Предсказание - Дюма Александр. Страница 40

— Тем лучше, тем лучше! — воскликнула королева-мать, потирая руки. — Так расскажите же мне про все это и, смотрите, ничего не опускайте. Давненько мне не предоставлялось подобного повода к веселью. Ах, Монсу де Жуэнвиль, при дворе давно не смеются.

— Что верно, то верно, мадам, — мрачным голосом откликнулся г-н де Жуэнвиль.

— Так вот, когда представляется случай немного поразвлечься, — продолжала Екатерина, — за него немедленно надо хвататься, чтобы его не упустить. Так начинайте же ваш рассказ, м о н с у де Жуэнвиль; я вас слушаю и обещаю не пропустить ни единого слова.

Екатерина присела на постели, устроившись поудобнее, чтобы чувствовать себя уютно и чтобы ничто не помешало ей получать удовольствие.

Она приготовилась слушать.

Однако Монсу де Жуэнвиль, как обращалась к нему Екатерина, не просто было начать рассказ: в общем, Монсу де Жуэнвиль продолжал оставаться немым.

Королева-мать сначала решила, что молодой человек просто собирается с мыслями; однако, видя, что он никак не может нарушить молчания, повернула голову, но так, чтобы не менять положения тела, и бросила на него неописуемо вопрошающий взгляд.

— Ну, так что? — спросила она.

— Ну так вот, мадам, — ответил принц, — вынужден признаться, что я смущен до предела.

— Смущены? Чем?

— Тем, что предстоит рассказать вашему величеству об увиденном.

— Так что же вы, собственно, увидели, Монсу де Жуэнвиль? Вынуждена признаться, что схожу с ума от любопытства. Ведь я так долго ждала, — все так же потирая красивые руки, продолжала Екатерина, — но, выходит, нечего было терять на это время. Поглядим… А свидание действительно было назначено на этот вечер: как я припоминаю, дорогой Монсу де Жуэнвиль, в записке, которую вы мне передали, ясно говорилось «сегодня вечером», но не было даты?

— Да, свидание в самом деле было назначено на этот вечер, мадам.

— И они в самом деле находились в зале Метаморфоз?

— В самом деле.

— Оба?

— Оба.

— И Марс и Венера? Ах, да! Кто Венера — я знаю, но скажите же мне, кто был Марс?..

— Марс, мадам?

— Да, Марс… Я не знаю, кто был Марс.

— Видите ли, мадам, я сам себя спрашиваю, должен ли я вам об этом говорить…

— То есть, как это должны ли вы мне об этом говорить? Полагаю, что должны, а если у вас есть какие-то сомнения, я вас от них освобождаю. Поговорим же о Марсе!.. Он молод или стар?

— Молод.

— Хорош собой?

— Несомненно хорош.

— Благородного рода, не так ли?

— Самого что ни на есть благородного.

— О-о! Да что же вы такое мне говорите, Монсу де Жуэнвиль? — воскликнула королева-мать, приподнимаясь в постели.

— Сущую правду, мадам.

— Так, значит, это не какой-нибудь ослепленный паж, не понимающий, что он делает?

— Это вовсе не паж.

— И этот отважный молодой человек, — Екатерина не смогла удержаться от язвительности, — этот отважный молодой человек занимает заметное положение при дворе?

— Да, ваше величество… Скажем так, высочайшее.

— Высочайшее? Но, ради Бога, говорите же, мои суде Жуэнвиль! Из вас приходится тянуть слова, точно речь идет о государственной тайне.

— А речь действительно идет о государственной тайне, мадам, — заявил принц.

— О, тогда, Монсу де Жуэнвиль, я уже обращаюсь к вам не с просьбой, мои слова — это приказ. Назовите мне имя этого лица.

— Вы этого хотите?

— Да, я этого хочу.

— Что ж, мадам, — произнес принц, опустив голову, — это лицо, как вы его называете, не кто иной, как его величество король Франциск Второй.

— Мой сын? — воскликнула Екатерина, подпрыгнув в постели.

— Вот именно, ваш сын, мадам.

Выстрел из аркебузы, если бы он внезапно прогремел в спальне, не смог бы породить на лице королевы столь сильного волнения и так мгновенно исказить ее черты.

Она протерла глаза, словно полумрак комнаты, освещенной единственной лампой, мешал ей различать предметы; затем, устремив на г-на де Жуэнвиля пронзительный взгляд и придвинувшись к нему вплотную, она проговорила вполголоса, но тоном, который из насмешливого стал устрашающим:

— Мне это все не снится, не так ли, Монсу де Жуэнвиль? Я правильно расслышала: вы утверждаете, что героем этой авантюры является мой сын?

— Да, мадам.

— И готовы это повторить?

— Готов.

— И подтверждаете сказанное?

— Готов поклясться.

И юный принц поднял руку.

— Великолепно, Монсу де Жуэнвиль! — мрачно произнесла Екатерина. — Теперь я понимаю и ваши сомнения, и даже причину вашего молчания. О! Кровь бросилась мне в лицо! Неужели такое возможно? Мой сын, женатый на юном, очаровательном создании, заводит любовницу, которая в два с лишним раза старше его; мой сын переходит на сторону моих врагов; мой сын, Господи… Нет, это невозможно! Мой сын в качестве любовника госпожи адмиральши!..

— Мадам, — обратился к королеве принц де Жуэнвиль, — как попала записка в карман госпоже адмиральше, мне неизвестно. Но зато я, к несчастью, знаю, что не госпожа адмиральша находилась тогда в комнате.

— Вот как! — воскликнула Екатерина. — Значит, вы утверждаете, что это была не госпожа адмиральша?

— Да, мадам, это была не она.

— Но если не она, то кто же?

— Мадам…

— Монсу де Жуэнвиль, назовите имя этой особы, ее имя, и немедленно!

— Пусть ваше величество соизволит меня извинить…

— Вас извинить! И с какой же стати?..

— Дело в том, что я единственный, кто не вправе совершать подобное разоблачение.

— Даже если этого потребую я, Монсу де Жуэнвиль?

— Даже вы, мадам. Тем более что ваше любопытство без труда может быть удовлетворено, стоит вам только обратиться к первому же придворному, а не ко мне…

— Но, чтобы обратиться к этому первому же придворному, придется ждать до завтра, Монсу де Жуэнвиль. А мне хочется знать имя этой особы сейчас, немедленно. Кто вам сказал, что я не должна принять меры, не терпящие отлагательства?

И сверкающий взор Екатерины впился в молодого человека.

— Мадам, — сказал он, — поищите при дворе ту единственную особу, чье имя я не смею вам назвать. И назовите его сами. Но я… О, для меня это невозможно!

И молодой человек прикрыл лицо обеими руками, наполовину для того, чтобы скрыть краску стыда, наполовину для того, чтобы не увидели его гневных слез.

И тут Екатерину осенила, подобно вспышке молнии, догадка.

Она издала крик и, оторвав при этом руки принца от его лица, спросила:

— Так это мадемуазель де Сент-Андре? Принц не ответил, что означало признание.

А затем он поднялся с табурета, стоящего подле постели.

Екатерина окинула принца быстрым взглядом: в нем сострадание было смешано с презрением.

Затем она обратилась к нему, постаравшись сделать свой голос возможно более ласковым:

— Бедное дитя! Мне вас жаль от всей души; похоже, вы любили эту коварную изменницу. Подойдите поближе, дайте руку и излейте сердце доброй матушке Екатерине. Теперь-то я понимаю, почему вы столь упорно молчали, и жалею, что настаивала. Простите же меня, мой сын; а теперь, когда я знаю, какое случилось зло, поищем от него лекарство… При нашем дворе есть и другие девушки, не только мадемуазель де Сент-Андре, а если все они для вас недостаточно хороши и благородны, то поищем за пределами Парижа, запросим двор испанский или итальянский. Так сядьте же, мой дорогой принц, и, если это возможно, поговорим серьезно.

Однако г-н де Жуэнвиль, вместо того чтобы ответить на это предложение (в котором само собой разумеется, имелась и цель явная и цель скрытая — утешить и одновременно проверить меру его мужества), опустился на колени подле постели королевы-матери и, рыдая, спрятал лицо в простыни.

— Смилуйтесь, ваше величество! — воскликнул он, заливаясь слезами. — Смилуйтесь и примите мою благодарность за столь искреннее сочувствие… Но сейчас у меня хватает сил только на то, чтобы измерить собственный стыд и ощутить всю полноту несчастья. И потому покорнейше прошу ваше величество позволить мне удалиться.