Сильвандир - Дюма Александр. Страница 33

— Право же, маркиз, — сказал Роже с той обезоруживающей откровенностью, какая сразу же расположила к нему его новых приятелей, — вы человек благородный, и я не хочу вам лгать; отец мой небогат, он дал мне с собой в дорогу мало денег, и я боюсь…

— Проиграть?

— Нет, не просто проиграть, а проиграть слишком много.

— Вздор! Бросьте об этом думать. Каждый дворянин обязан быть хорошим игроком.

— Так-то оно так, но ведь хороший игрок не должен проигрывать больше того, чем он располагает.

— А, собственно, почему?

— Но деньги…

— Деньги? Они всегда найдутся, если не в твоих карманах, то, уж во всяком случае, в карманах друзей.

— Простите меня, маркиз, но я не привык входить в долги.

— Да вы сущий ребенок, шевалье! Кто же берет в долг, просто играют на мелок, так, по крайней мере, заведено в нашей компании. Как вы думаете, сколько с собою денег у всех нас вместе? Хорошо, коли наберется сотня луидоров. Но ведь на дне кошелька есть еще и слово дворянина, а оно стоит золотых россыпей. К тому же, когда играют люди порядочные, вроде нас с вами, шевалье, везение и невезение, так сказать, уравновешиваются. Мы круглый год играем друг с другом, выигрываем и проигрываем баснословные суммы, но тридцать первого декабря всякий раз оказывается, что самый неудачливый среди нас проиграл не больше ста пистолей. Так что играйте без страха, проигрывайте весело, с улыбкой, не то, предупреждаю, я переменю о вас мнение.

— Сделаю все, что в моих силах, лишь бы сохранить ваше расположение, маркиз, — ответил Роже, улыбнувшись.

— Ну, коли так, поспешим к нашим друзьям: я слышу, как звенят золотые.

Маркиз и шевалье вернулись в залу; карточный стол был уже расставлен, колоды приготовлены. За три круга Роже проиграл двадцать луидоров.

В эти полчаса самые мучительные ощущения, сопутствующие страху, сжимали сердце шевалье. Однако хотя жилки на его висках бились чуть сильнее обычного, улыбка ни на минуту не сходила с его губ.

Маркиз снова пригласил его сделать ставку. Роже вытащил из кармана последние двадцать луидоров.

Еще через пять кругов он не только отыграл свои двадцать луидоров, но и выиграл еще сорок. Тогда он начал играть осторожнее.

— Этот милый д'Ангилем настоящий приобретатель, — заметил маркиз де Кретте, придвигая шевалье пятнадцать луидоров, которые юноша только что у него выиграл. — Он пожаловал к нам в Париж за полутора миллионами ливров, а хочет заодно увезти с собою и наши деньги.

Роже понял урок, поблагодарил своего нового друга открытой улыбкой и опять начал играть столь же свободно, как тогда, когда проигрывал.

Но удача улыбалась ему: через десять минут перед ним уже лежали триста луидоров.

Надо сказать, что если перед тем шевалье порядком струхнул, то теперь его радость не знала границ.

Доложили, что обед подан. Шевалье д'Ангилем мысленно поблагодарил небо, пославшее ему удобный повод совершить то, что актеры в своей среде именуют: «вовремя уйти со сцены». Кретте уловил едва заметное выражение радости, промелькнувшее на лице д'Ангилема.

— Шевалье, — сказал он, — можно, пожалуй, подумать, что это выигрыш делает вас столь остроумным и веселым, но не скромничайте: я-то вас уже хорошо узнал и держу пари, что вы не прочь поставить выигранные вами триста луидоров на карту против д'Эрбиньи, проигравшего четыреста; думается, играть надо до тех пор, пока у кого-либо из вас двоих не выпадет двадцать одно очко.

Проговорив это, маркиз выразительно посмотрел на Роже.

Шевалье понял, что он должен повести себя, как положено настоящему дворянину, и добровольно пожертвовать своим неожиданным богатством; он закашлялся, чтобы скрыть вздох, и ответил:

— Вы совершенно правы, маркиз. Но так как двадцать одно выпадает довольно редко, я предлагаю господину д'Эрбиньи поставить триста луидоров против моих трехсот, и мы сыграем только один круг, не заглядывая предварительно в свои карты. А там — будь что будет!

— Идет! — отвечал д'Эрбиньи.

Сдали карты; ставок больше никто не сделал. Затем оба партнера открыли свои карты; у д'Ангилема было двадцать девять очков, у д'Эрбиньи — тридцать.

Роже слегка покраснел, и только.

— Вот ваши триста луидоров, виконт, — сказал он с улыбкой.

— Вы настоящий игрок, господин д'Ангилем, — ответил д'Эрбиньи, поклонившись.

— Примите мои поздравления, шевалье! — воскликнул граф де Шастлю. — Вы играете, как истинный дворянин.

— Я вас тоже поздравляю, — сказал барон де Тревиль.

— И мы поздравляем, — подхватили остальные.

Кретте взял Роже за руку и пожал ее; потом, наклонясь к самому его уху, тихо проговорил:

— Превосходно, шевалье, ведь человека узнают в игре и в огне; ведите себя так, как вели себя нынче, и через три месяца вы станете рыцарем без страха и упрека.

«Сколько шумных похвал! — прошептал про себя Роже, вставая. — Можно подумать, что я совершил подвиг».

Однако, переходя от карточного стола к обеденному, он испустил тяжкий вздох и лишь потом вздохнул полной грудью.

Обед прошел очень весело; маркиз де Кретте и его приятели всегда кичились тем, что умеют пить; оказалось, однако, что в этом отношении они просто малые дети рядом со своим сотрапезником из провинции. Роже совершенно искренне считал, что бокалы слишком малы, а вино — слабое.

— Черт побери! — воскликнул д'Эрбиньи. — Да вы такой же прекрасный игрок, как наездник, и такой же отменный петух, как игрок! Видно, у вас в Ангилеме все делают на славу.

Роже был в восторге от того, что нашли, будто он не только равен изысканным аристократам, но в чем-то даже превосходит их.

За обедом молодые люди говорили об охоте, о любви, о битвах и поединках; пока речь шла об охоте и о любви, шевалье было что порассказать, хотя его любовные похождения были совсем не того рода, что у его новых приятелей. Но когда речь зашла о битвах и поединках, он уже ничем не мог похвастаться — ни доблестью, ни одержанными победами: ему никогда еще не доводилось видеть поле сражения, он даже ни разу не участвовал в самой пустячной дуэли; это обстоятельство безмерно унижало юношу, попавшего теперь в незавидное положение безмолвного слушателя.

На стол уже подали десерт, когда к гостинице подъехала еще одна веселая компания. Составлявшие ее дворяне уже при своем появлении шумели, пожалуй, не меньше, чем маркиз де Кретте и его сотрапезники к концу обеда.

— Ну вот, кажется, мы будем иметь удовольствие лицезреть господ Коллинских, — промолвил маркиз де Кретте с мрачным видом, не ускользнувшим от Роже.

Шевалье высунулся из окна и увидел четырех дворян; двое из них были одеты особенно франтовато, хотя и несколько причудливо: небрежно остановившись у входа в гостиницу, они громко переговаривались и балагурили.

То были венгерские дворяне, их богатый наряд выглядел чересчур экстравагантным. Такая роскошь казалась слишком вызывающей даже в ту эпоху, когда роскошью трудно было удивить.

За столом, где сидела компания маркиза де Кретте, тотчас же воцарилось глубокое молчание, словно молодые люди хотели этим подчеркнуть неуместность развязного поведения вновь прибывших.

Роже наклонился к уху маркиза:

— А кто они такие, эти господа Коллинские? — спросил он.

— Знатные венгерские магнаты, — отвечал маркиз, — и ведут они себя здесь, во Франции, как привыкли вести себя дома: избивают содержателей постоялых дворов и гостиниц, дурно обращаются со слугами, преграждают дорогу прохожим. На все их выходки можно было бы смотреть, как на милые шалости, если бы дуэль не запрещали и не преследовали так строго. Впрочем, люди они храбрые, этого у них не отнимешь.

Роже внимательно слушал маркиза. Между тем братья Коллинские вошли в большую залу гостиницы, и дворяне из обеих компаний весьма учтиво раскланялись друг с другом. Но едва только все обменялись приветствиями, де Кретте встал из-за стола, вслед за ним поднялись и его сотрапезники, он расплатился с хозяином и вышел в сопровождении Роже и остальных своих друзей.