Цезарь (др. перевод) - Дюма Александр. Страница 79

Само обсуждение и принятое решение были вполне в духе этого «почтенного» собрания. Потин высказал мнение, что Помпею следует отказать в гостеприимстве, Ахилла же, напротив, был за то, чтобы принять Помпея. Теодот, желая показать свою проницательность и красноречие, высказал следующую мысль:

— Оба ваши предложения представляют для нас опасность. Если примем Помпея, это значит, что мы становимся врагами Цезаря. Если откажем, а Помпей впоследствии вновь станет победителем, наживем в его лице врага.

Поэтому, по мнению ритора, лучшим выходом из сложившейся ситуации было сделать вид, будто они принимают Помпея, а затем просто-напросто убить его.

— Этой смертью, — продолжал достопочтенный оратор, — мы окажем Цезарю великую услугу… К тому же, — добавил он с ухмылкой, — мертвецы не кусаются.

С этим мнением согласились все, а исполнение задуманного возложили на Ахиллу. Он взял с собой двух римлян, неких Септимия и Сальвия, один из них был прежде военным трибуном, другой центурионом у Помпея, а также захватил трех или четырех рабов. Они вышли из гавани и направились к галере, на которой находился Помпей.

Все, кто был на борту, с нетерпением ожидали ответа от Птоломея. Они полагали, что навстречу знаменитому беглецу прибудет, по крайней мере, царская галера, и все искали ее глазами. Но вдруг вместо нее заметили жалкую рыбацкую лодчонку, в которой находились семь-восемь человек. Им показалось подозрительным это неуважение, и они в один голос стали советовать Помпею немедленно выйти в море, пока еще не поздно.

Но удача и здравый смысл изменили Помпею.

— Подождем! — ответил он. — Было бы смешно убегать от каких-то семи человек!

Лодка приближалась. Септимий уже узнал бывшего своего полководца и приветствовал его криком: «Император!» Тем временем от имени и по поручению Птоломея Ахилла по-гречески пригласил Помпея сойти с галеры в лодку, мотивируя это тем, что здесь слишком мелко из-за песчаных отмелей и подплыть к берегу на большом судне невозможно.

Помпей колебался; между тем его люди заметили, что на корабли Птоломея поднимаются воины, а берег заполняется пехотинцами. Но, может, они просто собираются встретить его с почестями? В это вполне можно поверить. Поэтому обнаруживать в столь щекотливом положении признаки страха и недоверия означало бы дать убийцам оправдание в их преступных намерениях.

Тогда Помпей обнял Корнелию, которая уже заранее оплакивала его судьбу, и приказал двум центурионам первыми спуститься в лодку — Филиппу, вольноотпущеннику, и рабу по имени Скиф. Когда же Ахилла из лодки протянул руку Помпею, тот повернулся к жене и сыну и попрощался с ними двумя стихами Софокла:

LXXI

Это были последние слова, которые услышали от Помпея его близкие. Затем на миг настала торжественная тишина — он переходил из галеры в лодку. Наконец лодка отошла от галеры и направилась к берегу.

Галера осталась неподвижной, друзья Помпея, столпившиеся вокруг его жены и ребенка, смотрели, как он удаляется.

Расстояние между галерой и берегом было значительным. В лодке, скользящей по морской глади, все молчали. Это молчание страшно давило Помпея, от него словно веяло могильной тишиной. Он попытался нарушить ее — оглядел по очереди всех сидящих в лодке, угадывая, с кем заговорить первым. Но все сидели, словно окаменевшие и лишившиеся дара речи. В конце концов он остановил свой взгляд на Септимии, который, как я уже говорил, приветствовал его титулом «император».

— Дружище, — сказал он, — память вроде бы меня никогда не подводила. Сдается мне, что некогда мы воевали вместе?

Септимий лишь кивнул головой в знак согласия, не сопроводив этот жест ни единым звуком и не выказывая дружеского расположения к Помпею. Слова никак не отозвались в сердцах этих евнухов и рабов.

Помпей вздохнул, достал маленький свиток, на котором он заранее записал по-гречески свою речь к Птоломею, перечитал ее, что-то подправил. По мере того как лодка приближалась к суше, становилось видно, что к месту высадки стекается множество придворных.

Но надежды Помпея улетучились, как сон. Лодка достигла берега. Помпей оперся на руку Филиппа, готовясь сойти — тут молниеносным движением Септимий выхватил меч и пронзил им Помпея. Видя, что первый удар нанесен, Сальвий и Ахилла тоже схватились за мечи.

Помпей был смертельно ранен, но все же устоял на ногах, словно в доказательство того, что великий человек не может быть сражен одним ударом. Обернулся, бросил последний взгляд в сторону жены и сына, натянул на лицо тогу, не произнеся при этом ничего умаляющего его достоинство, затем, издав лишь слабый стон, мужественно принял остальные удары, даже не пытаясь от них защититься.

Видя столь подлое убийство, все оставшиеся на галере испустили такой душераздирающий вопль, что его услышали даже на берегу. Ребенок плакал, сам не понимая почему, Корнелия в отчаянии ломала руки. Хотя она и настаивала, чтобы ей отдали тело мужа, паруса были немедленно подняты и галера, благодаря попутному ветру, быстро, словно перепуганная чайка, устремилась в открытое море.

Египтяне вначале пустились, было за, ними вдогонку, но вскоре отказались от своего намерения, так как беглецы удалялись слишком быстро и расстояние между ними все увеличивалось.

Убийцы отсекли Помпею голову, чтобы доставить ее своему царю в доказательство того, что приказ его исполнен. Нагое тело выбросили из лодки на берег напоказ всем любопытным, желающим сравнить величие и славу покойного с его жалкими обезглавленными останками.

Филипп, вольноотпущенник Помпея, попросил, чтобы ему позволили остаться рядом со своим господином, и выпрыгнул на сушу. Убийцы удалились, унося с собой голову Помпея.

Филипп обмыл тело Помпея морской водой, завернул в свою тунику, собрал на берегу старые трухлявые обломки рыбацкой лодки — по словам Плутарха, этого оказалось достаточно, чтобы развести погребальный костер для нагого и к тому же изувеченного трупа. Пока он собирал и переносил обломки, готовя костер, к нему подошел старик. Это был преклонных лет римлянин, служивший в молодости рекрутом в армии Помпея, который в ту пору тоже был молод. Он узнал об ужасной гибели своего бывшего военачальника и, остановившись перед вольноотпущенником, сказал:

— Кто ты такой, что собираешься совершить обряд погребения Великого Помпея?

— О, — ответил Филипп, — я всего лишь вольноотпущенник, простой, но верный слуга.

— Ладно, — сказал ветеран. — Но эта честь не должна принадлежать тебе одному. Я не буду сетовать на свое пребывание на чужбине, свидетели моих страданий лишь боги. И вот они наконец после стольких превратностей судьбы предоставили мне случай прикоснуться собственными руками к самому великому из римлян и отдать ему последний долг.

Таков был ритуал погребения Помпея Великого.

На следующий день появился еще один корабль с Кипра, он проплывал вдоль берегов Египта. Мужчина в латах, поверх которых была военная накидка, стоял на корме, скрестив руки и пристально всматривался в сушу. Он увидел затухающий погребальный костер, а рядом — вольноотпущенника Филиппа в скорбной позе, закрывшего лицо руками.

— Кто бы мог быть человек, прибывший на эти берега, чтобы завершить здесь срок, определенный ему судьбой, и остаться покоиться здесь уже навеки? — пробормотал он с грустью.

Затем, так как никто ему не ответил, глубоко вздохнул и добавил как бы про себя:

— Неужто это ты, Помпей Великий?

Вскоре после этого он высадился на берег, был схвачен и погиб в одной из тюрем. Это был Луций Лентул, уточняет Плутарх.

Но мало кто интересовался его судьбой, имя его растворилось в имени Помпея, сама судьба — и та растворилась в несчастной судьбе Помпея Великого!

В то же время Цезарь, даровав свободу фессалийцам в ознаменование своей победы в Фарсальской битве, поспешил по следам Помпея. Достигнув Азии, он из личного расположения к Теопомпу [393], автору мифологического трактата, предоставил жителям Книда те же привилегии, что и всем жителям Азии, уменьшив на треть подати.