Пьер де Жиак - Дюма Александр. Страница 5

— Такие случаи известны, — продолжал король, отвечая скорее на свои мысли, чем на замечание советника. — Господь нередко поручал животным служить проводниками людям. Третьего дня, помните, в лесу Дун-ле-Руа мы совсем было потерялись, все спрашивали друг у друга дорогу, никто не знал, в какую сторону идти. И тогда мне пришла в голову мысль спустить Фидо с поводка и последовать за ним. Четверть часа спустя мы нагнали лошадей и пажей, ожидавших нас на опушке леса.

— Ваше величество путает инстинкт с мыслию, сердце животного — с душою человека.

— Верно, верно; но загляните в эти прекрасные глаза, Пьер. Не станете же вы отрицать, что в них светится ум? Приглядитесь к этим ушам: вот они навострились, вслушиваясь в мои слова; не кажется ли вам, что они разворачиваются словно для того, чтобы лучше меня понять? Несомненно, они слышат. Мне достаточно приказать Фидо выйти, и он уйдет; стоит мне его окликнуть, и он вернется: по одному моему знаку он ложится наземь. Да мои придворные даже этого не умеют, а удостоены звания людей. Правда, есть нечто такое, что всегда будет их отличать от этой прекрасной собачьей породы: они не умеют находить потерявшегося хозяина и кусают его, когда он падает.

Молчание, последовавшее за этой мрачной шуткой, длилось бы бесконечно долго, может быть, благодаря разнообразным мыслям, которые она породила в умах обоих собеседников, если бы не Фидо: он встрепенулся и заволновался; это означало, что в соседней комнате происходит нечто необычное. Король следил взглядом за умным животным: собака не сводила глаз с двери.

— Смотрите-ка, Пьер, к нам пожаловал кто-то чужой; поглядим, как его примет Фидо: я буду держаться с ним сообразно с тем, как поведет себя моя любимица; пусть на сей раз она будет председателем Королевского совета.

В это мгновение приподнялся закрывавший дверь гобелен и паж доложил:

— Его сиятельство Артур, граф де Ричмонт, коннетабль Франции.

Король вздрогнул, де Жиак побледнел; Фидо бросился к двери.

Коннетабль появился на пороге: борзая, видевшая его в первый раз, лизнула ему руку.

— Это вы, кузен! — с некоторым вызовом вскричал король. — Да это настоящее чудо — видеть вас здесь! Я полагал, что вы в этот час сражаетесь в Нормандии во славу Франции, защищая интересы короны.

— Так это и было, государь, — отвечал Артур, поглаживая борзую, породу и красоту коей он, казалось, оценил с первого взгляда. — И отнюдь не моя вина, что я в этот час нахожусь здесь, вместо того чтобы выбивать три лилии Франции на стенах Сен-Джеймес-де-Беврона.

— Что же вас заставило явиться без нашего разрешения, кузен?

— Многочисленные просьбы, с которыми я должен к вам обратиться, государь.

— Говорите! — приказал король.

Артур приблизился на несколько шагов. Карл жестом пригласил его садиться; однако коннетабль знаком показал, что хотел бы говорить стоя.

— Государь! — с важностью начал Артур. — Я не стану обращаться к вам от имени бретонского королевского дома; вы знаете, его род столь же древний, как и род королей французских. Я, как вам известно, сын отважного герцога Жана, вернувшего себе Бретань со шпагой в руках, в то время как ваш батюшка потерял Францию.

— Господин де Ричмонт! — нахмурившись, прервал его Карл VII.

Фидо лег к ногам коннетабля.

— Государь! — продолжал Артур. — Позвольте мне договорить. Когда я закончу, вы накажете меня, ежели я окажусь неправ. Благородный герцог, мой отец, умер, когда мы еще были юнцами; герцог Филипп Смелый, бывший, как и вы, королевским сыном, взял нас под свою опеку и привез в Пикардию; однако вскоре он тоже умер, и я перешел в руки его светлости герцога Беррийского, другого сына короля, а тот поручил храброму дворянину родом из Наварры по имени Перони заняться моим военным образованием; герцог, ваш дядюшка самолично наблюдал за этим так, будто я был ему родным сыном. Вот почему во время убийства герцога Орлеанского в тысяча четыреста седьмом году я оказался не в партии герцога Бургундского, а среди его недругов; это был первый мой политический шаг, и именно с той поры я взял в привычку держать данное слово.

— Да, я знаю, что вы — верный слуга.

Артур холодно поклонился и, словно не обратив внимания на похвалу короля, продолжал:

— И вот в тысяча четыреста тринадцатом году, ковда его светлость герцог Бургундский и его величество король Карл Шестой, ваш отец, вопреки интересам королевства, осадили Бурж, я поспешил за помощью в Бретань, из-за чего поссорился с Жил ем, моим младшим братом, приверженцем бур-гиньонской партии. Это, впрочем, не помешало мне добиться от герцога Жана, моего старшего брата помощи в тысячу шестьсот всадников, в числе коих были виконт де ла Бельер, мессир Армель де Шатожирон, мессир Эсташ де ла Монней — все как на подбор храбрые командиры: мы с ходу захватили приступом Сийе-ле-Гийом, Бомон и Легль.

— Я припоминаю эти подвиги, хотя был тогда еще совсем юным, дорогой кузен, — с заметным нетерпением уже во второй раз перебил Артура король.

Однако Артур упрямо продолжал:

— В тысяча четыреста пятнадцатом году по первому же требованию короля Карла Шестого, хотя я тогда стоял под стенами Партнея, я снял осаду и вышел на помощь королю Генриху Английскому, осадившему Арфлер. Господин де Ги-енн передал мне ради этого предприятия всех своих людей и офицеров. Я присовокупил пятьсот своих всадников, среди которых были Бертран де Монтобан, господин де Сомбург и Эдуард де Роан, мой знаменосец. Я нагнал на берегах Соммы герцога Орлеанского, герцога Бурбонского, герцога Альбрет-ского, герцога Алансонского, герцога Брабантского, герцога Неверского и герцога Эвского. В пятницу четырнадцатого октября тысяча четыреста пятнадцатого года наши батальоны собрались близ Азенкура в таком месте, где всем этим храбрым воинам было просто не развернуться. Вот почему мы потеряли день. Меня захватил в плен сам король Генрих, чью корону я разбил ударом топора, после того как сразил у него на глазах его брата Кларенса. Я дал ему слово, что буду его пленником, независимо от того, освободят меня или нет, до самой его смерти. В Англии я провел в плену пять лет. Под честное слово я возвратился в Нормандию, где влюбился в госпожу де Гиенн и просил ее руки, но она приказала ответить мне, что не желает быть супругой пленника. Хотя я очень ее любил, клянусь вам я набрался терпения и сдержал свое слово: я оставался пленником вплоть до тридцать первого августа тысяча четыреста двадцать второго года, то есть до того времени, когда король умер в Венсенском замке, недалеко от Парижа. С тех пор я свободен, потому что не стало человека, способного предъявить мне счет. Я женился на госпоже де Гиенн и прибыл к вашему величеству предложить свои услуги,

— Да, кузен; мы отправились в Анжер, тогда-то я и предложил вам меч коннетабля, освободившийся со времени гибели Бюшана.

— Седьмого марта тысяча четыреста двадцать четвертого года я получил его из ваших рук, государь, на Шинонских равнинах и, принимая его, я взялся поднять за свой счет со своих земель двадцать тысяч пехотинцев; взамен, государь, вы обещали мне прислать сто тысяч экю для выплаты солдатского жалования на время кампании.

— Да, кузен.

— Я поднял двадцать тысяч человек за свой счет и со своих земель, повел их в Нормандию, захватил Понторсон, перебив весь гарнизон, а оттуда отправился на осаду Сен-Джеймс-де-Беврона.

— Мне все это известно, кузен, потому я и удивился, увидев вас здесь.

— Я явился, чтобы вернуть вам меч коннетабля, государь. Ведь я сдержал все свои обещания, вы же изменили своему слову. Простите, что возвращаю вам меч в столь плачевном состоянии, — продолжал Артур, вынимая оружие из ножен, — но он обломался и затупился об латы англичан.

— Я изменил своему слову? — повторил король, разглядывая обломок поданного коннетаблем меча. — Какому же слову, кузен?

Де Жиак хотел было встать и удалиться.

— Останьтесь! — молвил король, жестом приказав ему сесть. — Вы видите, что нас обвиняют: останьтесь, чтобы защитить нас.