Семейство Борджа - Дюма Александр. Страница 12

Перед отъездом из Неаполя Альфонс уже распорядился своими морскими силами и возложил на своего брата Федерико командование флотом, состоявшим из тридцати пяти галер, двадцати восьми больших и двенадцати малых судов, с которым тот должен был стоять в Ливорно и наблюдать за флотом, снаряжаемым Карлом VIII в Генуе. Поэтому на встречу он приехал лишь затем, чтобы договориться с союзниками об операциях на суше. Сам он располагал ста эскадронами тяжелой кавалерии по двадцать всадников в каждом и тремя тысячами арбалетчиков и легкой конницы. Он предложил немедленно двинуться на Ломбардию, совершить там переворот в пользу его племянника Галеаццо и прогнать Лодовико Сфорца из Милана, прежде чем тот получит помощь из Франции. Таким образом, перейдя через Альпы, Карл VIII встретится с врагом и будет вынужден принять сражение, вместо того чтобы найти там союзника, обещавшего ему свободный проход, людей и деньги.

Это было предложение толкового политика и отважного военачальника, однако, поскольку каждый из собравшихся интересовался скорее собственной выгодой, нежели общим благом, Пьеро Медичи встретил совет без особого восторга, поскольку намеревался играть во время войны ту же роль, какую угрожал исполнить при совместном въезде в Рим четырех послов. Александр же VI вообще отверг предложение Альфонса, так как рассчитывал использовать его войска в собственных целях. Он напомнил Неаполитанскому королю, что одним из условий получения обещанного лена было изгнание кардинала Джулио делла Ровере из Остии и передача этого города папскому престолу. Кроме того, милости, оказанные Вирджинио Орсини папскому послу в Неаполе, восстановили против этого фаворита Александра VI Просперо и Фабрицио Колонна, которым принадлежали почти все деревни в окрестностях Рима. А папа не может жить в окружении столь могущественных врагов, поэтому его необходимо поскорее от них избавить – ведь нет ничего важнее спокойствия того государства, которое есть голова и душа их союза, тогда как остальные – его тело и члены.

Хотя Альфонс прекрасно понял, почему Пьеро Медичи остался равнодушен к его предложению, а папа даже не дал ему труда доискиваться до его мотивов, он все же чувствовал себя обязанным считаться с волей союзников и предоставить одному защищать Апеннины от французов, а другому помочь расправиться с соседями. В результате он поспешил осадить Остию и передал Вирджинио, уже командовавшему папским отрядом из двухсот человек, часть своей кавалерии; это небольшое войско должно было разместиться вокруг Рима и держать семейство Колонна в повиновении. Остальные же силы он разделил на две части: первая под командованием его сына Фердинанда должна была отправиться в Романью и поторопить там владетелей небольших государств с предоставлением обещанных солдат, а с другой частью он собирался оборонять ущелья Абруццких гор.

В три часа утра 23 апреля Александр VI избавился от своего главного и заклятого врага: Джулиано делла Ровере, не видя более возможности сопротивляться войскам Альфонса, сел на борт бригантины, которая должна была доставить его в Савону.

Что же до Вирджинио Орсини, то с этого дня он начал ту знаменитую партизанскую войну, которая превратила римскую Кампанью в самую поэтичную на свете пустыню.

Тем временем Карл VIII сидел в Лионе, испытывая неуверенность не только насчет пути, каким его войску следует идти на Рим, но и относительно шансов на успех всего похода. Он ни у кого не встретил поддержки, за исключением Лодовико Сфорца, и теперь размышлял, не придется ли ему вместо одного Неаполитанского королевства воевать со всей Италией. На подготовку к войне Карл истратил почти все имевшиеся в наличии деньги, г-жа Божё [35] и герцог Бурбонский открыто порицали его за это предприятие, советник Брисонне отказал ему в поддержке, и Карл, окончательно потеряв уверенность, отдал было уже выступившим частям приказ остановиться, когда изгнанный папой из Италии кардинал Джулиано делла Ровере прибыл в Лион и явился к королю.

Полный ненависти и упований кардинал увидел, что Карл VIII уже готов отступиться от замысла, с которым лютый враг Александра VI связывал все свои надежды на отмщение. Тогда он рассказал Карлу VIII о раздорах в стане врагов, указав их причиною гордыню Пьеро Медичи и желание папы возвеличить свой дом. Затем напомнил о снаряженных судах в Вильфранше, Марселе и Генуе, которые в случае отказа от похода никому не будут нужны, и сообщил, что уже отправил своего обер-шталмейстера Пьетро Урфе, чтобы тот приготовил во дворцах Спинолы и Дориа роскошные покои для короля. Наконец он расписал, какие насмешки и позор ждут короля, если он откажется от предприятия, о котором трубил направо и налево и для осуществления которого пришлось заключить три постыдных мира: с Генрихом VII, Максимилианом и Фердинандом Католиком. Джулиано делла Ровере рассудил мудро, когда затронул гордость молодого короля: теперь Карл VIII отбросил все сомнения. Он тут же велел своему кузену герцогу Орлеанскому, будущему Людовику XII, [36] принять командование над французским флотом и отвести его в Геную, послал гонца к Антуану де Бессе, барону Трикастельскому, с приказом направиться в Асти во главе двух тысяч швейцарских пехотинцев, которых тот набрал в кантонах, а сам 23 августа 1494 года, выступив из Вьенны в Дофине, перешел через Альпы в районе Женевы, причем ни один вражеский отряд не попытался воспрепятствовать этому переходу, и вторгся в Пьемонт и Монферрато, княжества, управлявшиеся в ту пору регентами, поскольку их государям, Карлу-Иоанну Возлюбленному и Вильгельму Иоанну, было соответственно шесть и восемь лет.

Оба регента явились к Карлу VIII – один в Турин, другой в Касале – во главе блестящих и многочисленных свит, одежды обоих были усыпаны драгоценностями. Карл VIII, знавший, что, несмотря на этот дружественный прием, оба они связаны договором с его врагом Альфонсом Неаполитанским, принял регентов весьма учтиво, и когда те рассыпались перед ним в уверениях дружбы, попросил доказать ее на деле и отдать ему в долг усыпавшие их платье брильянты. Регентам ничего не оставалось, как согласиться с предложением, которое для них было равносильно приказу. Они сняли с себя ожерелья, перстни и серьги, а Карл, дав им расписку на двадцать четыре тысячи дукатов, отправился с полученными деньгами в Асти, независимость которой сохранил герцог Орлеанский. Там к нему присоединились Лодовико Сфорца и его тесть Эрколе д’Эсте, герцог Феррарский, которые захватили с собою не только обещанные войска и деньги, но и двор, состоявший из красивейших женщин Италии.

Начались балы, празднества и турниры, своим великолепием превосходившие все, что видела страна до сих пор. Однако вскоре их прервал внезапный недуг короля. Это был первый в Италии случай заразного заболевания, привезенного Христофором Колумбом из Нового Света, которое итальянцы называют французской болезнью, а французы – итальянской. Вполне возможно, что кто-то из матросов Колумба родом из Генуи или ее окрестностей привез из Америки эту хворь как необычную и жесткую расплату за золотые копи.

Впрочем, заболевание короля оказалось не столь серьезным, как того опасались вначале. Через несколько недель он выздоровел и отправился в Павию, куда удалился умирать молодой герцог Джан Галеаццо. Они с королем Франции были двоюродными братьями, сыновьями двух сестер из Савойского дома, и Карл VIII не мог не повидать брата; потому-то он и отправился в замок, где Джан жил скорее как пленник, чем как государь. Он лежал на постели изможденный и бледный – от чрезмерных удовольствий, как утверждали одни, или от медленно действующего смертельного яда, по мнению других. Но при всем сострадании, которое он возбуждал, молодой человек не осмелился ничего сказать, поскольку его дядя Лодовико Сфорца ни на секунду не покидал французского короля. Когда же Карл VIII собрался уходить, дверь распахнулась, и какая-то молодая женщина бросилась в ноги к королю: это была жена несчастного Джан Галеаццо, явившаяся умолять кузена отказаться от вражды с отцом ее мужа Альфонсом и братом Фердинандом. Завидя ее, Сфорца грозно насупил брови, не зная, какое впечатление произведет эта сцена на его союзника, однако волнения его оказались напрасны: Карл ответил, что уже слишком далеко зашел, чтобы идти на попятный, и что на карте стоит слава его дома, равно как благо королевства, а столь важными обстоятельствами он не в силах пренебречь, хотя испытывает к кузену подлинную жалость. Бедная женщина, для которой Карл был последней надеждой, поднялась с колен и с рыданиями бросилась в объятия мужа. Карл VIII и Лодовико Сфорца вышли; Джан Галеаццо был обречен.