Париж по маршруту своего дяди: загородный дворец Сен-Клу — Триумфальная арка — Тюильри…