Сан Феличе Иллюстрации Е. Ганешиной - Дюма Александр. Страница 279

«14 июня 1799 года.

Письмо это, по всей вероятности, будет получено Вашим преосвященством в Неаполе, иначе говоря, уже после того, как Ваше преосвященство отвоюет наше королевство.

Злой рок по-прежнему против нас. Вчера по его воле английский флот, отплывший было в Неаполь, вынужден был вернуться в Палермо. Мы простились с этими кораблями в одиннадцать часов утра; они вышли из порта в самую ясную погоду, при самом благоприятном ветре, и к четырем часам пополудни мы потеряли их из виду. Если бы продержался попутный ветер, сегодня они наверняка были бы уже у Прочиды. К несчастью, между островами и Капри они встретили два судна, шедшие им на подкрепление. От них адмирал получил сообщение, что французский флот только что вышел из Тулона и приближается к южным берегам Италии. Созвали военный совет, и Нельсон заявил, что его первейший долг — оберегать Сицилию, а потому он вынужден освободить свои суда от предназначенных для высадки в Неаполе войск и артиллерии и немедленно двинуться навстречу врагу, чтобы с ним сразиться. Вследствие такого решения Нельсон сегодня к вечеру со всей поспешностью возвратился в Палермо, высадил войска и тут же снова вышел в море.

Судите сами, какое разочарование для нас! Никаких слов не хватает, чтобы описать это. Эскадра была столь прекрасна и внушительна, вместе с транспортными судами она производила столь сильное впечатление! Мой сын, взошедший на борт для первой своей военной экспедиции, был полон воодушевления. Словом, задержка эта чрезвычайно меня расстроила. В письмах с Прочиды, полученных мною 11-го и 12-го сего месяца, говорится, что бомба вот-вот взорвется. Нехватка продовольствия и воды должна ускорить капитуляцию. Оставляю все это на благоусмотрение Вашего преосвященства. Но, так же как и Вы, желаю, чтобы было как можно меньше резни и грабежей, поскольку уверена, что неаполитанцы не станут сопротивляться. Что же касается мятежных слоев населения, они лишены всякого мужества, один лишь народ им обладает, а он стоит за правое дело. Посему я полагаю, что Вы возьмете Неаполь без особых и даже без всяких трудов. Смущает меня только замок Сант’Эльмо с его французами. На месте Вашего преосвященства я бы сделала коменданту форта следующее предложение, дав ему на размышление двадцать четыре часа: либо он сдается в тот же день и, снабженный охранным свидетельством или эскортом, удаляется из крепости, вместе с пятьюдесятью или даже сотней якобинцев, которых может увезти с собою, но оставив в целости и сохранности боевые припасы, пушки, укрепления, либо — в случае отказа — пусть не ждет пощады: и сам он, и его гарнизон будут уничтожены. Таким образом мы парализуем замок Сант’Эльмо. А если комендант заупрямится — немедленно вперед, на приступ: пускай возьмутся за дело русские, турки и кое-кто из наших, тщательно подобранные! Выдайте им унцию золота перед атакой и обещайте вторую по возвращении. При таком посуле, не сомневаюсь, через полчаса замок Сант’Эльмо будет нашим. Но тогда уж надобно сдержать слово по отношению ко всем — и к осаждающим, и к осажденным. Что касается депутатов и выборных лиц, то, как Вы понимаете, право их назначения будет принадлежать только королю, а седили будут упразднены — это самое меньшее, чего заслуживают изменники, свергнувшие своего монарха, прогнавшие наместника и без королевского дозволения взявшие на себя ответственность за государственные дела. Но в первую очередь, мне кажется, необходимо установить порядок, пресечь воровство, назначить в замок Сант’Эльмо честного, преданного и отважного коменданта; сплотить свою армию, укрепить оборону порта и безотлагательно произвести точный учет морских сил, артиллерии и содержимого военных складов — словом, хоть немного наладить ход всей машины. И если бы удалось, пока не остыл первый пыл, увлечь народ в Папскую область, чтобы он освободил Рим и возвратил город его пастырю, а наша граница отодвинулась бы до гор, то рана, нанесенная нашей чести, была бы исцелена.

Будь столь тяжкая задача возложена на кого-нибудь иного, а не на Ваше преосвященство, я умирала бы от тревоги; однако же я, напротив, совершенно спокойна, ибо мне известна глубина и многосторонность Ваших дарований, с которыми могут сравниться только Ваше рвение и Ваша энергия.

Я получила письмо Вашего преосвященства от 4-го сего месяца, писанное в Бовино, а также письмо от 6-го, писанное в Ариано; кроме того, видела я и письмо Ваше, адресованное Актону, и отдала дань восхищения мудрым и проницательным суждениям, в них содержащимся; и хотя личные мои убеждения, покоящиеся на долгом и тяжком жизненном опыте, не вполне согласуются с мнением Вашего преосвященства, письма Ваши побудили меня к глубоким размышлениям, кои лишь усугубили мое восхищение Вами. Право, чем больше думаю я об этом, тем больше утверждаюсь в мысли, что управление Неаполем чревато будет бесконечными трудностями и потребует всех знаний, всех душевных сил и всей твердости. Хотя в недавнем прошлом неаполитанцы были, по видимости, народом послушным, все же нынешняя взаимная ненависть, личные страсти, страхи преступников, узревших себя разоблаченными, — все это сделает управление ужасающе трудным; но дарования Вашего преосвященства все преодолеют.

Позвольте же повторить, что я пламенно желаю видеть Неаполь взятым и все дела с замком Сант’Эльмо и французским комендантом поконченными. Но помните: никаких договоров с нашими мятежными вассалами! Король в великой милости своей и доброте простит им или облегчит их участь; но вести переговоры с преступными бунтовщиками, кои находятся в агонии и могут ныне причинить нам не более зла, чем мышь, попавшая в ловушку, — нет, нет, ни за что на свете! Я согласилась бы, я готова была бы их простить, если бы того потребовало благо государства, но толковать на равных основаниях с этими трусливыми подлецами — никогда!

Таково мое скромное суждение, и я, по обыкновению, представляю его на суд Вашего светлого ума.

Впрочем, пусть не сомневается Ваше преосвященство в живейшей моей признательности за все, чем мы Вам обязаны, и если порою мнения наши расходятся по части снисхождения, которое Вы полагаете полезным, я же почитаю пагубным, то от этого не тускнеет вечная моя благодарность за великие заслуги Вашего преосвященства, и, по моему суждению, самой великой и самой трудной Вашей службой будет наведение порядка в Неаполе: она увенчает огромные труды Ваши, уже на три четверти исполненные и близящиеся к славному завершению.

Заключая мое письмо, прошу Ваше преосвященство не оставлять нас в неведении в сии тревожные и решительные часы; Вам должно быть понятно, с каким волнением ждем мы вестей от Вас.

Снова и снова заверяю Вас в глубокой и вечной благодарности Вашего признательного и преданного друга