Цезарь (др. перевод) - Дюма Александр. Страница 37

Итак, Птолемей отправился в путь и остановился на Кипре как раз в то время, когда там находился Катон. Зная, что Катон на острове, Птолемей отправил гонца с сообщением, что хочет его видеть. Помните, для чего оказался на Кипре Катон? Чтобы ограбить брата Птолемея Авлета.

Стоик находился в клозете, когда ему доложили о прибытии посланца Птолемея.

— Пригласите, пусть войдет, — сказал Катон.

Он выслушал гонца, передавшего настоятельную просьбу своего повелителя.

— Если царь Птолемей желает меня видеть, — ответил Катон, — то это очень просто: дом мой всегда открыт как для царя, так и для простого гражданина.

Ответ прозвучал грубо. Птолемей притворился, что не понял, и отправился к Катону.

Беседа началась прохладно, но постепенно Птолемей, находя немало рассудительности в ответах Катона, попросил совета, как ему поступить: идти в Рим или вернуться в Египет.

— Вернись в Египет, — не задумываясь ответил Катон.

— Почему?

— Потому что стоит отдать Риму палец, он оттяпает всю руку, а точнее — весь Египет.

— Тогда как быть?

— Я же сказал: возвращайся в Египет, помирись со своими вассалами. Если хочешь, чтобы я доказал свою правоту, могу сопроводить тебя и позаботиться об этом примирении.

Сначала царь Птолемей вроде бы согласился, но, следуя другим советам, однажды утром отправился в Рим, ничего не сказав Катону, а прибыв туда, попросил защиты у Помпея.

И вот два года спустя Габиний, легат и доверенное лицо Помпея, восстановил Птолемея во всех правах — наверняка, только они двое знали истинную цену этой протекции.

Ну а теперь вернемся к Клодию. Помпей понял, что пришло время решительных действий. Он был несколько обескуражен тем, что из-за такого ничтожества, как Клодий, должен принимать серьезные решения, он, который всегда был нерешительным по натуре человеком. Однако рано или поздно надо было положить всему этому конец. Помпей посоветовался с друзьями.

Один из них, Кулей, советовал порвать с Цезарем, прогнать его дочь и примириться с Сенатом. Сенат был в обиде на Помпея за то, что тот так предательски позволил отправить Цицерона в ссылку.

Прекрасный повод, чтобы помириться с Сенатом, но Помпей и помыслить не мог о таком выходе — мы уже говорили, он до безумия был влюблен в свою молодую жену.

Кто-то предложил вернуть Цицерона в Рим. Услышав это предложение, Помпей навострил уши. Он заявил в Сенате, что готов хоть с оружием в руках способствовать возвращению Цицерона, но нужно, чтобы Сенат проявил инициативу.

Основываясь на этом обещании, Сенат издал декрет, в котором говорилось, что он не станет принимать никаких решений, не будет издавать никаких законов до тех пор, пока не возвратится Цицерон. Это было настоящим объявлением войны по всем правилам.

В тот же день два новых консула приступили к исполнению своих обязанностей, заменив Пизона и Габиния, назначенных на эти должности в день высылки Цицерона. Консул Лентул Спинтер настоятельно просил вернуть ссыльного. Вторым консулом был Метелл Непот — тот самый, кого Цицерон донимал своими эпиграммами.

Клодий со своими разбойниками стал угрожать Сенату, однако следует помнить — он уже не был трибуном.

Помпей понимал, что ниже его достоинства связываться с таким негодяем, как Клодий.

«С волками жить — по-волчьи выть», — говорит пословица. Клодию противопоставили человека, раза в полтора превосходившего его в негодяйстве. Звали его Анний Милон, он был слеплен из того же теста, что и Клодий. Милон был женат на дочери Суллы и имел в Риме кое-какие связи.

Клодий и Милон не могли ужиться в одном городе.

Милон перешел на сторону Цицерона, и не потому, что считал это справедливым и достойным поступком, но лишь потому, что таким образом становился врагом Клодия.

Когда Помпей раскрыл перед ним свои намерения, как он сделал бы это перед профессиональным кондотьером [290], Милон ответил, что готов служить ему.

Клодий повсюду таскал за собой около сотни гладиаторов. Милон собрал две сотни таких же головорезов. Противники встретились. Сначала оскорбляли друг друга площадной бранью, затем схлестнулись. Сражение было долгим и кровопролитным. Друзья Клодия сбегались со всех сторон, никогда еще Форум не видел столько головорезов сразу.

Клодий вышел победителем.

Он оставил каналы, полные крови, и канавы, забитые трупами, затем вместе со своей шайкой поджег храм Нимф.

Среди убитых обнаружили тело трибуна. Сперва думали, что он мертв, позднее оказалось, что только ранен. Трибун был из лагеря Цицерона, и ситуация серьезно обострилась.

Клодий нашел выход и из этого положения: заставил убить трибуна из своего лагеря и обвинил в этом Сенат.

Помпей решил, что настало время действовать.

XXXI

Однажды утром Помпей с большим эскортом отправился сопроводить Квинтия на Форум.

Гордый своей предыдущей победой, Клодий атаковал его, но на сей раз ему пришлось иметь дело с испанскими ветеранами, теми, кто воевал в Азии, и он был наголову разбит.

Во время этой стычки Квинтий получил серьезные ранения. Это сыграло на руку Цицерону: увидев Квинтия раненым, народ понял, что пора арестовать Клодия. Вообще Рим постоянно жил потрясениями и схватками. Никто не обращал внимания ни на Сенат, ни на собрания на Форуме.

Сенат принял важное решение, так как возвращение Цицерона стало ключевой проблемой. Сенат созвал граждан на Марсовом поле, чтобы вся Италия голосовала и выбирала между Клодием и Цицероном.

Все, имевшие право голоса, устремились в Рим. За возвращение ссыльного было подано миллион восемьсот тысяч голосов! День, когда узнали об этом, стал праздником для всей страны.

Цицерон получил декрет Сената, в котором сообщалось о голосовании на Марсовом Поле, и написал Аттику:

«Получил письмо от Квинтия вместе с сенатским постановлением, где речь идет обо мне. Думаю выждать, пока не будет принят в связи с этим закон, а если этот закон будет против меня, придется воспользоваться авторитетом Сената. Предпочитаю потерять жизнь, нежели Отечество. Поспеши прийти и встретить нас».

Но так случилось, что трибун Серран воспротивился вдруг декрету о возвращении.

Цицерон узнал об этом, и у него тут же опустились руки. Несколько дней спустя он посылает Аттику новое письмо:

«После того, что ты писал мне, и в такой ситуации я ясно осознал, что все потеряно. Прошу тебя, будь рядом с моими близкими во время этого несчастья, которое обрушилось и на их головы. Надеюсь все же, скоро увидимся.»

Наконец, накануне августовских нон, прямо в тот день, когда был опубликован декрет о возвращении, Цицерон решился покинуть Диррахию. Он добрался до Брундизия в день нон и нашел там свою дочь Тулию, выехавшую ему навстречу. По чистой случайности, это оказался день его рождения и день празднования основания колонии. В Брундизии он узнал, что декрет был принят с несомненным перевесом, почти единогласно.

Он покинул город, по дороге его часто останавливали различные депутации, вышедшие приветствовать его. На протяжении всего пути, буквально на каждом шагу, во всех городах, через которые он проезжал, не нашлось сколько-нибудь важного или известного человека, который бы не вышел ему навстречу.

Еще у Капенских ворот [291], через которые он вошел в Рим, Цицерон заметил, что на ступенях всех храмов полно народу; люди, едва успев заметить его, взрывались радостными криками. Восторженные приветствия сопровождали его до самого Форума.

Там было такое море народу, что пришлось обратиться за помощью к ликторам — проложить путь до Капитолия. Два или три раза его чуть не раздавили.

На другой день он предстал перед Сенатом и выразил свою благодарность.

Примерно через два дня резко подорожало продовольствие. Вначале несколько крикунов, подзуживаемые Клодием, вещали на каждом углу, что уже начало чувствоваться возвращение Цицерона, но голоса эти быстро заглушили.