Сальватор. Том 2 - Дюма Александр. Страница 11

Писать портрет с Регины было радостью. Работа над портретом Пчелки пьянила его!

Тогда Регина была моделью. Теперь она выступала в роли советчицы.

На этом основании она могла подходить к Петрусу, касаться его плеча, исчезать вместе с ним за полотном.

В эти короткие, но яркие, словно вспышки молнии, мгновения девушка касалась своими волосами его лица, ее глаза говорили Петрусу о любви, губы почти касались его губ; один ее вздох способен был в случае смертельной опасности вернуть его к жизни, теперь же душа Петруса возносилась до небес.

После того как Регина высказывала ему свой совет, Петрус вновь принимался за работу; рука его дрожала, он не сводил глаз с Регины.

Да и зачем ему было смотреть на Пчелку? Он мог бы нарисовать ее с закрытыми глазами.

Кроме того, надо было что-то говорить, не потому, что влюбленные испытывали в этом необходимость – они могли бы хоть целую вечность смотреть друг на друга и улыбаться, их взгляды и улыбки были красноречивее слов. Но надо было что-то говорить. И Петрус стал рассказывать об исчезновении Розочки, отчаянии Людовика, обещании Сальватора отыскать девочку, а также о странной клятве Людовика жениться на Розочке даже в том случае, если она окажется богата!

Регина рассказала, что Кармелиту прослушал в их особняке г-н Сотен де Ларошфуко, она понравилась, и он похлопотал о ее дебюте в Опере.

Потом Петрус спросил, что нового у г-жи де Маранд. Та по-прежнему была самой счастливой женщиной на земле. Правда, г-н де Маранд пускался на всякого рода безумства ради новой любовницы, но в то же время с огромным почтением обходился с супругой, предоставляя ей полную свободу действий, и г-жа де Маранд могла ему быть только глубоко признательна.

Денежные и политические дела банкира шли прекрасно:

он собирался в Лондон, чтобы договориться о займе для Испании в шестьдесят миллионов, и было очевидно, что при первом же повороте короля к либерализму г-н Маранд получит пост министра.

Потом Регина спросила, что нового у Фраголы.

Сама она редко видела девушку. Как ягода, чье имя носила Фрагола, прячется в траве, так и девушка прятала от всех свое счастье. Чтобы d ней повидаться, Регине приходилось ездить к ней домой. Зато возвращалась она неизменно со спокойной душой и улыбкой на лице, словно ундина или ангел, увидевшие свое отражение в пруду или на небе. Петрус через Сальватора знал об этих встречах. Ничего удивительного не было и в том, что теперь Регина справлялась о Фраголе у Петруса.

Читатели понимают, как скоро за этими занятиями летело время. Писать восхитительную девочку, любоваться прекрасным женским лицом, обмениваться с девочкой улыбками, а с молодой женщиной – взглядами, словами, да чуть ли не поцелуями!

Бой часов привлек внимание Регины.

– Четыре! – вскричала она.

Влюбленные переглянулись. Им казалось, что они пробыли рядом едва ли больше четверти часа. Пора было расставаться.

Но через день был снова назначен сеанс, а уже на следующий вечер, то есть с понедельника на вторник, Регина надеялась увидеться с Петрусом в оранжерее на бульваре Инвалидов.

Регина вышла вместе с Пчелкой. Петрус провожал их взглядом, свесившись с перил, до тех пор, пока они не исчезли за входной дверью. Потом он подбежал к окну, чтобы еще раз увидеть их, перед тем как они сядут в карету. И не сводил с кареты глаз, пока она не скрылась за поворотом.

Петрус запер дверь и затворил окно мастерской, словно боялся, как бы не улетучился аромат, оставленный обворожительными посетительницами.

Он погладил предметы, которых успела коснуться Регина, и, наткнувшись на ее батистовый платок с брюссельскими кружевами, который она то ли невзначай, то ли нарочно оставила в мастерской, схватил его обеими руками и спрятал в него лицо, вдыхая аромат ее духов.

Он с головой ушел в сладкие грезы, как вдруг в мастерскую, шумно радуясь, ворвался капитан. Он нашел наконец в Новых Афинах подходящий дом.

Назавтра или, может быть, через день капитан должен был подписать купчую у нотариуса и на следующей неделе устроить новоселье.

Петрус искренне поздравил капитана.

– Ах, крестник! Похоже, ты рад моему переезду? – заметил моряк.

– Я? Напротив! – возразил Петрус. – В доказательство предлагаю вам оставить за собой квартиру в моем доме в качестве загородной резиденции.

– Не откажусь! – обрадовался капитан. – Но при одном условии: я сам буду платить за эту квартиру и о цене тоже договорюсь сам.

Предложение было принято. Трое друзей собирались вместе поужинать. Жан Робер и Людовик пришли в пять часов.

Людовик был печален: от Розочки не поступало никаких новостей. Сальватор появился дома на минуту: успокоил Фраголу и сообщил, что его нужно ждать лишь на следующий день к вечеру или даже через день.

Желая развлечь Людовика, в котором капитан принимал живейшее участие, он предложил поужинать у Легриеля в СенКлу. Людовик и Петрус поедут туда в коляске, а Жар Робер и капитан – верхом.

В шесть часов они отправились в путь. Без четверти семь четверо посетителей заняли отдельный кабинет в заведении Легриеля.

В ресторане собралось много народу. В соседнем кабинете с тем, где устроились наши герои, было особенно шумно: оттуда доносились громкая речь и веселый смех.

Сначала четверо приятелей не обращали на это внимания.

Они были голодны, и звон посуды почти заглушал голоса и смех.

Но вскоре Людовик прислушался.

Вероятно, он и в самом деле был самым невеселым среди своих товарищей.

– Я узнаю голос, вернее, оба голоса! – сказал он.

– Уж не принадлежит ли один из них пленительной Розочке? – полюбопытствовал капитан.

– К сожалению, нет, – вздохнул Людовик. – Этот голос веселее, но не такой чистый.

– Кто же это? – спросил Петрус.

Взрыв хохота, прогремевший на все лады, ворвался в кабинет наших героев.

К слову сказать, стенки между кабинетами были не толще ширмы и убирались в дни больших празднеств.

– Во всяком случае, смех искренний, за это я ручаюсь, – вставил Жан Робер.

– Ты ничем не рискуешь, дорогой друг, потому что женщины, сидящие в соседнем кабинете, – это принцесса Ванврская и графиня Валёк.

– Шант-Лила? – в один голос подхватили Жан Робер и Петрус.

– Она самая. Да вы послушайте!

– Господа! – смутился Жан Робер. – Разве прилично подслушивать, что происходит в соседней комнате?

– Черт побери! – вскричал Петрус. – Раз там говорят достаточно громко, чтобы мы услышали, значит, у тех, кто говорит, секретов нет.

– Справедливо, крестник, – одобрил Пьер Берто, – у меня на этот счет существует теория, в точности совпадающая с твоей. Однако помимо двух женских голосов мне почудился еще мужской.

– Как известно, дорогой капитан, – сказал Жан Робер, – у каждого голоса есть эхо. И, как правило, женскому голосу эхом вторит мужской, а мужскому – женский.

– Раз уж ты такой мастер распознавать голоса, может, ты знаешь, кто этот мужчина? – спросил Петрус у Людовика.

– Кажется, я смогу так же безошибочно определить кавалера, как и дам, да и у вас, если хорошенько прислушаетесь, не останется на этот счет сомнений, – отозвался Людовик.

Молодые люди насторожились.

– Позволь с тобой не согласиться, но самым вежливым образом, каким только можно, принцесса, – говорил один голос.

– Клянусь тебе, это чистая правда, накажи меня Бог!

– Какая мне разница, правда это или нет, если это совершенно неправдоподобно! Пусть лучше будет ложь, но правдоподобная, и я тебе поверю.

– Спроси лучше у Пакерет, и сам увидишь.

– Подумаешь, ручательство! Софи Арну отвечает за графиню Дюбарри! Графиня Валёк отвечает за принцессу Ванврскую!

Пакерет – за Шант-Лила!

– Слышите? – обрадовался Людовик.

– Мы по-прежнему любим петарды, господин Камилл? – спросила Шант-Лила.

– Больше чем когда-либо, принцесса! На сей раз у меня была причина: я устроил целый фейерверк в честь вашего особняка на улице Брюийер, четверки рыжих лошадей с подпалинами и ваших вишневых жокеев, и все это – даром.