Сальватор - Дюма Александр. Страница 284

– К аббату Букемону.

– Вы правы, монсеньор. Ее душа страдает сильнее, чем тело. Прощайте же, достойный мой друг, и пусть Господь защитит вас во время вашей долгой поездки.

– Я всю дорогу буду молить Бога за вас и вашу семью, маркиза, – ответил прелат, молитвенно сложив ладони на груди.

Маркиза села в карету и умчалась. Спустя четверть часа карета, запряженная тремя почтовыми лошадьми, уже везла монсеньора Колетти по дороге в Рим.

Глава CXXXIX

В которой Букемон продолжает заводить друзей

Действительно, спустя несколько минут после ухода маркизы де Латурнель и досточтимого аббата Букемона у супруги маршала де Ламот-Удана приключился спазм, да такой сильный, что находившаяся в тот момент рядом горничная подняла на ноги весь дом истошным криком: «Мадам умирает!»

Предупрежденный Грушкой старый лечащий врач маршала, которого принцесса постоянно отказывалась принимать, спешно примчался в спальню принцессы и по тревожным симптомам убедился в том, что криз был смертельным и что жить принцессе осталось самое большее сутки.

Маршал прибыл домой в тот самый момент, когда врач выходил из покоев уроженки Северного Кавказа.

По хмурому лицу врача господин де Ламот-Удан все сразу понял.

– Что, принцесса так плоха? – спросил он.

Врач грустно кивнул.

– И ее никак нельзя спасти? – снова спросил маршал.

– Нет никакой возможности, – ответил врач.

– И в чем вы видите причину ее смерти, друг мой?

– В горе.

Маршал резко помрачнел лицом.

– Не думаете ли вы, доктор, – сказал он с грустью, – что именно я мог явиться причиной огорчения принцессы?

– Нет, – ответил врач.

– Вы ведь знаете ее уже двадцать лет, – продолжал господин де Ламот-Удан. – Вы, как и я, наблюдали за постоянной летаргией, в которую была погружена моя супруга. Когда я спрашивал вас об этом, вы отвечали мне, что медицине известны тысячи таких примеров, и я полагал, что, как вы мне говорили, эта сонливость, в которую впала принцесса, являлась следствием порока организма. Но теперь вы видите причину ее смерти в огорчении. Объяснитесь же, друг мой, и если вам что-то известно насчет причины, не скрывайте от меня ничего.

– Маршал, – сказал врач, – я не заметил ни единого признака, который сам по себе смог бы подтвердить этот вывод. Но изо всех отдельно связанных фактов заключил, что причиной смертельного недуга вашей супруги может быть только сильное горе.

– Вы говорите как светский человек или философ, доктор. Я же прошу вас сказать мне научное мнение, заключение врача.

– Маршал, настоящий врач является философом, который изучает тело только лишь для того, чтобы лучше узнать состояние души пациента. Что касается принцессы то я глубоко и тщательно обследовал ее, хотя это было задачей не из легких. И результат оказался таким же. Поэтому я смею утверждать, насколько это может вообще утверждать человек, не произведя никаких специальных исследований и руководствуясь только общеизвестными фактами, что в могилу вашу супругу сведет глубокая печаль, ужасное огорчение.

– Больше я от вас ничего не требую, друг мой, – сказал маршал взволнованным голосом, протягивая руки старому врачу. – Если я вас так настойчиво расспрашивал, то только для того, чтобы узнать, насколько ваше мнение совпадает с моим. Дело в том, друг мой, что подобная мысль пришла ко мне лет двадцать тому назад. Я никому ничего не говорил, даже вам, хотя я вам беспредельно верю. Но считаю, что горе женщины, любимой мужем, может иметь причиной только одно: грех!

– Маршал, – прервал его врач, покраснев. – Поверьте, что подобная мысль даже и не приходила мне в голову!

– Я в этом и не сомневаюсь, друг мой, – сказал маршал, горячо пожимая руки славного врача. – А теперь прощайте! Не посоветуете ли вы мне сделать что-нибудь особенное, не выпишете ли какое-либо лекарство для того, чтобы облегчить состояние принцессы?

– Я уже бессилен ей помочь, маршал, – ответил врач. – Госпожа принцесса угаснет без страданий и без звука. Жизнь отличается от смерти точно так же, как вспышка восковой свечи отличается от ее затухания. Она спокойно закроет глаза для того, чтобы умереть, словно бы заснет. И смерть ее будет отличаться от сна только тем, что сон этот будет вечным.

Маршал де Ламот-Удан грустно поник головой и выразительно пожал руку врачу. После этого доктор ушел.

Спустя мгновение маршал вошел в комнату принцессы. Она лежала на постели во всем белом, словно невеста. Лицо ее было таким же нежно-белым, как и ее одежда. Ее белые волосы, белое лицо и белые одежды и белые простыни на кровати создавали впечатление, что она уже завернута в саван. Для того, чтобы впечатление о том, что, подходя к кровати, человек приближался к покойнице, было совсем полным, не хватало только священника, свечей и серебряной вазы со святой водой.

От этой картины сердце маршала де Ламот-Удана защемило.

Он много раз видел, как на войне умирали мужчины. Вид смерти был ему хорошо знаком. Но, будучи храбрецом, он никогда не понимал, почему люди не сопротивляются смерти, почему они не борются с ней, не пытаются прогнать ее, как в бою отбрасывают врага.

Эта молчаливая и покорная смерть без протестов, без сопротивления, безо всякой борьбы наполняла его удивлением.

Он почувствовал дрожь в коленях, словно дитя, которое в несколько месяцев старается поднять непосильную ношу. Почтительно приблизившись к кровати больной, он спросил с нежностью:

– Вам больно?

– Нет, – ответила принцесса Рина, повернув лицо к маршалу.

– Вы чувствуете себя больной?

– Нет, – снова ответила она.

– Я только что встретил вышедшего от вас врача, – продолжал маршал.

– Да, – кивком головы ответила уроженка Северного Кавказа.

– Не хотите ли чего-нибудь?

– Да.

– Чего же?

– Священника.

В этот момент горничная объявила о приходе маркизы де Латурнель и аббата Букемона. На время причастия маршал вышел с маркизой в будуар принцессы.

Мы знаем о грехах супруги маршала де Ламот-Удана. И, не желая повторяться, не станем рассказывать читателю содержание ее исповеди.

– Сестра моя, – сказал аббат Букемон, осознавший во время исповеди принцессы всю значимость задачи, поставленной перед ним монсеньором Колетти, и увидев в ней средство для отмщения господину Рапту, – осознаете ли вы всю тяжесть вашего греха?

– Да, – ответила принцесса.

– Пытались ли вы исправить свою ошибку?

– Да.

– Каким же образом?

– Раскаянием.

– Это хорошо, но этого недостаточно. Для этого есть более действенные средства.

– Расскажите, какие.

– Когда человек что-то украл, – снова заговорил аббат после краткого раздумья, – считаете ли вы, что его раскаяние заключается только в том, что она вернет украденную им вещь?

– Нет, – ответила супруга маршала, не понимая еще, куда клонит священник.

– Хорошо. Так же и для ваших грехов, дорогая сестра, есть способ возмещения ущерба, аналогичный тому, к которому прибегает раскаявшийся вор.

– Что вы хотите этим сказать?

– Вы украли честь у вашего супруга. Поскольку восстановить ее не представляется возможным, вы должны честно и откровенно признаться ему во всем.

– В чем?!. – воскликнула принцесса.

Но тут же резко смолкла, словно опасаясь, что ее голос будет услышан. Она приподнялась на локтях, повернувшись лицом к аббату, и посмотрела на него так выразительно, что тот, хотя и не был особенно впечатлительным, невольно вздрогнул.

– Вы дрожите, господин аббат? – сказала принцесса, не сводя с него пристального взгляда.

– Конечно, сестра! – ответил смущенно аббат Букемон.

– Даже вы дрожите при мысли о столь чудовищном возмещении ущерба, – продолжила взволнованно умирающая.

– Дело в том, сестра моя, что, предвидя последствия подобного признания, я проникся самым глубоким к вам состраданием.

– Значит, вы беспокоитесь только обо мне, господин аббат?