Сан-Феличе. Книга первая - Дюма Александр. Страница 11

Когда суда приблизились друг к другу на расстояние одного кабельтова, оркестр флагмана грянул «God save the King!» 6, на что матросы «Авангарда», взобравшись на реи, ответили троекратным «ура», соблюдая при этом четкость, которую англичане считают обязательной в такого рода официальном приветствии.

Нельсон приказал лечь в дрейф, чтобы флагман мог приблизиться к «Авангарду», распорядился спустить трап с правого борта, что полагалось делать лишь в знак особого почета, и стал ждать, держа шляпу в руке.

Все матросы и морские пехотинцы, даже те, что еще не совсем излечились от ран, бледные и слабые, были вызваны на палубу и, выстроившись в три шеренги, взяли на караул.

Нельсон ожидал, что на борту сначала появится король, за ним королева, потом наследный принц, то есть что прием блистательных гостей пройдет в строгом соответствии с установленным этикетом; но по чисто женской прихоти — и Нельсон в письме к жене отметил этот факт — королева подтолкнула вперед прекрасную Эмму, и та, краснея от сознания, что в данном случае она поставлена выше королевы, стала пониматься по трапу; то ли искренне, то ли искусно притворившись, она ужаснулась, увидев, что у Нельсона новая рана, что лоб его обвязан черной повязкой и он бледен от потери крови; вскрикнув, она сама побледнела и, чуть не лишившись чувств, прильнула к груди героя, шепча:

— О дорогой, о великий Нельсон!

Изумленный Нельсон выронил шляпу и, радостно вскрикнув, обнял Эмму своей единственной рукой; поддерживая гостью, он крепко прижал ее к сердцу.

Это неожиданное происшествие привело его в такой восторг, что он на мгновение забыл обо всем на свете и почувствовал себя если не в христианском раю, так, по меньшей мере, в Магометовом…

Когда он пришел в себя, король, королева и придворные были уже на палубе и все шло обычным порядком.

Король Фердинанд взял Нельсона за руку и, назвав его избавителем, протянул ему великолепную шпагу; к рукоятке ее лентой только что учрежденного королем ордена Святого Фердинанда «За заслуги» был прикреплен указ о пожаловании Нельсону титула герцога Бронте; эта чисто женская лесть была задумана королевой: по сути, она нарекала его герцогом Грома Небесного, ибо Бронт — имя одного из трех циклопов, ковавших молнии Юпитера в огненных безднах Этны.

Потом к искалеченному герою подошла королева, называя его своим другом, покровителем престолов, мстителем за монархов; соединив в своих руках руки Нельсона и Эммы Лайонны, она крепко пожала их.

Стали подходить и другие гости: наследные принцы, принцессы, министры, придворные; но их похвалы и лесть не могли сравниться в глазах Нельсона с ласками королевской четы, с рукопожатием Эммы Лайонны! Было решено, что Нельсон перейдет на флагманскую галеру, где было двадцать четыре гребца, благодаря чему она могла плыть быстрее, чем парусное судно. Но от имени королевы Эмма попросила Нельсона прежде всего подробно показать им достопримечательности славного «Авангарда», раны которого от французских ядер еще не зажили, как не зажили раны и самого коммодора.

Нельсон водил гостей по кораблю, гордясь им как моряк, и в течение всего осмотра леди Гамильтон опиралась на его руку; она просила его поведать королю и королеве все подробности битвы 1 августа; по ее настояниям ему приходилось рассказывать и о самом себе.

Король собственными руками прикрепил к поясу Нельсона шпагу Людовика XIV; королева вручила ему грамоту на титул герцога Бронте; Эмма надела ему на шею ленту ордена Святого Фердинанда, причем ее прекрасные, благоухающие волосы невольно коснулись лица восхищенного Нельсона.

Было два часа пополудни; на обратный путь в Неаполь требовалось около трех часов. Нельсон передал командование «Авангардом» Генри, своему флаг-капитану, и под артиллерийские залпы и звуки музыки перешел на королевскую галеру; легкая, как морская птица, она оторвалась от гигантского корабля и изящно понеслась по волнам.

Теперь принимать гостя пришлось адмиралу Караччоло; он и Нельсон были старые знакомцы: оба участвовали в осаде Тулона, оба воевали с французами; отвага и искусство, проявленные Караччоло в этом сражении, принесли ему, несмотря на проигрыш кампании, чин адмирала, в результате чего он стал во всем равен Нельсону, причем за Караччоло оставалось еще преимущество благородного происхождения и имя, пользовавшееся славою уже три столетия.

Этой небольшой подробностью объясняется тот холодок, с каким адмиралы приветствовали друг друга, и поспешность, с какою Франческо Караччоло вернулся на свой командирский пост.

Королева пригласила Нельсона сесть рядом с нею под пурпурным тентом галеры, заявив, что остальным предоставляется распоряжаться собою как им вздумается, но адмирал остается безраздельной собственностью как ее, так и подруги; после этого Эмма, по обыкновению, расположилась у ног королевы.

Тем временем сэр Уильям Гамильтон, знавший в качестве ученого историю Неаполя лучше самого короля, объяснял Фердинанду, каким образом остров Капри, мимо которого они в то время плыли, был куплен у неаполитанцев или, вернее сказать, взят Августом в обмен на остров Искья, ибо, подходя к Капри, Август заметил, что ветви старого дуба, высохшие и склонившиеся к земле, вновь поднялись и зазеленели.

Король выслушал сэра Уильяма Гамильтона с величайшим вниманием, а потом сказал:

— Любезный посол, вот уже три дня, как начался перелет птиц; если хотите, поедемте на будущей неделе на Капри поохотиться: там будет множество перепелок.

Посол, сам страстный охотник, за что и пользовался особым благоволением короля, поклонился в знак согласия и отложил до более подходящего случая ученые рассуждения о Тиберии, его двенадцати виллах и о том, что, по всей вероятности, Лазурный грот был известен и древним, но тогда еще не отличался тем оттенком, который придает ему столько прелести в наши дни и которому он обязан своим названием, и что перемена эта объясняется изменением уровня моря: за восемнадцать веков, отделяющих нас от Тиберия, он поднялся на пять-шесть футов.

Тем временем коменданты четырех неаполитанских фортов наблюдали в подзорные трубы за королевской флотилией, в частности за флагманской галерой; заметив, что она делает поворот и берет курс на Неаполь, и предполагая, что на борту ее находится Нельсон, они дали приказ произвести грандиозный салют — сто один пушечный выстрел, — салют самый почетный, ибо именно таким образом приветствуют рождение наследника престола.

Четверть часа спустя залпы прекратились, но лишь затем, чтобы возобновиться в момент, когда флотилия, по-прежнему предводительствуемая королевской галерой, вошла в военную гавань.

У спуска, ведущего к дворцу, стояли наготове соперничавшие в роскоши экипажи — королевские и английского посольства. Было условлено, что в тот день король и королева Обеих Сицилии уступают все свои права сэру Уильяму и леди Гамильтон и что Нельсон остановится в английском посольстве, где будет дан обед, за которым последует бал.

Что же касается города, то он должен был принять участие в празднестве иллюминацией и фейерверками.

Прежде чем сойти на берег, леди Гамильтон подошла к адмиралу Караччоло и с самым любезным видом, самым нежным голосом сказала ему:

— Праздник, который мы даем в честь нашего знаменитого соотечественника, был бы неполным, если бы единственный моряк, имеющий основание соперничать с ним, не присоединился к нам, чтобы воздать должное его победе и поднять бокал за процветание Англии, за благоденствие Королевства обеих Сицилии и за посрамление высокомерной Французской республики, осмелившейся объявить войну королям этих стран. Провозгласить этот тост мы предоставим адмиралу Караччоло, человеку, так храбро воевавшему при Тулоне.

Караччоло вежливо, но сухо поклонился.

— Искренне сожалею, миледи, что не могу исполнить ваше весьма лестное для меня поручение, — сказал он. — Однако, хотя днем погода была прекрасная, ночь грозит нам страшной грозой и бурей.