Соратники Иегу - Дюма Александр. Страница 19

Господин де Баржоль, не настаивая больше, взял наугад один из пистолетов.

Сэр Джон подошел к Ролану и передал ему другой пистолет, тот взял, взвел курок, и, не разглядывая механизм, опустил дулом вниз.

Между тем г-н де Валансоль отсчитывал сорок шагов; в начале этой дистанции он воткнул в землю трость.

— Не угодно ли вам, сударь, проверить после меня? — обратился он к сэру Джону.

— В этом нет надобности, сударь, — отвечал тот. — Мы с господином де Монтревелем вполне полагаемся на вас.

Господин де Валансоль воткнул в землю вторую трость в конце дистанции.

— Господа, — сказал он, — вы можете начинать в любой момент.

Противник Ролана уже стоял на своем месте, сбросив шляпу и сюртук.

Хирург и оба секунданта отошли в сторону.

Место дуэли выбрали так удачно, что ни одному из врагов солнце не било в глаза и оба стояли на одинаковой высоте.

Ролан положил на землю сюртук и шляпу и встал в сорока шагах от г-на де Баржоля, лицом к нему.

Оба они бросили взгляд в одну сторону, причем Ролан повернул голову направо, а де Баржоль — налево.

Пейзаж гармонировал с мрачной торжественностью сцены, которой предстояло здесь разыграться.

С одной стороны (справа от Ролана и слева от г-на де Баржоля) горизонт закрывала крутая гора, напоминавшая гигантскую крышу.

Зато с другой (то есть справа от г-на де Баржоля и слева от Ролана) открывалась безбрежная даль.

Ближе к зрителю расстилалась широкая равнина. Из красноватой земли повсюду торчали острые скалы, словно огромные кости, и картина напоминала кладбище гигантов.

На втором плане в лучах заходящего солнца четко вырисовывался Авиньон, опоясанный стенами, над которыми высился громадный дворец, похожий на льва, присевшего на задние лапы и готового растерзать злополучный город.

За Авиньоном, словно поток расплавленного золота, простиралась огненная полоса. То была Рона.

За Роной синела волнистая гряда холмов, отделяющих Авиньон от Нима и Юзеса.

И далеко-далеко в небесной выси солнце, которое один из противников, вероятно, видел в последний раз, медленно, величаво погружалось в пламенеющий океан золота и пурпура.

Противники представляли собой странный контраст.

Один из них, темноволосый, смуглолицый, черноглазый, худощавый, — тип человека южной расы, имеющей своими предками греков, римлян, арабов и испанцев.

Другой, белокурый, с большими голубыми глазами, нежным румянцем и изящными, как у женщины, руками олицетворял собою расу, населяющую страны с умеренным климатом и имеющую своими предками галлов, германцев и норманнов.

В этом было что-то символическое, и можно было себе представить, что происходит нечто большее, чем просто дуэль, — схватка двух человек.

Казалось, это столкновение двух народов, принадлежащих к южной и северной расам, поединок Юга с Севером.

Не роились ли такого рода мысли в голове Ролана, погруженного в грустное раздумье?

Нет, это маловероятно.

Но на минуту-другую он как будто позабыл о дуэли, о секундантах, о противнике, захваченный созерцанием великолепного зрелища.

Голос г-на де Баржоля вывел его из этого оцепенения:

— Когда вы будете готовы, сударь? Я уже готов. Ролан вздрогнул.

— Извините, что я заставил вас ждать, сударь, — сказал он, — но вам не следовало обращать на меня внимания, я очень рассеян. Но вот и я готов.

И с улыбкой на устах он пошел прямо на г-на де Баржоля; его волосы развевались на встречном ветру, он шел спокойно и непринужденно, как на обычной прогулке, в то время как его противник применял все меры предосторожности, обычные на дуэлях.

Лицо сэра Джона, вопреки его постоянной невозмутимости, выдавало крайнее волнение.

Расстояние между противниками быстро сокращалось.

Господин де Баржоль остановился первый, прицелился и выстрелил в тот момент, когда Ролан находился в десяти шагах от него. Пуля оторвала прядь его волос, но не коснулась головы.

Молодой человек повернулся к своему секунданту:

— Ну, что я вам говорил?

— Стреляйте, сударь, стреляйте же! — воскликнули секунданты.

Господин де Баржоль, не говоря ни слова, замер на месте.

— Простите, господа, — проговорил Ролан, — надеюсь, вы мне позволите самому решить, когда и как ответить. После выстрела господина де Баржоля мне следует сказать ему несколько слов, поскольку раньше я не мог этого сделать.

Потом, обращаясь к молодому аристократу, бледному, но спокойному, он добавил:

— Сударь, быть может, сегодня утром во время спора я чересчур погорячился?

Несколько секунд он ждал ответа.

— Ваша очередь стрелять, сударь, — отозвался г-н де Баржоль.

— Но сейчас, — продолжал Ролан, не обращая внимания на его слова, — вы поймете, чем была вызвана эта горячность, и, быть может, извините ее. Я военный и к тому же адъютант генерала Бонапарта.

— Стреляйте, сударь, — повторил молодой дворянин.

— Скажите, что вы отказываетесь от своих слов, сударь, — продолжал офицер. — Скажите, что репутация генерала Бонапарта как человека благородного и порядочного так высока, что скверная итальянская пословица, с досады придуманная побежденными, не имеет к нему никакого отношения. Скажите это, и я подальше заброшу пистолет и пожму вам руку; ведь я вижу, сударь, что вы храбрый человек!

— Я только тогда признаю вашего главнокомандующего благородным и порядочным человеком, как вы называете его, сударь, если этот гений, имеющий влияние на политику Франции, уподобится Монку, то есть вернет трон законному государю.

— О! — возразил с улыбкой Ролан. — Вы слишком многого хотите от республиканского генерала!

— В таком случае я не отступаюсь от своих слов, — заявил молодой дворянин. — Стреляйте, сударь, стреляйте!

Видя, что Ролан не спешит с выстрелом, он воскликнул, топнув ногой:

— Гром и молния! Стреляйте же!

При этих словах Ролан поднял кверху пистолет, собираясь выстрелить в воздух.

Но г-н де Баржоль остановил его движением руки и словами:

— Ради Бога, не делайте этого. А то я потребую, чтобы начали все сначала и чтобы вы стреляли первым!

— Клянусь честью, — вскричал Ролан, и лицо его стало мертвенно-бледным, будто он потерял всю кровь, — первый раз делаю такие уступки противнику… Убирайтесь к черту! Раз вы не хотите жить, то умрите!

И в тот же миг, не целясь, он опустил пистолет и выстрелил.

Альфред де Баржоль схватился рукой за грудь, качнулся вперед, потом назад, повернулся и упал ничком на землю.

Пуля Ролана пронзила ему сердце.

Увидев, что г-н де Баржоль упал, сэр Джон подошел к Ролану и повел его туда, где лежали сюртук и шляпа офицера.

— Вот и третий… — прошептал со вздохом Ролан. — Но вы свидетель, что он сам этого захотел.

И, подав англичанину дымящийся пистолет, он надел сюртук и шляпу.

Между тем г-н де Валансоль подобрал пистолет, выпавший из руки его друга, и вместе с ящиком вручил его сэру Джону.

— Ну что? — спросил англичанин, указывая глазами на Альфреда де Баржоля.

— Он умер, — ответил секундант.

— Что, сударь, я не уронил своей чести? — проговорил Ролан, вытирая платком с лица пот, выступивший при известии о смерти противника.

— Нет, сударь, — ответил г-н де Валансоль, — но позвольте сказать: у вас несчастливая рука…

И, поклонившись с безупречной вежливостью Ролану и его секунданту, он вернулся к телу своего друга.

— А вы что думаете, милорд? — снова спросил Ролан.

— По-моему, — ответил сэр Джон, невольно поддавшись восхищению, — вы из тех людей, которым божественный Шекспир вкладывает в уста такие слова: «Опасность и я — два льва, рожденные в один и тот же день; но старший я».

V. РОЛАН

На обратном пути оба были грустны и молчаливы. Как видно, потеряв шансы умереть, Ролан утратил и свою оживленность.

Быть может, катастрофа, виновником которой он стал, была одной из причин его молчаливости. Но поспешим сказать, что на полях сражений, особенно в Египетскую кампанию, он так часто заставлял своего коня перескакивать через трупы убитых им арабов, что едва ли смерть незнакомого человека могла произвести на него столь тягостное впечатление.