Сальватор. Том 1 - Дюма Александр. Страница 46

Слушатели переглядывались, недоумевая, куда клонит прокурор Лишь завсегдатаи суда присяжных, которые приходят в поисках того, чего им недостает в собственном доме в зимнюю пору, иными словами – в надежде расслабиться и увидеть зрелище, теряющее для них со временем новизну и прелесть, однако становящееся необходимым из-за привычки; только эти завсегдатаи, хорошо знакомые с разглагольствованиями г-на Берара и г-на де Маршанжи, не дрогнули, видя, на какой путь ступает королевский прокурор; они отлично знали, что в народе говорят:

«Все дороги ведут в Рим», а во Дворце правосудия (при определенном правительстве и в определенную эпоху) можно услышать такое: «Все дороги ведут к смертной казни».

Не той ли дорогой вели Дидье в Гренобле, Пленьи, Коттерона и Карбонно – в Париже, Бертона – в Сомюре, Pay, Бари, Губена и Помье – в Ла-Рошели?

Королевский прокурор продолжал, сопровождая свою речь величавым и чрезвычайно покровительственным жестом:

– Успокойтесь, господа! Полиция подобна стоглазому Аргусу; она бдила, она была готова отправиться на поиски современных Каков в самые заветные укрытия последних, в самые глубокие их пещеры, ведь для полиции ничего невозможного нет, и представители власти отвечали на лживые слухи, исполняя свой долг в строжайшем соответствии с законом.

Да, мы отнюдь не отрицаем, что имели место тяжкие преступления, и, стремясь к неукоснительному исполнению закона, мы сами ходатайствовали о различных наказаниях, которые навлекли на себя преступники Можете быть уверены, господа, что никто не избежит карающего меча правосудия. Отныне общество спокойно самые наглые возмутители порядка у нас в руках, а те, что пока гуляют на свободе, непременно понесут наказание за свои преступления.

Так, например, хулиганы, скрывавшиеся в окрестностях канала Сен-Мартен и избравшие безлюдные причалы местом своих ночных нападений, в настоящее время брошены в темницу и предпринимают тщетные попытки отклонить доказательства своей вины, выдвигаемые против них следствием.

Господин Феррантес, испанец; господин Аристолос, грек; господин Вальтер, баварец; господин Кокрийа из Оверни были задержаны поздно вечером третьего дня. Полиция не имела их следов, однако нет такого места, где бы они могли укрыться от недремлющего ока правосудия; под давлением неопровержимых доказательств, а также зная за собой вину, преступники уже дали показания.

Присутствовавшие продолжали переглядываться, спрашивая друг друга шепотом, что общего господа Феррантес, Аристолос, Вальтер и Кокрийа могут иметь с г-ном Сарранти.

Однако завсегдатаи с доверительным видом покачивали головами, словно желая сказать: «Вот вы увидите, увидите!»

Королевский прокурор не умолкал:

– Три еще более злостных преступления потрясли и возмутили общественность. Неподалеку от Бриши был обнаружен труп несчастного солдата, получившего увольнение. В это самое время в Вилетте на поле было совершено зверское убийство бедного работника. А спустя еще некоторое время на дороге из Парижа в Сен-Жермен убили извозчика из Пуасси.

В считанные дни, господа, правосудие покарало виновных в этих убийствах, настигнув их на самых разных окраинах Франции.

Однако кое-кто не ограничился пересказом этих событий и поведал о сотне других преступлений: совершено убийство на улице Карла Десятого; за Люксембургским дворцом найден кучер в луже собственной крови; на улице Кадран напали на женщину; третьего дня совершено вооруженное нападение на почтовую карету небезызвестным Жибасье – его имя не раз звучало в этих стенах и, несомненно, знакомо присутствующим.

И вот, господа, пока кое-кто пытался таким образом посеять панику среди населения, полиция установила, что несчастный, обнаруженный на улице Карла Десятого, скончался от кровоизлияния в легких; что кучера хватил апоплексический удар, когда он раскричался на лошадей; что женщина, судьба которой так всех тронула, оказалась просто-напросто жертвой бурной сцены, какие случаются во время оргий; а небезызвестный Жибасье, господа, не совершал преступления, вменявшегося ему в вину, чему есть неопровержимые доказательства; судите же сами, можно ли доверять этим клеветническим выдумкам?

Когда мне доложили, что Жибасье напал на карету между Ангулемом и Пуатье, я вызвал господина Жакаля.

Господин Жакаль меня заверил, что вышеупомянутый Жибасье отбывает срок в Тулоне, находится там под номером сто семьдесят один и раскаяние его так велико, а поведение настолько примерно, что как раз в настоящее время к его величеству Карлу Десятому обратились с прошением досрочно освободить каторжника.

Этот яркий пример освобождает меня от необходимости приводить другие: судите сами, господа, на какую грубую ложь пускается кое-кто, дабы подогреть любопытство или, точнее, враждебность общества.

Печально видеть, господа, как расходятся эти слухи, а зло, на которое жалуются их распространители, падает, так сказать, на их собственные головы.

Общественное спокойствие, как говорят, нарушено; мирные жители запираются и трясутся от страха с наступлением темноты; иноземцы покинули обезлюдевший из-за постоянных преступлений город; торговля захирела, погибла, уничтожена!

Господа! Что бы вы сказали, если бы узнали, что только недоброжелательство этих людей, скрывающих свои бонапартистские или республиканские взгляды под либеральной вывеской, и явилось причиной всех несчастий, вызванных клеветническими выпадами?

Вы почувствовали бы себя оскорбленными, не так ли?

Однако в результате губительного маневра все тех же людей, угрожающих обществу под видом того, что они берут его под свое покровительство, было порождено и другое зло. Люди эти изо дня в день трезвонят о безнаказанных преступлениях, повторяют о том, что нерадивые должностные лица оставляют преступления безнаказанными.

Вот и такой человек, как Сарранти, которому вы сегодня должны вынести приговор, в течение семи лет кичился тем, что находился вне досягаемости правосудия.

Господа! Правосудие спотыкается, оно идет медленно, говорит Гораций. Пусть так! Однако оно рано или поздно приходит.

Итак, человек – я говорю о преступнике, стоящем перед вами, – совершает тройное преступление: кражу, похищение детей, убийство. После убийства он исчезает из города, из страны, в которой он увидел свет, покидает Европу, пересекает моря, бежит на край света и обращается с просьбой к другому континенту, к одному из его королевств, затерявшихся в сердце Индии, принять его как почетного гостя; однако этот другой континент отвергает его, это королевство вышвыривает его вон, Индия говорит ему:

«Зачем ты явился ко мне, что делаешь в рядах моих невинных сынов, – ты, преступник? Убирайся прочь! Уходи! Назад, демон!»

Тут и там послышались сдерживаемые до тех пор смешки, к великому возмущению господ присяжных.

А королевский прокурор то ли не понял причины этого веселья, то ли, напротив, отлично все понимал: он решил подавить этот смех или же обратить его себе на пользу и вскричал:

– Господа! Оживление в зале весьма показательно; так присутствующие выражают свое осуждение обвиняемому, и этот презрительный смех страшнее самого сурового наказания…

Такое давление на слушателей было встречено ропотом в публике.

– Господа! – обратился к аудитории председатель. – Помните, что первая обязанность зрителей – соблюдение порядка.

В публике, относились к беспристрастному председателю с глубоким уважением: присутствовавшие вняли его замечанию, и в зале снова стало тихо.

Господин Сарранти улыбался и высоко держал голову. Лицо его было невозмутимо. Он пожимал руку красавцу монаху; тот, казалось, примирился с неизбежным приговором, грозившим его отцу, и всем своим видом напоминал св. Себастьяна, которого так любили изображать испанские художники: тело его пронзили стрелы, однако на лице написаны снисходительность и ангельское терпение.

Мы не будем приводить речь королевского прокурора полностью, скажем только, что он растягивал свое выступление как мог, излагая обвинения, выдвинутые свидетелями г-на Жерара; при этом он пустил в ход все испытанные приемы, употребил все классические разглагольствования, принятые во Дворце правосудия. Наконец он закончил свою обвинительную речь, требуя применить статьи 293, 296, 302 и 304 Уголовного кодекса.