Шевалье д’Арманталь - Дюма Александр. Страница 72

Эта мысль заставила взглянуть на Мирзу. Милая посланница! Девушка взяла собаку на руки и нежно поцеловала ее изящную головку. Затем, вся дрожа, словно совершая преступление, Батильда открыла дверь, выходящую на лестничную площадку.

Перед дверью, протянув руку к звонку, стоял молодой человек.

Батильда вскрикнула от радости.

Это был Рауль.

VIII

НА СЕДЬМОМ НЕБЕ

Батильда на несколько шагов отступила назад, ибо чувствовала, что может упасть в объятия Рауля.

Рауль поспешно захлопнул дверь и, сделав несколько шагов, упал к ногам Батильды.

Они смотрели друг на друга с невыразимой любовью, затем в едином порыве прошептали: «Батильда», «Рауль»; их руки встретились в страстном пожатии, и размолвка была забыта.

Казалось бы, им столько надо было сказать друг другу, но теперь они молчали, и слышалось лишь биение их сердец. Их чувства отражались в глазах; они говорили друг с другом великим языком молчания, который так красноречив в выражении любви и имеет то преимущество, что никогда не обманывает.

Несколько минут они молчали. Наконец Батильда почувствовала, что слезы навертываются ей на глаза. Она вздохнула и, откинувшись назад, словно стараясь перевести дыхание, проговорила:

— О Господи, как я страдала!

— А я? — воскликнул д’Арманталь. — Ведь по видимости я кругом виноват, а на самом деле ни в чем не повинен.

— Ни в чем не повинен? — переспросила Батильда, к которой вернулись ее сомнения.

— Да, ни в чем, — подтвердил шевалье.

И он рассказал Батильде о себе то, что имел право рассказать: о своей дуэли с Лафаром; о том, как после нее он был вынужден скрыться на улице Утраченного Времени, о том, как он увидел Батильду, как полюбил ее, как был изумлен, постепенно обнаружив в ней не только врожденный аристократизм, но и разнообразные таланты, как он убедился, что она искусная художница и первоклассная музыкантша. Рассказал шевалье и о том счастье, которое испытал, заметив, что он не вполне ей безразличен; о полученном приказе отправиться в Бретань и принять командование полком карабинеров; о том, что, согласно тому же приказу, он должен был по возвращении в Париж немедленно посетить ее высочество герцогиню дю Мен и отчитаться перед ней в выполнении своей миссии. Наконец, он рассказал ей, как он прибыл во дворец Со, полагая, что должен лишь передать донесения, а вместо этого попал на пышный праздник и был вынужден в силу своего положения при герцогине принять участие в этом развлечении. Свой рассказ д’Арманталь завершил мольбой о прощении, словами любви и клятвами в верности, столь страстными, что Батильда сразу же забыла начало его речи, чтобы навеки запомнить ее конец.

Потом настал черед Батильды. Ей тоже нужно было многое рассказать д’Арманталю. Но в ее рассказе не было ни умолчаний, ни темных мест. Это была повесть не об одном коротком отрезке времени, а о всей жизни.

Батильда не без гордости сообщила любимому, что по происхождению она достойна его. Вначале она предстала перед ним маленьким ребенком, которого ласкали отец и мать; затем — сиротой, всеми покинутой. Вот тогда и появился Бюва — человек с вульгарным лицом, но с возвышенным сердцем. Она рассказала о его внимании, его доброте, его любви к бедной воспитаннице. Потом она перешла к своей беззаботной юности и дошла до момента, когда впервые увидела д’Арманталя. Тут она улыбнулась и покраснела, потому что ей казалось, что больше не о чем рассказывать.

А между тем, именно то, о чем, по мнению Батильды, излишне было знать шевалье, — именно это он хотел услышать из ее собственных уст, и поэтому не упускал ни одной подробности. Бедная девушка могла сколько угодно запинаться, краснеть, опускать глаза, но все-таки ей пришлось открыть свое сердце. Д’Арманталь, стоя на коленях перед ней, ловил каждое слово и, когда она умолкала, просил ее продолжать. Он не уставал ее слушать: для него было таким счастьем сознавать, что Батильда его любит, и он был так горд, что сам может ее любить!

Два часа пролетели как одно мгновение. Д’Арманталь все еще стоял на коленях перед нежно склонившейся к нему Батильдой, и они по-прежнему держались за руки, не в силах отвести друг от друга глаз, когда у двери раздался звонок. Батильда взглянула на часы, висящие в углу: шел пятый час. Сомнений быть не могло — это вернулся домой Бюва.

Первым чувством Батильды был испуг. Но Рауль, улыбаясь, успокоил ее: ведь для визита у него был предлог, подсказанный аббатом Бриго. Влюбленные обменялись последним рукопожатием и последним нежным взглядом, а потом Батильда пошла открывать дверь своему опекуну, который, как обычно, поцеловал ее в лоб и лишь тогда заметил д’Арманталя.

Бюва был ошеломлен: ни один мужчина, кроме него, не входил еще в комнату его воспитанницы. Помахивая тростью, он в изумлении уставился на д’Арманталя. Ему показалось, что он уже где-то видел этого молодого человека.

Д’Арманталь пошел ему навстречу с той непринужденностью, которой нет и в помине у людей низкого звания.

— Я, кажется, имею честь говорить с господином Бюва? — спросил он.

— Да, сударь, — ответил Бюва, вздрагивая от звука этого голоса, который ему показался столь же знакомым, как и лицо юноши. — Поверьте, я весьма польщен вашим визитом.

— Вы знаете аббата Бриго? — продолжал д’Арманталь.

— Да, сударь, отлично знаю; это… лю… это… госпожи Дени, не правда ли?

— Да, это духовник госпожи Дени, — сказал д’Арманталь, улыбаясь.

— Я его знаю. Очень умный человек, сударь, очень умный!..

— Вот именно. Вы как будто в свое время обращались к нему, господин Бюва, в поисках работы по переписке?

— Да, сударь, ибо я переписчик. К вашим услугам, сударь, — сказал Бюва и поклонился.

— Так вот, — сказал д’Арманталь, возвращая ему поклон, — аббат Бриго нашел для вас отличного клиента. Это мой опекун, сударь, сообщаю вам, чтобы вы знали, с кем имеете дело.

— В самом деле? Так присядьте же, сударь.

— Благодарю. Весьма вам признателен.

— Да, так что же это за клиент, скажите, пожалуйста?

— Принц де Листне. Он живет в доме номер сто десять по улице Бак.

— Принц, сударь, принц?

— Да, он, кажется, испанец и ведет переписку с газетой «Мадридский Меркурий», которой сообщает все парижские новости.

— Но это же настоящая находка, сударь.

— Да, вы правы, настоящая находка, хотя у вас возникнут здесь некоторые трудности, поскольку все его сообщения написаны по-испански.

— Черт побери! — вырвалось у Бюва.

— Вы знаете испанский? — спросил д’Арманталь.

— Нет, сударь. Во всяком случае, не думаю.

— Неважно, — сказал шевалье, улыбаясь тому, что Бюва высказал сомнение относительно своего знания испанского, — Вам не обязательно знать язык для того, чтобы переписывать текст на этом языке.

— Я, сударь, мог бы переписывать и с китайского, если бы все линии были достаточно четко начертаны, чтобы увидеть рисунок буквы. Каллиграфия, сударь, является в известной степени искусством копирования, наподобие рисования.

— И я знаю, господин Бюва, — подхватил д’Армакталь, — что в этой области вы настоящий художник.

— Сударь, вы меня смущаете, — сказал Бюва. — Позвольте вас спросить, в котором часу я могу застать его высочество?

— Его высочество?

— Ну да, его высочество принца де… Я уже забыл фамилию… которую вы мне назвали… которую вы соизволили мне назвать, — поправил себя Бюва, спохватившись.

— А-а, принц де Листне!

— Да, да.

— Его не надо называть высочеством, дорогой господин Бюва.

— Простите, но мне казалось, что все принцы…

— Бывают разные принцы… Это принц третьестепенный, и, если вы его будете величать «монсеньер», он будет вполне удовлетворен.

— Вы думаете?

— Я в этом уверен.

— Так скажите, пожалуйста, когда мне можно будет к нему зайти?

— Да через час, если вам удобно. Ну, скажем, после обеда, между пятью и половиной шестого. Вы помните адрес?