Сальватор - Дюма Александр. Страница 80
Дверь, как и на втором этаже, оказалась закрытой. И точно так же, как та дверь, она не выдержала мощного натиска.
Как только Брезил вошел в комнату, он залился яростным лаем. Казалось, его злость была направлена против комода.
Сальватор попытался было открыть комод, но все ящики были заперты на ключ.
Брезил с яростью кусал ручки комода.
– Подожди, Брезил, подожди, – сказал Сальватор. – Сейчас мы посмотрим, что в этих ящиках. А пока умолкни!
Собака замолчала, наблюдая за тем, что собирался делать хозяин. Но глаза его продолжали сверкать, а из пасти текла пена. С длинного и красного, как кровь, языка капала слюна.
Сальватор поднял мраморную крышку комода и прислонил ее к стене.
Пес, словно понимая и подбадривая хозяина, со злостью топтался на месте.
Сальватор вынул из кармана короткий нож и, налегая всем телом, приподнял деревянную крышку.
Увидев это, Брезил ощетинился на комод.
Сальватор сунул руку в образовавшееся отверстие и вытащил из комода красный шерстяной корсаж.
Но не успел он рассмотреть этот корсаж, как Брезил вырвал его своими мощными зубами из рук Сальватора.
Этот корсаж был частью национального костюма Урсулы.
Бросившись к собаке, которая с яростью терзала ткань, Сальватор с большим трудом отобрал его.
– Я никогда не ошибался, – сказал Сальватор. – Девочку попыталась убить женщина. И эта женщина – мадам Жерар, или скорее Урсула.
И он высоко поднял ярко-красный корсаж. А Брезил с громким лаем принялся прыгать, чтобы достать его.
Генерал стоял неподвижно, поражаясь совпадению мыслей Сальватора и его собаки.
– Видите, – продолжал Сальватор, – в этом нет никаких сомнений.
Затем, убедившись в своих предположениях, он, уложив этот корсаж обратно в комод, установил, как смог, деревянную крышку и накрыл все мраморной плитой.
Собака рычала так, словно у нее отняли самую аппетитную кость.
– Ладно, ладно, – сказал Сальватор Брезилю. – Прекрати! Ты сам понимаешь, что мы еще вернемся сюда, мой храбрый пес! Но теперь самое главное – найти гувернантку. Давай ее искать!
Собака, рыча, вышла из комнаты. Но, оказавшись на лестничной клетке, она принялась за поиски и вскоре остановилась перед последней дверью в коридоре и принялась звать на помощь.
– Вот мы и у цели, генерал, – сказал Сальватор, направляясь к двери, перед которой лаял Брезил.
А затем, обращаясь к собаке, сказал:
– Там кто-то есть, не так ли Брезил?
В ответ собака залаяла еще громче.
– Итак, – сказал Сальватор, – если полиция не занимается своим делом, придется выполнить это дело вместо нее.
Затем, обращаясь уже к генералу, добавил:
– Возьмите фонарь, генерал, и не мешайте мне.
Генерал взял фонарь. А Сальватор в это время опоясался белым поясом, который в то время являлся признаком комиссаров полиции, судейских и служащих министерств.
Потом, постучав в дверь, произнес:
– Именем короля!
Дверь открылась.
Увидев входящего в комнату человека в черном и решив из-за белого шарфа на поясе, что это – комиссар полиции, женщина, находившаяся в комнате и открывшая дверь в одной ночной рубашке, рухнула на колени посреди комнаты и воскликнула:
– Иисус! Мария!
– Именем короля, – снова сказал Сальватор, – вы арестованы, женщина!
Та, к кому были обращены слова Сальватора и в чью сторону была протянута его рука, была старой девой лет пятидесяти – шестидесяти. В том наряде, который на ней был, она выглядела просто мерзко.
Рядом с ней Броканта показалась бы Венерой Милосской.
Она закричала от страха, а Брезил, которого ее крик, вероятно, вывел из себя, ответил тоскливым и протяжным воем.
Сальватор стал пытаться найти в окружавшей его темноте какую-то связь между этим отвратительным созданием и воспоминаниями из его прошлой жизни.
– Ну-ка, осветите эту женщину, – сказал он генералу. – Мне кажется, что я ее знаю.
Генерал направил луч света на лицо стоявшей перед ними уродины.
– Так и есть, – сказал Сальватор, – я не ошибся!
– О, мой добрый господин, – воскликнула гувернантка, – клянусь вам, я – честная женщина!
– Ты лжешь! – сказал Сальватор.
– Мой дорогой комиссар!.. – продолжала причитать старуха.
– Лжешь! – снова оборвал ее Сальватор. – Я сейчас скажу, кто ты: ты – мать Святоши.
– О, мсье! – вскричала в испуге мегера.
– Из-за тебя одно очаровательное создание по ошибке попало в некое гнусное место и оказалось там вместе с твоей дочерью – а та там находилась вовсе не случайно, – и, оказавшись во власти твоих домогательств, будучи выдана тобой и обесчещена твоими усилиями, не смогла пережить своего позора и бросилась в Сену!
– Мсье комиссар, я протестую…
– А помнишь ли ты Атенаис? – грозно спросил Сальватор. – И не надо больше ни лжи, ни клятв!
Мы помним, что Атенаис звали дочь трубача Понроя, которую Сальватор назвал Фраголой. Если нам удастся когда-нибудь, повторяем это еще раз, проникнуть в тайны жизни Сальватора, мы, вероятно, сможем обнаружить следы того события, на которое мнимый комиссар полиции только что намекнул.
Старуха опустила голову, словно на нее скатился Сизифов камень.
– А теперь, – сказал Сальватор, – отвечай на вопросы, которые я тебе сейчас задам.
– Мсье комиссар…
– Отвечай, или я позову двоих моих людей и они доставят тебя в «Маделонет».
– Я буду отвечать, буду, мсье комиссар!
– Сколько уже времени ты здесь находишься?
– С последнего Страстного Воскресенья.
– Когда похищенная мсье де Вальженезом девушка прибыла в замок?
– В ночь со Страстного Вторника на предпоследний день Масленицы.
– Разрешал ли мсье де Вальженез девушке выходить из замка с того времени, как она прибыла в замок?
– Ни одного раза!
– И с помощью каких же насильственных мер он не разрешал ей выходить из замка?
– Он пригрозил ей, что обвинит ее любимого в похищении и добьется отправки его на галеры.
– И как же зовут ее любимого?
– Мсье Жюстен Корби.
– Какую сумму в месяц платил тебе мсье де Вальженез за то, чтобы ты сторожила похищенную девушку?
– Мсье комиссар…
– Сколько он тебе платил? – повторил Сальватор властным тоном.
– Пятьсот франков в месяц.
Сальватор оглядел комнату и увидел нечто похожее на секретер. Открыв его, он нашел там листок бумаги, перья и чернила.
– Садись за стол, – сказал он женщине, – и напиши все, что ты только что мне сказала.
– Я не умею писать, мсье комиссар.
– Не умеешь писать?
– Нет, клянусь вам!
Сальватор вытащил из кармана бумажник, извлек из него какую-то бумагу, развернул ее и сунул в лицо старой ведьме.
– Если ты не умеешь писать, кто же написал вот это?
«Если ты не дашь мне сегодня вечером пятьдесят франков, я скажу, где познакомилась с тобой моя дочь, и тебя выгонят из магазина.
Глуэт.
11 ноября 1824 года».
Старуха подавленно молчала.
– Видишь, ты, оказывается, умеешь писать, – сказал ей Сальватор. – Плохо, конечно, но этого тебе хватает, чтобы выполнить приказ, который я тебе даю еще раз. Итак, пиши показания, которые ты мне только что сделала.
И Сальватор, заставив старуху сесть за стол, вложил ей перо в руку. Генерал светил, а молодой человек продиктовал ей следующий документ, написанный гнусным почерком и с присущими ей орфографическими ошибками. Но мы не станем утомлять читателя этими ошибками, полагая, что ему будет более интересно узнать содержание этих показаний.
«Я, нижеподписавшаяся жена Брабансона по прозвищу Глуэт, заявляю, что была нанята мсье Лореданом де Вальженезом в прошлое Страстное Воскресенье для того, чтобы охранять девушку по имени Мина, которую указанный мсье похитил из пансиона в Версале. Я заявляю, что, кроме этого, девушка была привезена в замок Вири в ночь со Страстного Вторника на Заговленную Среду, что она пригрозила господину графу, что будет кричать, звать на помощь, попытается бежать, на что господин граф ответил, что она не станет этого делать, поскольку у него есть возможность отправить ее возлюбленного на галеры и что эта возможность заключается в том, что он заявит, что тот похитил несовершеннолетнюю девушку. У него в кармане даже было незаполненное постановление об аресте, и он его ей показал.