Три мушкетера(изд.1977) - Дюма Александр. Страница 46

Бонасье слово в слово повторил фразу, слышанную от графа Рошфора. Он запомнил её и только ждал случая блеснуть ею. Но бедная молодая женщина, рассчитывавшая на своего мужа и в этой надежде поручившаяся за него королеве, задрожала и от ужаса перед опасностью, которую чуть не навлекла на себя, и от сознания своей беспомощности. Всё же, зная слабости своего мужа, а особенно его алчность, она ещё не теряла надежды заставить его исполнить её волю.

— Ах, так, значит, вы кардиналист, сударь! — воскликнула она. — Ах, так вы служите тем, кто истязает вашу жену, оскорбляет вашу королеву!

— Интересы одного человека — ничто перед всеобщим благом. Я за тех, кто спасает государство! — напыщенно произнёс Бонасье.

Это снова была фраза графа Рошфора, которую Бонасье запомнил и нашёл случай вставить.

— Да имеете ли вы понятие, что такое государство, о котором вы говорите? — спросила, пожимая плечами, г-жа Бонасье. — Оставайтесь лучше простым мещанином, без всяких ухищрений, и станьте на сторону тех, кто предлагает вам наибольшие выгоды.

— Как сказать… — протянул Бонасье, похлопывая по лежавшему подле него туго набитому мешку, который зазвенел серебряным звоном. — Что вы на это скажете, почтеннейшая проповедница?

— Откуда эти деньги?

— Вы не догадываетесь?

— От кардинала?

— От него и от моего друга, графа Рошфора.

— От графа Рошфора? Но ведь он-то меня и похитил!

— Вполне возможно.

— И вы принимаете деньги от этого человека?

— Не говорили ли вы, что это похищение имело причину чисто политическую?

— Но целью этого похищения было заставить меня предать мою госпожу, вырвать у меня под пыткой признания, которые могли бы угрожать чести, а может быть, и жизни моей августейшей повелительницы!

— Сударыня, — сказал Бонасье, — ваша августейшая повелительница — вероломная испанка, и всё, что делает кардинал, делается по праву.

— Сударь, — вскричала молодая женщина, — я знала, что вы трусливы, алчны и глупы, но я не знала, что вы подлец!

— Сударыня… — проговорил Бонасье, впервые видевший свою жену в таком гневе и струсивший перед семейной бурей, — сударыня, что вы говорите?

— Я говорю, что вы негодяй! — продолжала г-жа Бонасье, заметив, что она снова начинает приобретать влияние на своего мужа. — Так, значит, вы, вы стали заниматься политикой, да сделались к тому же и сторонником кардинала? Так, значит, вы телом и душой продаётесь дьяволу, да ещё за деньги?

— Не дьяволу, а кардиналу.

— Это одно и то же! — воскликнула молодая женщина. — Кто говорит «Ришелье» — говорит «сатана».

— Замолчите, сударыня, замолчите! Вас могут услышать!

— Да, вы правы, и мне будет стыдно за вашу трусость.

— Но чего вы, собственно, требуете?

— Я вам уже сказала: я требую, чтобы вы сию же минуту отправились в путь и чтобы вы честно выполнили поручение, которым я удостаиваю вас. На этих условиях я готова всё забыть и простить вам. И более того, — она протянула ему руку, — я верну вам свою дружбу.

Бонасье был труслив и жаден, но жену свою он любил: он растрогался. Пятидесятилетнему мужу трудно долго сердиться на двадцатипятилетнюю жену. Г-жа Бонасье увидела, что он колеблется.

— Ну как же? Вы решились?

— Но дорогая моя, подумайте сами: чего вы требуете от меня? Лондон находится далеко, очень далеко от Парижа, к тому же возможно, что ваше поручение связано с опасностями.

— Не всё ли равно, раз вы избежите их!

— Знаете что, госпожа Бонасье? — сказал галантерейщик. — Знаете что: я решительно отказываюсь. Интриги меня пугают. Я-то ведь видел Бастилию! Бр-р-р! Это ужас — Бастилия! Стоит мне вспомнить, так мороз по коже подирает. Мне грозили пытками! А знаете ли вы, что такое пытки? Деревянные клинья загоняют между пальцами ноги, пока не треснут кости… Нет, решительно нет! Я не поеду. А почему бы, чёрт возьми, вам не поехать самой? Мне начинает казаться, что я вообще был до сих пор в заблуждении на ваш счёт: мне кажется, что вы мужчина, да ещё из самых отчаянных.

— А вы… вы — женщина, жалкая женщина, глупая и тупая! Ах! Вы трусите? Хорошо. В таком случае, я сию же минуту заставлю именем королевы арестовать вас, и вас засадят в ту самую Бастилию, которой вы так боитесь!

Бонасье впал в глубокую задумчивость. Он обстоятельно взвесил в своём мозгу, с чьей стороны грозит большая опасность — со стороны ли кардинала или со стороны королевы. Гнев кардинала был куда опаснее.

— Прикажете арестовать меня именем королевы? — сказал он наконец. — А я сошлюсь на его высокопреосвященство.

Тут только г-жа Бонасье поняла, что зашла чересчур далеко, и ужаснулась. Со страхом вглядывалась она в это тупое лицо, на котором выражалась непоколебимая решимость перетрусившего глупца.

— Хорошо, — сказала она. — Возможно, что вы в конце концов правы. Мужчина лучше разбирается в политике, особенно вы, господин Бонасье, раз вам довелось беседовать с кардиналом. И всё же мне очень обидно, — добавила она, — что мой муж, человек, на любовь которого я, казалось, могла положиться, не пожелал исполнить мою прихоть.

— Ваши прихоти могут завести слишком далеко, — покровительственным тоном произнёс Бонасье. — И я побаиваюсь их.

— Придётся отказаться от моей затеи, — со вздохом промолвила молодая женщина. — Пусть так. Не будем больше об этом говорить.

— Если бы вы хоть толком сказали мне, что я должен был сделать в Лондоне, — помолчав немного, заговорил Бонасье, с некоторым опозданием вспомнивший, что Рошфор велел ему выведывать тайны жены.

— Вам это не к чему знать, — ответила молодая женщина, которую теперь удерживало недоверие. — Дело шло о пустяке, о безделушке, которую иногда так жаждет женщина, о покупке, на которой можно было хорошо заработать.

Но чем упорнее молодая женщина старалась скрыть свои мысли, тем больше Бонасье убеждался, что тайна, которую она отказывалась доверить ему, имеет важное значение. Он поэтому решил немедленно бежать к графу Рошфору и дать ему знать, что королева ищет гонца, чтобы отправить его в Лондон.

— Простите, дорогая, но я должен покинуть вас, — сказал он. — Не зная, что вы сегодня придёте, я назначил свидание одному приятелю. Я задержусь недолго, и, если вы подождёте меня минутку, я, кончив разговор с приятелем, сразу же вернусь за вами и, так как уже темнеет, провожу вас в Лувр.

— Благодарю вас, сударь, — ответила г-жа Бонасье. — Вы недостаточно храбры, чтобы оказать мне какую-либо помощь. Я могу вернуться в Лувр одна.

— Как вам будет угодно, госпожа Бонасье, — сказал бывший галантерейщик. — Скоро ли я увижу вас снова?

— Должно быть, на будущей неделе я получу возможность ненадолго освободиться от службы и воспользуюсь этим, чтобы привести в порядок наши вещи, которые, надо думать, несколько пострадали.

— Хорошо, буду ждать вас. Вы на меня не сердитесь?

— Я? Нисколько.

— Значит, до скорого свидания?

— До скорого свидания.

Бонасье поцеловал руку жены и поспешно удалился.

— Да, — проговорила г-жа Бонасье, когда входная дверь захлопнулась за её мужем и она оказалась одна, — этому дурню только не хватало стать кардиналистом. А я-то ручалась королеве, я-то обещала моей несчастной госпоже… О боже, боже! Она сочтёт меня одной из тех подлых тварей, которыми кишит дворец и которых поместили около неё, чтобы они шпионили за ней… Ах, господин Бонасье! Я никогда особенно не любила вас, а теперь дело хуже: я ненавижу вас и даю слово, что рассчитаюсь с вами!

Не успела она произнести эти слова, как раздался стук в потолок, заставивший её поднять голову.

— Дорогая госпожа Бонасье, — донёсся сквозь потолок чей-то голос, — отворите маленькую дверь на лестницу, и я спущусь к вам!

XVIII.

Любовник и муж

— Да, сударыня, — сказал д'Артаньян, входя в дверь, которую отворила ему молодая женщина, — разрешите мне сказать вам: жалкий у вас муж.