Сальватор. Том 1 - Дюма Александр. Страница 95

Людовик вот так разговаривал сам с собой, как вдруг Розочка открыла глаза и увидела его.

Краска бросилась Людовику в лицо, словно его застали на месте преступления. Он почувствовал необходимость заговорить с девушкой, однако язык ему не повиновался.

– Вы хорошо спали, Розочка? – спросил он наконец.

– «Вы»? – переспросила девочка. – Вы обращаетесь ко мне так почтительно, господин Людовик?

Врач опустил глаза.

– Почему вы говорите мне «вы»? – продолжала девочка, привыкшая к тому, что все близкие обращаются к ней на «ты».

Словно размышляя вслух, она прибавила:

– Неужели во сне я сказала что-нибудь нехорошее?

– Вы, дорогое дитя? – вскричал Людовик, и на глаза ему навернулись слезы.

– Опять «вы»?! – возмутилась Розочка. – Почему же вы не обращаетесь ко мне запросто, как раньше?

Людовик смотрел на нее, ничего не отвечая.

– Когда мне говорят «вы», мне кажется, что на меня сердятся, – пояснила Розочка. – Вы на меня сердитесь?

– Нет, клянусь вам! – поспешил заверить ее Людовик.

– Снова это «вы»! Вероятно, я вас чем-то огорчила, а вы не хотите сказать?

– Нет, нет, ничем, дорогая Розочка!

– Вот так-то лучше! Продолжайте!

– Послушайте, что я вам скажу, дорогое дитя! – начал он.

Розочка состроила прелестную рожицу при слове «послушайте», чем-то ее смутившем, хотя и сама не могла бы объяснить причины своего недовольства.

– Вы уже не ребенок, Розочка…

– Я? – перебила она его с неподдельным изумлением.

– Или, точнее, перестанете быть ребенком через несколько месяцев, – поправился Людовик. – Скоро вы станете совсем взрослой и все будут обращаться к вам с должной почтительностью. Так вот, Розочка, не пристало молодому человеку моих лет обращаться к такой девушке, как вы, с прежней фамильярностью.

Девочка взглянула на Людовика с выражением такой наивности, что тот был вынужден опустить глаза.

Ее взгляд ясно говорил: «Я думаю, у вас действительно есть причина обращаться ко мне на „вы“, но не та, о которой вы только что сказали. Я вам не верю».

Людовик отлично понял, что хотела сказать Розочка. Он снова опустил глаза, размышляя о том, в каком трудном положении окажется, если Розочка потребует более убедительных объяснений.

Но когда она увидела, что он опустил глаза, в ее душе шевельнулось неведомое ей до тех пор чувство. Она задохнулась, но не от горя, а от счастья.

И произошло невероятное: обращаясь к нему мысленно со словами, которые Розочка хотела было произнести вслух, она заметила, что в то время, как Людовик перестал говорить ей «ты», она сама, всегда до тех пор обращавшаяся к нему почтительнейшим образом, мысленно говорит ему «ты». Все это заставило Розочку замолчать, она задрожала и покраснела.

Девушка спрятала голову в подушку и натянула на себя прозрачное покрывало, которое обычно составляло неотъемлемую часть ее живописных нарядов.

Людовик наблюдал за ней с беспокойством.

«Я ее огорчил, – подумал он, – и теперь она плачет».

Он встал и, упрекнув себя в излишней деликатности, непонятной для девочки и потому напугавшей ее, приблизился к Розочке, склонился над подушкой и как можно ласковее произнес:

– Розочка! Дорогая Розочка!

Его нежные слова взяли ее за душу, и она повернулась так стремительно, что почти коснулась губами лица Людовика.

Он хотел было подняться, но Розочка, не отдавая себе отчета в том, что делает, инстинктивно обвила его шею руками и прижалась к пылавшим губам молодого человека, отвечая на его ласковые слова.

– Людовик! Дорогой Людовик!

Оба вскрикнули, Розочка оттолкнула Людовика, молодой человек отшатнулся.

В ту самую минуту дверь отворилась и в комнату с криком влетел Баболен.

– Знаешь, Розочка, Бабилас удрал, но Броканта его поймала, и теперь он попляшет!

Жалобный лай Бабиласа в самом деле донесся в это время до слуха Розочки и Людовика, подтверждая известную пословицу: «Кого люблю, того и бью!»

XVI.

Командор Триптолем де Мелен, дворянин королевских покоев

В тот же день, три четверти часа спустя после того, как г-н Жакаль и Жибасье распрощались на углу улицы ВьейЭстрапад – Жибасье отправился на поиски Карамельки к Барбетте, а г-н Жакаль сел в карету, – честнейший г-н Жерар просматривал газеты в своем ванврском особняке, когда тот же камердинер, что во время болезни своего хозяина ходил за ба-медонским священником и привел брата Доминика, вошел и в ответ на недовольный вопрос хозяина: «Почему вы меня беспокоите? Опять из-за какого-нибудь попрошайки?» – торжественно доложил:

– Его превосходительство Триптолем де Мелен, дворянин королевских покоев!

Это имя произвело на хозяина необыкновенное впечатление.

Господин Жерар покраснел от удовольствия и, вскочив с места, попытался проникнуть взглядом в темный коридор в надежде разглядеть знаменитость, о которой ему доложили с такой важностью.

И действительно удалось различить в потемках господина высокого роста, светловолосого или, точнее, в светлом завитом парике, в коротких штанах, со шпагой на боку, во французском рединготе с пышным кружевным жабо и орденским крестом в петлице.

– Просите! Просите! – крикнул г-н Жерар.

Лакей удалился, и его превосходительство командор Триптолем де Мелен, дворянин королевских покоев, вошел в гостиную.

– Проходите, господин командор, проходите! – пригласил г-н Жерар.

Командор сделал два шага, небрежно поклонился, едва качнув головой, сощурил левый глаз, поднял на лоб очки в золотой оправе – словом, всем своим вызывающим видом давал понять г-ну Жерару свое превосходство как дворянина древнего рода.

Тем временем г-н Жерар, согнувшийся, словно вопросительный знак, ждал, пока посетитель соблаговолит объяснить, зачем он пришел.

Командор разрешил наконец г-ну Жерару поднять голову, и честнейший филантроп бросился к креслу и поспешил подвинуть его посетителю. Тот сел и предложил хозяину последовать его примеру.

Когда собеседники уселись друг против друга, командор, не говоря ни слова, вынул из жилетного кармана табакерку и, позабыв предложить щепоть г-ну Жерару, зачерпнул табаку и с наслаждением втянул в себя огромную понюшку.

Опустив очки на нос и пристально взглянув на г-на Жерара, он произнес:

– Сударь! Я явился от имени короля!

Господин Жерар склонился до земли.

– От имени его величества? – пролепетал он.

Командор продолжал непреклонно и свысока:

– Король поручил мне поздравить вас, сударь, с благополучным окончанием вашего дела.

– Король бесконечно милостив ко мне! – вскричал г-н Жерар. – Однако каким же образом король?..

И он взглянул на командора Триптолема де Мелена с выражением, в котором невозможно было ошибиться.

– Король – отец своим подданным, сударь, – отвечал командор. – Он интересуется судьбой всех страждущих, знает обо всех бесчисленных страданиях, терзающих ваше сердце с тех пор, как вы лишились племянников. Его величество передает вам через меня соболезнования. Не стоит и говорить, сударь, что я присоединяюсь к пожеланиям его величества.

– Вы слишком добры, господин командор! – скромно отвечал г-н Жерар. – Не знаю, достоин ли я…

– Достойны ли вы, господин Жерар? – подхватил командор. – И вы еще спрашиваете?! По правде говоря, вы меня удивляете! Как?!

Вы столько выстрадали, столько трудились, так постарались для общего блага, ваше имя большими буквами высечено на фонтане, на общественной мыльне, на церкви, на каждом камне в этом городке; вас все знают за человека, который любит ближних, помогает себе подобным, проявляет по отношению к любому человеку истинное величие и бескорыстие! И такой человек спрашивает, заслужил ли он милости короля! Повторяю вам, сударь, что меня удивляет ваша скромность; это еще одна добродетель, украшающая вас, известного своими неисчислимыми добродетелями!

– Господин командор! – в смущении отвечал тот. – Я делаю для ближних все, что подобает истинному христианину.